Как мы не стали бандой — страница 7 из 63

Ставка сработала. Тимичев и правда болел за «Зенит».

— Вот молодой-молодой, а понимает в футболе, — обратился сразу подобревший член правления к Федору Петровичу.

Тот скептически хмыкнул:

— Твой Аршавин в школу поступил, в которой Мостовой преподавал, садись, юноша, про футбол поговорим.

От двери, где все еще толпились остальные участники просмотра, донеслись ненавидящие и тоскливые стоны.

Следующие полчаса члены правления и Стас провели в оживленной беседе о российском и международном футболе. Даже и стакан виски новичку дали, из которого он очень осторожно прихлебывал.

Недовольный рухнувшей субординацией Косиевский несколько неприятных минут пристально всматривался в лицо Линьковича. Тут Стас мысленно поблагодарил жену. Она через месяц после свадьбы настояла, чтобы муж отрастил усы. Сегодня они наконец оказались кстати — Косиевский явно его не узнал.

Когда секретарша принесла несколько листочков бумажки — ровно по числу членов правления — Стас понял, что это обеденное меню, щей на него не наварили и пора валить. Он называл это рейдерским чутьем, но свойство убирать задницу вовремя проявилось еще до того, как страна узнала про ваучеры. «Жаль не семейный талант, не передался из поколения в поколение», — почему-то вспомнил об отце Линькович, вежливо прощаясь с правлением.

Остаться не попросили, видать, котлеток авторского приготовления и правда было считано.

Рабочий день продолжился и закончился как-то ни о чем. Коллеги Стаса требовательно попытали о том, как и зачем его задержали начальники. В честный ответ никто не поверил.

К вечеру позвонила Карина, чтобы продиктовать список продуктов. Еще в начале совместной жизни Стас попытался поспорить о том, что именно и как именно надо покупать, пережил средней руки скандал и зарекся перечить. Все бы было ничего, но именно сегодня после работы Линьковичу предстояло заплатить квартирной хозяйке. Обе траты были запланированы, но вот улегшийся с самого утра в портфель диск с новой версией ФИФА — нет. Предстояло или найти недостающую сумму, или убедить хозяйку в том, что он сегодня очень занят и приедет завтра.

Последнее на самом деле было невозможно.

Вопрос о месте для свиданий встал практически сразу после того, как Стас начал ухаживать за Кариной. Почти сразу он перерос в вопрос — где жить. У родителей Линьковича — не вариант, особенно с учетом всех медицинских обстоятельств. У родителей Карины тем более. Жилье нашлось рядом с метро «Автозаводская». Место выбрали, потому что Карине было по прямой до работы на «Павелецкой», однокомнатная — потому что только на это хватало денег, сталинский дом — потому что так получилось.

Квартирная хозяйка, дочь секретного академика, получила в наследство только привычку к ежедневному употреблению хорошего коньяка и две квартиры: трехкомнатную у метро «Университет» и вот эту на «Автозаводской». Сдавала она обе, сама жила в Подмосковье на папиной даче и аккуратно пьянствовала вместе с сожителем. Его Стас видел только один раз — к бизнесу дочь академика никого не подпускала ни на секунду и с квартирантами старалась не знакомить.

За выплатами она следила плотно и просьбу об отсрочке воспринимала как оскорбление.

Переезжать было не на что, к тому же Карина потратила кучу денег на благоустройство. Разговор о смене квартиры неизбежно привел бы к долгой дискуссии об отсутствии денег и перспектив. Стас хорошо помнил, как осенью прошлого года он не соглашался купить дорогие билеты на концерт «Депеш Мод». Разъяренная Карина уехала с частью вещей к родителям — вызволение ее оттуда обошлось дороже.

Источником недостающих денег часто оказывался начальник департамента Кряжев, неплохой, в сущности, мужик, но со своими приколами. Главной слабостью была любвеобильность и на работе, и на воле. Похоть требовала много свободного времени, а засы́паться было нельзя, должность Кряжев имел исключительно благодаря жене, дочке крупного клиента банка. Тесть был и крышей, и одновременно угрозой.

В этот раз деньги добылись тяжкой ценой. В ответ Линьковичу буквально на следующий день предстояло вернуться в кабинет, где совсем недавно вроде как наслаждался футболом.

Теперь на совершенно очевидную экзекуцию.

Раз в неделю члены правления заслушивали отчет одного из департаментов. На практике это означало, что сначала перепуганный функционер и лица его сопровождающие произносят небольшую речь и показывают слайды. Потом члены правления, в зависимости от настроения, личных предпочтений и состояния крови и печени, либо благосклонно корили подчиненного за лень, интеллектуальную беспомощность и откровенную безалаберность, либо топтали ногами, грозя выкинуть на мороз.

Добрых слов не могло быть по определению. Многое зависело от степени текущей злобности Косиевского.

В силу родственных связей потаскун начальник департамента не мог огрести как следует — все-таки зять уважаемого человека. Но и департамент без порки никак не мог обойтись. Просьба Стаса о займе выручила и правление, и Кряжева.

Линьковичу оставалось только корить себя за беззаботное пристрастие к компьютерным играм.

К тому же доклад был бы провальным, даже если бы в правлении числились отпетые добряки, на постоянной основе делившиеся завтраком, обедом и ужином с бездомными котятами.

Задачу, стоявшую перед Департаментом непрофильных активов, в котором трудился Стас, заваливало вот уже второе поколение служащих.

В 1998 году, в разгар кризиса, банку среди прочего достались более ста объектов недвижимости по всему городу. Решили их распродать, но дело шло медленно. Продажа каждого из объектов, хоть бы и закутка в двадцать метров, должна была утверждаться на правлении. Своеобразие представлений о ценах на рынке недвижимости членов правления накладывалось на твердую веру в то, что каждый сотрудник бесчестный вор, еще не укравший ничего только из-за собственной тупости или бдительности старших товарищей. В каком-то смысле это имело основания: предшественник Кряжева продал два самых сладких куска в интересах растущей торговой сети и ушел туда работать. После этого подозрительность только усилилась. Каждый проект рассматривался долго и со вкусом, к моменту одобрения покупатель чаще всего отваливал. Виноват все равно был департамент.

Стас сделал краткий доклад о переговорах по поводу трех помещений на первом этаже где-то на восточной окраине Москвы и меланхолично посмотрел на своих судей. Ему было по фигу.

Утром Карина устроила очередной лютый скандал из-за денег. Слова «зачем ты женился, если не можешь содержать семью» отлично гармонировали с видом бутербродов, которые она в ярости настрогала на завтрак. Идея об увольнении и отъезде в регионы за отдыхом от семейной жизни и бабками, казалась все более привлекательной. Сибирь, сержант Белов…

— Ну опять недвигу продают в полусонном режиме, — начал экзекуцию Тимичев. — На этом направлении все спят, все думают, как по мелочи наварить, в карман к акционерам заглянуть, нет чтобы положить в него чего.

«Нассал бы я в него при случае», — подумал Стас. Но неожиданно для себя произнес:

— Есть стратегия, определенная правлением, я работаю в ее рамках, предлагать другие варианты, как человек новый, пока не имею права предла…

— Стратегов нам не хватало, да уж, — Косиевский, как-то даже плотоядно улыбнулся и явно приготовился громить и топтать, но песня оборвалась, не начавшись.

— Ну предложи, — клекотнуло с левой стороны стола.

Все с некоторым удивлением посмотрели на Феодосия Лакринского, члена правления, обычно молчавшего во время еженедельных экзекуций.

Он был самый загадочный человек в банке. Линькович повидал бандитов: от банальных битков в тренировочных штанах до спешно добирающих светского лоска главарей. Он встречал ментов, крайне успешно мимикрирующих под братков.

Феодосий не мог быть отнесен ни к одной из этих категорий. Все в банке были уверены, что он сидел, но никто не мог сказать когда и за что. Считалось, что именно на зоне он заработал своеобразный тембр голоса. Ему принадлежала доля в банке, но какая — неизвестно. Решение, с которым не соглашался Феодосий, отменялось.

Станислав точно знал про обещавшую большие доходы сделку, которую готовили полгода и спустили в унитаз только потому, что Лакринский, изучив обстоятельства, буркнул что-то невнятно-недовольное. После этого из банка ушел начальник кредитного отдела.

Интерес от Лакринского дорогого стоил, но только вот, брякнув «а», Стас не имел никакого «б». В другой ситуации он стушевался бы, но перед глазами стоял неопрятный бутерброд с сыром от любимой женушки — «по кормильцу и завтрак». И снова: «Не надо было врать». Стас это и сам очень хорошо понимал, но как теперь это отыграть-то было…

Слова, приходившие Линьковичу на язык как будто из ниоткуда, фактически были спором с гадким утренним зрелищем. На него смотрели не члены правления, а неряшливые куски сыра. Терять было нечего.

— У нас сто двадцать три объекта. Мы относимся к ним как к данности, которая жрет платежи и мешает жить. Нам надо полюбить эти объекты и подумать, что с ними сделать. Может, где-то докупить, где-то привести в чувство, где-то поменять одни помещения на другие. Тогда это станет настоящим активом. — Он перевел дух и брякнул фактически наобум: — В целом я бы использовал бо́льшую часть помещений для развития розничной сети. У нас ее пока, по сути, нет, а это ошибка. Можно было бы где-то отделения открыть, где-то банкоматы поставить…

— И тратиться на их охрану, — насмешливо свистнул Косиевский и осекся.

Федор Петрович и Феодосий довольно улыбались друг другу.

— Куда девать семьдесят человек, как провести, да вот оно, продумать все надо, конечно, — Федор Петрович прям-таки радовался.

— Щегол молод, дерзок, но не без затей, — клекотнул как-то даже нежно Феодосий. — Мы тут маемся уже два месяца, ни одной идеи, а тут сразу мысль, проект.

Стас решительно ничего не понимал. Откуда-то из глубин памяти всплыло: «Рядовой Шутник глуп и необразован, но у него есть мужество».