остается упрятанной в архивах, а тех, кто ищет правду, власти обещают строго наказывать. Основной смысл сохраняемого по сей день сталинского мифа о войне не предполагает даже вывод о недопустимости насилия. Его цель в другом. Во-первых – внушить гражданам, что соввласть права (ведь победили), что нынешняя власть —продолжательница той и, значит, тоже права. Другая задача – компенсироватьрухнувший миф о «советском народе». Я уже писал о всеохватнойкомидеологической пирамиде, основанием которой был советский народ. В изменившейсяситуации миф о войне должен выполнить рольновогообщего знаменателя. Формально его всеохватность достигается через ритуально-обязательное осуждение нацизма (благо,с этим, кроме А. Миграняна, никто и не спорит), но фактически думские законодатели запрещают подвергать критике действия власти в периодвойны. Запрет на знание и анализ собственной истории, на выводы из огромного количества допущенных сталинизмом трагических ошибок и преступлений спасает остатки советской идеологии, лишая Россию будущего. Он останавливает время, сжимая национальное самосознание тоталитарными тисками прошлого.
Второе начало. Опора на советскость является главной в новой идеологии, но ее подстраховывает мобильная подставка из шести составляющих: госруководители объявляют страну то российской, то антироссийской, то советской, то антисоветской, то западной, то антизападной. Этот винегрет, включая антисоветскую составляющую, необходим для сохранения в новых условиях прежней советской идентичности. (Еще Н. Хрущеву пришлось критиковать Сталина ради спасения сталинщины). Нынешний режим – почти православный, но взорвавший Храм Христа Спасителя Сталин упокоен на Красной площади, советский гимн «дополняет» российский флаг, власти категорически «против» планов Грузии и Украины вступать в НАТО, но «за» базу НАТО под Ульяновском … Набор истин, объявляемых в данный момент «высшими и вечными», является высшим только здесь и сейчас, он постоянно ротируется.
Идентификационная карусель создает новые возможности для номенклатуры. Постоянно меняя правила, она разрушает саму систему отсчета и таким образом освобождает бюрократию от ответственности. Государство без идентичности лишено стратегии (это вам не подорвавшая СССР мина «коммунизм в 1980 году»). Конечно, про «программу-2020», проект Сколково, «удвоение ВВП», квартиры для ветеранов, как и про «25 миллионов новых, современных рабочих мест» сказать можно, но спустя год об этом следует забыть и в СМИ не упоминать.
«Идентификационный винегрет» позволяет номенклатуре не обременять себя задачами государственного масштаба и сосредоточиться на действительно для нее важном – на удержании власти и денежных потоков. И здесь позиция политического флюгера – самая эффективная. В день 70-летия катынского расстрела польских офицеров президент Путин встал перед телекамерами на колени и послал ожидаемый западом сигнал – «это преступление сталинщины». А в годовщину битвы на Волге россияне узнали, что Волгоград опять стал Сталинградом, а Сталин – главнокомандующим армии победы… Когда в марте 2014 года российские военные входили в Крым и обеспечивали проведение «референдума», по официальной версии их там не было. А когда «референдум» прошел, оказалось что их присутствие было необходимо и оправдано…
Квазиидентичность и общественнаядискуссия. Отказ от выявления государственной идентичности определяет характер полемики, идущей в СМИ. В разных странах вопросы тактики и стратегии обсуждают, чтобы прийти к каким-то обобщающим выводам, чтобы утвердить какие-то принципы и итоги. После долгого обсуждения Европа пришла к заключению, что Холокост действительно имел место, и оспаривать этот факт стало как-то неприлично. Нюрнберг и германская гражданская дискуссия о нацизме доказали немцам, что фашизм – страшное преступление, украинская дискуссия пришла к выводу, что Голодомор 1932–33 годов – это геноцид…
Иначе проходит обсуждение в российских СМИ (повторю, что парламент у нас – не место для дискуссии). Планы Единороссов страна принимает молча, стратегические вопросы, например, о расширении Москвы, об увеличении военного бюджета, о вводе войск на территорию другого государства – не предмет общественной полемики.
Зато самые принципиальные, ключевые проблемы – тема достаточно свободного обсуждения. Что является главной геополитической катастрофой – распад СССР или разрушение Российской империи; 70 советских лет – высшее достижение нашей цивилизации или страшная беда; Сталин – великий вождь или опасный преступник…? Такие дискуссии идут, но в них запрещено ставить точку. Так создан и работает механизм разрушения национальнойпамяти, национального опыта и уничтожения собственной истории. Постсоветская цензура лишает дискуссию смысла и накладывает невидимое табу на определение российской идентичности!
Человекв государстве без идентичности. Об идентификационной непрозрачности задумываются немногие, считая эту тему слишком абстрактной и далекой от реальности. Но на практике, защищая постсоветскую бюрократию, квазиидентичность порождает глубокие проблемы в повседневной жизни обычных людей.
Винегрет ценностей ведет к отказу от нормальной социальной активности. Поскольку характер и природа российской цивилизации теперь не фальсифицируется, как в советские времена, а вообще не выявляется, в языке появилось множество синонимов, обозначающих гражданскую индифферентность. От молодежи можно услышать – мне до лампочки, – до фонаря, – по барабану, – фиолетово, – перепендикулярно, – параллельно… Причем подобные высказывания имеют двоякий смысл – с одной стороны, они обозначают нежелание включаться в социальнуюпроблематику, с другой – это своеобразный сигнал, показывающий «я свой, я такой как большинство».
Состояние социального безучастия, в конечном счете, обессмысливает человеческую жизнь. Количество суицидов в современной России превышает все европейские показатели. Число уезжающих из страны выше количества беженцев в годы Гражданской войны. Характерно, что единственным русским словом, вошедшим в наш лексикон за последние 20 лет, стало слово «беспредел».
Отсутствие идентичности проявляется и в том, что после распада СССР мы не нашли форму обращения друг к другу. Назовешь встречного «товарищ» – он подумает, что его обижают, обратишься «господин» – решит, что над ним подсмеиваются. Индикатором абсурда стал ответ вице-премьера Д. Рогозина на американские санкции против российских чиновников; в своем твиттере он написал «… товарищ Обама из Вашингтонского обкома…»!?
В отсутствии норм – причина фиксируемого социологами повышенного уровня агрессивности большинства россиян (в сравнении с жителями других европейских стран). А сверхагрессия делает востребованным чрезмерный гедонизм, главные телеканалы вынуждены с утра до ночи хохотать. Повышенная агрессивность снимается повышенным потреблением спиртного, наркотизацией. Так замыкается круг русской Катастрофы – по смертности нет нам равных в Европе.
Но и для того, кто вынужден принимать существующие квазиправила, жизнь превращается в стресс. В действующей системе не может быть ни героев, ни антигероев. Но поскольку постсоветскому государству приходится создавать разного рода иерархии – начальников и подчиненных, специалистов и некомпетентных, великих и заурядных, эти иерархии сплошь и рядом оказываются фальшивыми. Вы обращаетесь к руководителю, который ничего не может решить, приветствуете прославленного, но вблизи он оказывается фейком, добиваетесь ответа от специалиста, который на самом деле некомпетентен.
(Мелкая иллюстрация сказанного – раскручиваемый некоторыми СМИсюжет с «диссергейтом».Более полная правда заключается в том,что борьба с научным плагиатом сама, в известном смысле являетсямистификацией, ибо предполагает, что среди системных гуманитариев есть и те, ктопредставил к защите не просто оригинальный, но и значимый результат.Однако, действующие правила призваны сделать системную науку безвредной для власти, задача «исследователя» —не замечать реальные социальные проблемы. Поэтому, сколько-нибудь существенные новациив официальном гуманитарном знании практически исключены.)
Внешняя политика и постсоветская Россия. Крах советской псевдоидентичности и неспособность восстановить российскую идентичность завели в тупик внешнюю политику. В сложившейся ситуации не может быть восстановлена традиционная для исторической России ориентация на славянские страны. Болгария, Сербия, Хорватия, Чехия вступили или вступают в ЕС и не становятся нашими союзниками. Не получает поддержку политика России в странахправославного мира. Греция, Румыния, Грузия, Молдова скептически относятся к курсу Кремля. Отказ от демократической ориентации вытолкнул Россию из клубазападных демократий.
Государство, не называющее и не устраняющее причины собственного кризиса распалось уже трижды – с приходом большевизма распалась историческая Россия; через 70 лет распался СССР; а теперь прекратила существовать его не-«сохраненная, обновленная форма» – СНГ. Преемство с советской квазигосударственностью приводит к тому, что «друзьями» страны объявляются те, кого остальной мир считает изгоями – всяческие Каддафи, Хусейны, Януковичи, Лукашенки. Те же, кто возглавляет наиболее успешные демократические страны, объявляются виновниками российских бед и проблем.
Номенклатура и «биохимия предательства». И советская, и продолжающая ее постсоветская государственность порождают множество проблем, но госруководители стремятся сохранить власть пожизненно и потому освобождают себя от критики. (Историческая Россия жила по принципу Екатерины II – еслиподданные недовольны, виноват всегда государь