– Мне-то хорошо. Просто озвучиваю мысли нашего друга. – Афанасий дождался, когда жеребец наконец-то успокоится, и грустно улыбнулся. – Хотя мне нравилось куда больше, когда ему не требовался перевод! Все вспоминаю, как он мне о пользе вегетарианства вещал, когда я его у своей пещеры примотанным к дереву обнаружил. Эх…
Борька решил поддержать воспоминания и снова начал притопывать, но я решительно прервала их ностальгический диалог:
– Значит так! Переведи этому ущербному, что его дело копытами передвигать и желательно в ту сторону, в какую велят! А не нравится – завсегда можем Пепельного вызвать, чтобы он его тоже в тартарары забрал!
Афанасий с готовностью открыл рот, чтобы повторить мои слова жеребцу, но, поняв бессмысленность действия, только виновато развел руками. Борька обиженно фыркнул и, гордо подняв голову, направился в сторону пожарища, всем видом показывая, что он думает о моем ответе и вообще о таких, как я.
Я встретилась с укоризненным взглядом Афона и, ничего не ответив, зашагала вслед за Борькой.
Что ж, так проще. Не готова я сейчас слышать о Нике. Ни-че-го! Хотя… интересно, а его вправду зовут Никита Заречный? Тогда почему его называют Феникс? Для красного словца? Или… Да какая теперь разница! Еще неизвестно, найдем ли мы муженька моего…
Хотя Афанасий сказал, что найдем…
– Что же тут такое произошло? – Афон остановился и, прислонив ладонь козырьком ко лбу, внимательно огляделся. Впрочем, искать ответы среди этих дымящихся, обугленных и порушенных лачуг было бессмысленно. В глазах потемнело, острая боль скрутила живот и… Не знаю, что в ту минуту со мной произошло, но пока длился приступ, я будто ощутила страдания и ужас погибающих, услышала предсмертный вой обреченных.
И словно очнулась. Осмотрелась и, избегая взгляда Афона, как можно равнодушнее произнесла:
– Пожар здесь случился! Что же еще? Смотри… – Я хотела указать на уцелевшее капище, куполами устремившееся в небо, и предложить поискать там выживших, но меня снова скрутила боль. Да еще какая! Охнув, я рухнула на колени, пытаясь обуздать вышедшее из повиновения тело. Теперь я знаю, что чувствует несчастный, который вместо воды вдруг решил глотнуть расплавленного свинца!
– Василиса?! – Ко мне подскочил Афанасий, и даже Борька, жевавший в отдалении траву с темно-серым налетом пепла, почуял неладное и в два прыжка преодолел разделяющее нас расстояние.
– Иго-го?!
Надо что-то сказать! Надо успокоить друзей!
Едва сдержав стон, я попыталась выдавить из себя внятное объяснение, раскрыла рот, да так и замерла, разглядывая необычное видение, полностью заслонившее собой картину пожарища. Я четко увидела еще дымящиеся руины дома, рядом с покривившейся на один бок яблоней, на удивление совершенно не пострадавшей от огненной стихии. Более того, моя фантазия до того разгулялась, что мне показалось, будто я могу видеть сквозь стены. Что я вижу подвал, а в подвале спрятавшегося за бочкой с квашеной капустой мальчугана лет семи.
– Василек?! – Афанасий сжал мои плечи. – Что с тобой?!
Боль, вместе с туманом видения, неохотно рассеялась, и я поняла, что смотрю в сочувствующе выпученные глаза Афона. Даже став человеком, он все равно неуловимо напоминал свою вторую ипостась.
– Никогда не называй меня так! – не то простонала, не то прокряхтела я, пытаясь выбраться из кольца его рук.
– Ах, да-да! – спохватился он, но руки не убрал, а поднял меня на ноги. И только убедившись, что я стою и падать не собираюсь, отстранился, но встал так, чтобы можно было меня в любой момент подхватить. – Кажется, тебе не нравится, когда тебя так называют?
– Не нравится… – Я постояла, разглядывая пожарище, и, следуя какому-то наитию, свернула в ближайший проулок, уходивший между пепелищ в дымное облако. Не знаю, что за видение меня посетило, но чую – не зря! Ну не зря меня так скукожило! А вдруг здесь и вправду найдется похожий дом, где в подвале прячется живой малыш?
– Вась, ты обиделась? Ну честно! Не хотел! Точнее, хотел, но не мог… Хотя, наверное, мог, но… И вообще – я дурень! Прости, а?
– Иго-го-го-го… – ехидно пропел ему в ответ Борька.
Интересно, что это могло означать на человеческом языке?
Нет, смысл я уловила, но вот обороты, синонимы, афоризмы, что рождаются в голове моего жеребца, так просто не придумаешь! Их слышать надо!
– Афон, забудь, ладно? – отмахнулась я. – Можешь звать меня как хочешь, хоть чурбачком, только в огонь не кидай! Лады?
– Лады! – Афанасий ожил, в два шага догнал меня и вкрадчиво поинтересовался: – А куда ты идешь? Может, проще обойти с подветренной стороны? Там и дыма не так много…
Не останавливаясь, я мотнула головой.
– Нет, мне нужно туда. Потому что… – И запнулась, не зная, как сказать о своем странном видении. Подумав, скомкала объяснение: – Хочу, и все! А кому не нравится дым – никто не держит!
– Да нравится, нравится! – тут же замахал руками Афанасий и украдкой вздохнул. – Что-то я в последнее время мазохистом становлюсь…
– Иго-го? – уточнил Борька, поравнявшись с ним.
– И не говори… – вздохнул тот.
Какое-то время мы брели молча. Впрочем, желание говорить начисто отбивал густой едкий дым. В центре пожарища клубы дыма будто бы обретали плоть, становясь осязаемыми. Они забирались в нос, заставляя заходиться в кашле, щипали глаза, делая нас почти слепыми. Боже, какая я дура, что повелась на какое-то там видение! Да мне наверняка от зеленых яблочек, нарванных вчера с дички, поплохело, а я себя уже в медиумы записала!
– Вась, не знаю, что тебя сюда понесло, но, кажись, мы деревеньку – того! Почти прошли! – прохрипел над ухом Афон и, вежливо подхватив под локоть, уверенно потащил вперед. – Вон ту яблоню минуем и поскачем дальше!
– Яблоню? – насторожилась я, пытаясь разглядеть опознавательный знак сквозь дым. – Кривую?
– А… гм… тебе сильно важно, мимо какой яблони пройти? Ну… может, у тебя какая-нибудь примета… Например – семь лет счастья не будет, если, выползая из пожара, пройдешь мимо кривой яблони.
Ну что ты будешь делать с этими волшебниками? Обязательно подковырнуть надо, не разобравшись! Или, может, он считает, что я дыма перенюхала?
Я было хотела все это высказать, но тут до меня дошло:
– Кривой? Ты сказал кривой?!
– А я о чем? – Судя по настороженному голосу Афанасия, мой ответ подтвердил его худшие опасения. – Так какая разница?
Тут порыв ветра всколыхнул дымную муть, и я, не ответив, со всех ног бросилась вперед. Туда, где рядом с обгоревшим остовом лачуги высилось, наклоняясь ветками к дороге, непонятно как уцелевшее в этом пекле дерево.
– Ты что – смерти ищешь?! – Афанасий, надо отдать ему должное, медлил всего секунду, а затем кинулся за мной. Следом послышался ритмичный перестук копыт Борьки. – При чем тут эта яблоня?!
– Там, внизу, в подполе – ребенок! Не спрашивай, откуда я это знаю, просто поверь! – Перед деревом я остановилась и обернулась к Афону. – Сможешь расчистить путь к подвалу?
– Гм… – Афанасий подошел и с сомнением оглядел руины. – Расчистить? Да легко… было бы раньше, когда я был Змеем. А теперь ведь на такие фокусы магическую силу тратить надобно.
– И в чем проблема? – нахмурилась я. Каждая секунда на счету, а он цену набивает!
– Да ни в чем! – Афанасий смерил долгим приценивающим взглядом злосчастные остовы дома и снова посмотрел на меня. – Если не считать проблемой отсутствие в данный момент у меня физических возможностей моей второй ипостаси, а оттого грозящие мне непомерные затраты магических сил. И не на что-нибудь, а на твои, весьма странные, фантазии.
– Ты мне не веришь! – подытожила я и, смело ступая по дымящейся, черной траве, направилась к пепелищу.
– Ну вот! Обиделась! Что за девушки нынче нервные пошли? – вздохнул Афанасий и бормотнул несколько тарабарских слов. Еще тлеющие бревна вдруг поднялись в воздух, отлетели немного в сторону и со страшным грохотом рухнули вниз, подняв клубы дыма, пепла и даже вырвавшийся в небо столб огня. – Прошу! Делайте что хотите, мадама, но если здесь не будет никакого подвала и никакого мальчика – вспомните мои слова!
«Интересно, какие и когда сказанные?» – отстраненно подумалось мне. Не затрудняясь ответом, я бросилась туда, где еще мгновение назад дымились остатки лачуги.
Найти в полу единственной комнаты заветный люк, запорошенный пеплом, стало минутным делом. Афон, не отходивший от меня ни на шаг, тут же бросился его открывать.
– Эй? – позвала я, когда у моих ног заплескалась темнота. – Есть тут кто?
Тишина была нам ответом.
– Твоя взяла. Я просто надышалась дыма. – Криво усмехнувшись, я обреченно махнула рукой, давая приказ опускать крышку, но тут уже насторожился Афанасий.
– Мне показалось или я слышал шорох?
– Наверное, крысы… – Я передернула плечами, уже не веря ни во что, как вдруг из темноты показалась вихрастая, рыжая, как солнышко, голова. Голубые глаза уставились на нас с робкой надеждой, и маленькое «чудо» заявило:
– Я не крыса! Я – Митяй! А пожар уже закончился?
– Заканчивается, – ответил ему Афон таким тоном, словно он спрашивал о дожде.
– Хорошо! – важно кивнул тот и шустро начал карабкаться по лестнице. – А то упарился я тут сидеть.
– А чего ты решил тут отсидеться и не ушел со всеми? – Я протянула руку мальчишке и, вытянув, поставила его рядом с собой. – Или не успел?
– А никто не успел! – Митяй поднял на меня совсем недетские глаза, в которых застыла такая боль, что я все поняла и без продолжения. Но мальчишка продолжил: – Он налетел в рассветный час. Когда еще даже мамка корову доить не пошла. Верхом на чудище трехглавом. И ну давай деревню огнем поливать. Из пасти у чудища, как из лейки, огонь выплескивался! Я в окно увидел. Помню, как батя меня вместе с ведром воды и краюхой хлеба в подпол закрыл. Потом шум, крик, топот. И все стихло! Я долго тут сидел. А потом вы пришли…
Не сдерживая больше слез, он шмыгнул в кулак, утер мордаху рукавом и серьезно заявил: