Чапурной каждый день отбирал у мальчишек пики и щиты, но они мастерили себе новые и носились по коридорам как сумасшедшие.
— Покалечатся непременно, глаза друг дружке выколют, — говорил Михаил Алексеевич. — От безделья и не то придумают… А учителей всё нет!
Переселив воспитанниц, Чапурной шёл к себе. В тёмном переходе на него налетел вооружённый Наливайко.
— Тьфу ты! — сказал с досадой Чапурной. — Я в твои-то годы пахать умел, а ты чертей каких-то изображаешь! Посмотри-ка на себя!
Наливайко, с деревянной пикой, в институтской кофте с буфами, красный, с нарисованными углем усами, стоял перед Чапурным, переминаясь с ноги на ногу. Подоспело и остальное войско, которое гналось за ним со щитами и пиками.
— Вот что, индейцы! Идёмте, я вам работу дам.
И Чапурной направился с мальчишками в гимнастический зал. Он решил там поставить верстак, раздобыть гвоздей и учить ребят чинить скамейки и столы.
— Вот поначалу соберите всё, что сломано, и сложите сюда, — сказал Чапурной.
В это время открылась дверь, и на пороге появилась Клавка с охапкой перекладин.
— Что это? — спросил Чапурной.
— Дрова, — ответила Клавка.
— Так… — Чапурной стал молча брать у неё из рук по одной перекладине. — Может, ты ещё роялями печки топить будешь? Пожалуйста, полон зал роялей, ножки у них деревянные!
Чапурной строго смотрел на Клавку, а она, злая за то, что Чапурной отнял сухую растопку, решила за себя постоять:
— Я роялями топить не буду! А перекладинки разобрала — подумаешь, какое дело! Вы лучше поглядите, как из рояльных костяшек мальчишки себе карты делают.
— Какие карты?
Чапурной помчался в зал, открыл крышку первого рояля — вместо ровных чёрных и белых клавишей там были только деревяшки с засохшим на них клеем. Чапурной схватился за голову:
— Какую вещь испортили!
Чапурной ругал себя… Ночью не мог заснуть. Он перебирал всевозможные решения. Как ему следует поступить с ребятами и как именно будет правильно?
Сказано — сделано
Утром Чапурной построил старших ребят и, став перед строем, сказал:
— Вы не маленькие и всё, что я вам скажу, поймёте. Народу сейчас очень трудно. Рабочие на работу выходят не евши, кругом война. В такое время нам дали дом, дают хлеба, говорят, надо беречь детей — вас беречь надо…
Ребята никогда не видели Чапурного таким взволнованным. Он говорил медленно, с трудом произнося каждое слово. Они слушали его внимательно и с тревогой думали, к чему это такая речь.
А Чапурной продолжал:
— Ленин спросит: как дети?
Михаил Алексеевич остановился, перевёл дух и, помолчав, сказал:
— Что я ему могу ответить? Я отвечу: виноват, не смог я дать детям понятия, что значит честный человек. Живут дети в хорошем доме, едят тоже хорошо, а занимаются тем, что ломают, жгут, растаскивают всё, что попадётся под руки, как самые последние люди.
Михаил Алексеевич замолчал. Ребята тоже стояли молча. А что скажешь, когда каждый в чём-нибудь виноват?
Чапурной вытер здоровой рукой потный лоб, оглядел строй и продолжал говорить уже так, как говорил всегда:
— Придётся нам установить порядок: поставим в нашем доме часовых и будем спрашивать с них, чтобы всё было цело.
Речь Чапурного потрясла ребят. Он их не ругал, не грозил прогнать. Он брал вину на себя.
— Михаил Алексеевич! — закричал Наливайко. — Ставьте меня к кладовой, снимайте замок — всё будет цело!
— Дело не в кладовой, — сказал Чапурной. — У нас всё по всем швам. Вот, — Чапурной открыл рояль, — это же дорогая вещь — ободрали. В печку тащите всё без разбору. Что сожгли — не вернёшь. — Он посмотрел на Клавку. — А костяшки от роялей собрать все до одной и приклеить на прежние места! Каждый вечер будет поверка. Часовые будут отвечать мне за порядок.
Чапурной разбил ребят на пятёрки и каждому указал его пост.
Вечером мальчишки принесли жестянку с вонючим клеем. Повар, дядя Егор, не позволил даже разогревать его на кухне. Пришлось выпрашивать у него углей и на дворе, на старом листе железа, разжигать костёр. Клей растопился, закипел, и мальчишки бегом, пока он не застыл, помчались в зал.
Открыв крышку рояля, ребята приступили к делу.
Федя Перов доставал из шапки костяшки клавишей. Мальчишки намазывали их клеем и прикладывали к дощечкам. Чтобы клавиши крепче держались, они прижимали их, и зал оглашался неслыханными аккордами. Они-то и привлекли часовых во главе с Клавкой: её пятёрка дежурила в зале.
— Давайте и мы будем вам помогать, — сказала она. — А то клей застынет.
И работа пошла быстрее. Варя намазывала клеем дощечки и обтирала края тряпочкой:
— Вот как надо намазывать, видите? А потом прижимать и держать.
В зале гремел необычный концерт.
Пришла Гертруда Антоновна и, увидев, что происходит, сказала:
— Не надо спешить, это следует делать очень аккуратно. Можно приклеить крепко, но не так, как следует.
— Мы стараемся! — закричали ребята.
— А всё-таки у нас, правда, не совсем ровно получается, — сказала Варя. — Смотрите: то совсем белые, то желтые.
— Знаете что? — сказала Клавка. — Их надо разобрать по цвету — они ведь от разных роялей.
— «Разобрать»! Клей… клей-то остынет!
Наливайко с сожалением смотрел, как в жестянке клей покрывался пенкой.
Гертруда Антоновна, надвинув очки, стала помогать ребятам разбирать клавиши, а Наливайко отправила в свою комнату — разогревать клей:
— Там топится печка, поставь с краешку, не в огонь, а то сгорит.
— А ничего, что пахнет? — спросил Наливайко.
Гертруда Антоновна махнула рукой, и Наливайко помчался бегом на верхний этаж.
Федя Перов хорошо помнил, что клавиши были по счёту все, а вот теперь пяти штук не хватало. Куда они девались?
— Может, ты просчитался? Давай я посчитаю, — сказала Варя. И она аккуратно все пересчитала. — Нет, пяти не хватает.
— Мы все до одной собрали. — Федя пошарил в пустой шапке. — Что они, улетели, что ли?
За Федей внимательно следил Персик. Он вдруг засуетился и стал спрашивать:
— Ну, бежать за Наливайко? Теперь небось уже клей разогрелся… — И, не дожидаясь ответа, побежал к двери.
И вдруг… Никто не успел опомниться, как за Персиком вдогонку бросилась Клавка, обогнала его, дав ему подножку. И покатилась вместе с ним по полу. Гертруда Антоновна, уже не раз разнимавшая драки, не поняла сразу, в чём дело.
— Вот они! Вот они! — вопила Клавка. — Федька, лезь к нему в карман! Он побежал, а я услышала, как они застучали.
Персик колотил Клавку, но она крепко его держала, как и следовало настоящему часовому. Федя Перов вытащил из Персиковых карманов пять недостающих клавишей.
В это время на лестнице появился Наливайко с горячим клеем. Когда он спустился в зал, драка уже кончилась. Торжествующая Клавка стояла в кругу девчонок, а Персик молча потирал ушибленную ногу.
Выяснять, как попали к нему клавиши, было некогда. Того и гляди, вернётся Чапурной, да и клей остынет — и не успеют ребята закончить работу.
Персик стал было помогать Феде мазать дощечки, но тот отстранил его:
— Иди, не мешайся.
— Знаешь, я совсем забыл, как положил! — оправдывался Персик. — Честное слово, забыл. Положил в карман и совсем забыл.
— Положил? — опять закричала Клавка. — Стибрил!
— Мы работаем или будем драться? — спросила Гертруда Антоновна.
— Работаем! Работаем! — закричали ребята.
Когда Михаил Алексеевич вернулся, все клавиши были на месте, как он и велел.
Часовые и привидение
Вечером Клавка, придя в спальню, заявила:
— Мы теперь в зале часовые! Если кого поймаю, не вернётся! Нам дядя Миша велел всё стеречь строго-настрого.
— Там привидение в зале, — сказала Люба Сорокина.
— Какое привидение? — переспросила её Клавка.
— Какое? Настоящее привидение.
И Люба, забравшись с ногами на кровать, оглядываясь на дверь, будто кто в неё вот-вот войдёт, шёпотом рассказала про привидение. Все девочки слушали затаив дыхание.
— Из тринадцатой колонны, на которой трещина, выходит замурованная девушка — привидение. Когда дом строили, она была крепостная и провинилась в чём-то, её и замуровали. — Люба перекрестилась: — Вот ей-богу! Теперь всегда ночью выходит — каждую ночь.
— Надо посмотреть, — сказала Клавка.
— Как это — посмотреть? Ты с ума сошла! Это же при-ви-де-ние! — Сорокина вытаращила на Клавку глаза.
Но Клавка была невозмутима:
— Как? Как выходить будет, так и посмотрим.
— Ведь это ночью! — твердила Сорокина.
— Ну что же — ночью не увидим, что ли? Поду маешь, привидение, придумки буржуйские! — сказала Клавка.
Сорокина зашушукалась с подружками:
— Подумайте, не верит! Все верят, а она не верит.
— А ты знаешь, Клавка, — сказала Варя, — вообще, наверно, привидения есть. Вот в одной книжке написано, мы читали с бабушкой, — в старом-старом доме было привидение. Оно тоже по ночам ходило — длинное, белое, страшное-страшное!
— Так это написано. Сама-то ты видела? — спросила Клавка.
— Не видела, — сказала Варя.
— Ну вот, слушай! А они, может, и врут, насмехаются только, что привидение. Если бы черти! Черти в деревне будто есть, а здесь город, здесь чертям беспокойно. Они в деревне по болотам живут, и то кто их знает…
— Сходи, сходи! — сказала Сорокина. — Узнаешь!
— Вот и пойду! — сказала Клавка. — Нечего меня пугать.
Раньше, может быть, после таких разговоров Клавка не решилась бы отправиться ночью в другой конец дома, но теперь, после приказа Чапурного, она, как часовой, не могла не пойти. А вдруг и правда приходит кто-нибудь? Тогда надо сказать Чапурному. И Клавка решила вместе с Варей, не откладывая, пойти в эту же ночь на разведку. Взяли они с собой ещё Оленьку Орлову. Втроём лучше. Из институток никто не пошёл. Да и не просили их — только пищать будут. Какие они часовые!
Спотыкаясь в темноте, держась друг за друга, девочки пробирались по низенькому коридору, который вёл в зал, на хоры.