— Ого! — услышал я за спиной. — Сынка нашей Машке принес?
Я обернулся и увидел около нас дяденьку с усами и в фартуке.
— Да, да, сынка! — обрадовалась бабушка и улыбнулась.
— Мы просто смотрим, — тихо произнес я.
— А-а! Ну, смотрите… А то оставил бы.
— Конечно! — закивала бабушка. — Вместе им будет просто замечательно!
Я подумал, что вообще-то, пока я буду на даче, здесь Гошке было бы не так уж плохо. С бегемотихой они подружились бы. Вот только не проткнул бы его кто.
— Оставляй! — снова сказал дяденька. — Я здесь смотрителем работаю. Уж как-нибудь за твоим дружком присмотрю.
— И не раздумывай! — подтолкнула меня бабушка.
— А кормить его будут? — спросил я.
— А как же? — развел руками дяденька-смотритель. — Три раза в день. Как Машку.
После этих слов я совсем успокоился, но все еще обнимал Гошку.
— Большое вам спасибо! — сказала бабушка и вдруг выхватила у меня Гошку и протянула дяденьке.
— Пожалуйста, поставьте его в тенек, под кусты. На солнце он может лопнуть.
— Не волнуйтесь! Все сделаем, как надо!
Дяденька-смотритель обхватил Гошку и вошел с ним в вольер.
Как только мы вернулись с дачи, я сразу побежал в зоопарк. Еще издали в вольере гиппопотамов я заметил бегемотиху, но Гошки рядом с ней не было. У самого вольера я столкнулся с дяденькой-смотрителем и только собрался спросить у него про Гошку, как вдруг в бассейне что-то плеснуло и на поверхности воды показалась вначале голова, а потом и вся серо-зеленая туша еще одного бегемота.
— Видал, как твой Гошка подрос? — спросил меня дяденька-смотритель и кивнул на животное. — Все говорят, его недавно к нам доставили, но мы-то с тобой знаем, кто это, правда?
Он улыбнулся и обнял меня за плечи. Я посмотрел на вылезшего из воды бегемота и вдруг заметил, что его пасть дрожит от улыбки, а в глазах мелькают знакомые озорные смешинки. Бегемот посмотрел в мою сторону, закивал головой и пошевелил ушами, и я сразу узнал в нем прежнего Гошку. И Гошка узнал меня тоже. Он подмигнул мне, подбежал к изгороди, и его пасть растянулась в радостном приветствии.
Куклы
В семь лет я играл только с девчонками. У меня было три родных сестры и шесть двоюродных. И жили мы во дворе, где были одни девчонки и, как назло, ни одного мальчишки. С утра до вечера сестры играли в куклы. Кукол у них было много: тряпичные в платьях и кофтах, матрешки в сарафанах и кружевах и совсем голые из целлулоида. Были куклы с бантами, с цветами, зонтиками. Толстые и тонкие. Большие и маленькие. Были куклы, которые сидели на чайниках, и куклы с огромными глазами — они опускали ресницы и пищали. Вся наша квартира была завалена куклами. Куда ни посмотришь, везде сидели эти уродины. Я засовывал их под диван, прятал в чулане — ничего не помогало. Кукол не уменьшалось. Даже наоборот, их становилось все больше. Сестры были без ума от своих кукол. Они называли их балеринами и принцессами. Они все время одевали и раздевали их, кормили и укладывали спать. Каждый раз, когда я предлагал сестрам играть в футбол или сражаться на шпагах, они начинали меня стыдить.
— Ты невоспитанный мальчик, — говорила одна сестра.
— Все твои игры шумные и неинтересные, — говорила другая.
А третья подсовывала мне куклу и тащила играть в дочки-матери. Я ужасно злился, но ничего не мог поделать. Ведь сестер было много, а я один. Вот и приходилось мне играть с ними в куклы. Вместе с сестрами я вышивал и вязал, готовил обеды для кукол и пел им колыбельные. Постепенно сестры стали принимать меня за свою подругу. Иногда кто-нибудь из них забывался и говорил мне:
— Ты не так постелила балерине Тане.
— Ты мало качала принцессу Зину.
Обидно было до слез. Но это еще что! Сестры в день моего рождения подарили мне… куклу.
Но вот однажды вечером в наш дом приехали новые жильцы. И в той семье был мальчишка. Правда, там были еще две девчонки, его сестры, но главное — был мальчишка! В ту ночь я долго не мог уснуть. Я все представлял, как буду играть с новым соседом. Я достал из-под дивана кожаный мяч, заточил деревянную шпагу, подкрасил пробочный пистолет. «Теперь-то начнется новая жизнь», — думал я.
Наутро я выбежал со своими вещами во двор и стал гонять мяч перед окнами новых соседей. Вначале из дома вышла одна сестра мальчишки. Она тащила две куклы. За ней вышла вторая сестра. С тремя куклами. А потом показался и мальчишка. В руках он тоже держал… куклу.
Велосипед моего дяди
Однажды мой дядя, разбирая пыльный чердак, нашел старый женский велосипед, настолько ржавый, что невозможно было узнать, какой он марки. Вначале дядя хотел выбросить велосипед, но потом отдал его мне и сказал:
— Делай с ним, что хочешь, только чтобы дома эту колымагу я не видел.
К тому времени я уже хорошо катался на велосипеде. Своего у меня, правда, не было, я катался на чужих, но ездил по-настоящему здорово. Я мог, например, ехать «без рук» и «без ног», мог лежать на сиденье и крутить педали руками, мог вообще не ехать, балансируя на одном месте. Ребята говорили, что я вполне мог бы выступать в цирке.
Когда я вышел с дядиным велосипедом во двор, ребята чуть не умерли от смеха:
— Вот это да! Драндулет! Ну и керосинка!
Не обращая на них внимания, я отнес велосипед в сарай и стал приводить его в порядок. Разобрал и промыл в керосине все части, очистил от ржавчины и смазал машинным маслом. Заклеил камеры и выгнул погнутые спицы. Потом собрал велосипед и попробовал на нем прокатиться. В общем-то ехать было можно. Правда, все время лопались шины и велосипед сносило в сторону из-за кривой передней вилки. И оттого, что не хватало спиц, колеса восьмерили и подпрыгивали. И все время соскакивала цепь. Но это еще не все. Главное, велосипед страшно трещал. В задней втулке не хватало нескольких шариков, и она так сильно тарахтела, что прохожие останавливались, смотрели мне вслед и искали на велосипеде моторчик.
На другой день я выкрасил велосипед в ярко-красную краску и поставил его сохнуть во дворе на видном месте. Теперь уже ребята не смеялись. Они вздыхали и ахали, и говорили:
— Вот это да! Классная машина!
Каждое утро я выносил велосипед во двор, протирал его тряпкой, отходил и смотрел на него со стороны. Ждал, пока ребят собиралось побольше. Потом небрежно вскакивал на сиденье и важно ехал. Ребята стонали от зависти.
Через несколько дней я приехал на велосипеде в автоинспекцию за номером. Инспектор осмотрел мою машину, поморщился и сказал:
— Не получишь! Он вот-вот развалится. Катайся во дворе без номера, а на улице лучше не показывайся. Отберем!..
Так и сказал: «Отберем!»
Катался я во дворе, катался и вдруг нашел замечательный выход. Теперь я мог ехать куда угодно. Если меня останавливал милиционер утром и спрашивал про номер, я говорил, что еду за ним в автоинспекцию. А если останавливал вечером, объяснял, что еду из автоинспекции и что меня просили кое-что исправить. Через месяц меня уже знали все милиционеры-регулировщики. Они меня не останавливали, а, наоборот, утром махали рукой и желали удачи, а по вечерам, видя, что я опять не прошел осмотр, сочувствовали и давали всякие советы. Так я и прокатался бы все лето, если бы не попался однажды. Забыл, что по воскресеньям автоинспекция не работает. После этого я ездил только во дворе.
Дядин велосипед ломался все больше и больше. Рама треснула, и ее пришлось обмотать проволокой, от седла остались одни пружины, и я заменил его подушкой. Переднее колесо напоминало яйцо, а заднее было похоже на восьмерку. На велосипеде уже нельзя было проехать и одного километра, чтобы не потерять какую-нибудь гайку. Но все же ехать было можно.
Однажды Юрка предложил мне прикрепить к велосипеду дощечку с надписью «В ремонт» и поехать к ним на дачу. Так мы и сделали. Потом Юрка сел на багажник, я вскочил на сиденье, и мы выехали на шоссе. До дачи было всего километра три; но раз шесть пришлось остановиться: то подкачивали шины, то подкручивали гайки. И все же нам повезло — до самой дачи не встретили ни одного милиционера.
Около Юркиной дачи был овраг, а подальше — свалка старых автомобилей. Там лазали какие-то мальчишки и изображали автогонки. Мы оставили велосипед около изгороди и пошли через сад к дому. Нас встретила Юркина мать и стала угощать вареньем из вишни, потом из крыжовника, а потом из малины. Через час, когда от сладкого у нас с Юркой разболелись зубы, мы попрощались с Юркиной матерью и вышли на улицу. Велосипеда у забора не было. Мы обошли вокруг сада, сбегали к соседней даче, но велосипеда не нашли. И вдруг мы увидели, что один из мальчишек, который играл в автогонки, катит колесо нашего велосипеда и бьет по нему палкой, а другой бегает с рулем и жужжит, как самолет, а еще двое сражаются на трубках от багажника. И повсюду валяются погнутые и сломанные части нашей машины. Мы с Юркой закричали и бросились к мальчишкам. Они перестали играть и смотрели на нас, ничего не понимая.
— А мы думали, у вас не взяли его в ремонт, — сказал старший из мальчишек. — Мы думали, вы привезли его на свалку.
Над кем лучше смеяться?
Я любил подсмеиваться над своими приятелями. У моих приятелей было много недостатков, и поэтому я смеялся целыми днями. Например, я выходил во двор, а там Юрка учился кататься на своем велосипеде. Глаза вытаращил, ноги — в разные стороны. Как каракатица! Ну, как тут не засмеяться! И я начинал хохотать. Или как-то я играл с Вовкой в футбол, а он раз — и попал мячом в свою бабушку. Я смеялся до слез! И так все время. Ну и чудаки были мои приятели! С ними можно было умереть от смеха! Каждый раз, когда мне хотелось посмеяться, я выходил во двор, наблюдал за ними и хохотал до коликов в животе. Как-то раз я сказал отцу:
— Юрка дуралей! Я выменял у него цветные карандаши за какой-то ножик!
— Да? — удивился отец. — А я сейчас иду через двор, а твой Юрка говорит какому-то мальчишке про тебя: Егор осел! Обменял такой ножик на ерундовые карандаши! Вот так-то!