Там, где монопольная структура не имеет смысла, государство может вмешаться, чтобы сделать отрасли более конкурентоспособными. Порой приходится даже разрушать монополию. Джон Дэвисон Рокфеллер создал Standard Oil в 1870 году, и к 1890-му компания контролировала почти 90 % нефтяного рынка США. В правительстве заявляли, что Standard Oil искусственно занижает цены, чтобы вывести конкурентов из бизнеса, а как только соперников не осталось, цены взлетели до небес. В 1911 году она была объявлена незаконной монополией и разделена на 34 компании. Сейчас крупные IT-компании явно обеспокоены тем, что с ними может случиться то же самое.
Существуют и менее экстремальные способы поощрения конкуренции. Обычно государства следят за отраслями, чтобы фирмы не злоупотребляли рыночной властью. Они будут препятствовать сговорам, когда все участники рынка соглашаются устанавливать более высокие цены, или хищническому ценообразованию, когда фирмы устанавливают низкие цены, чтобы вытеснить конкурентов. Иногда компании, участвующие в торгах, договариваются друг с другом по очереди выигрывать контракты, что тоже незаконно. В одной из южноазиатских стран четыре фармацевтические компании сговорились по очереди поставлять медикаменты для проектов, щедро финансируемых международными спонсорами. Они встречались четыре раза в год, чтобы договориться о том, чья наступает очередь. Фармацевтическая компания из США заметила их уловку и подала заявку с низкими ценами. Тогда четыре фирмы пригласили нового игрока вступить в клуб, что он и сделал[36].
– Значит, вот почему идет постоянная борьба между властями и крупными фирмами. Кто выигрывает?
– Есть опасения, что рынки стали намного более сконцентрированными и нуждаются в лучшем регулировании. По мнению Элизабет Уоррен, вся экономика США сфальсифицирована. Ленивые продавцы получают монопольную прибыль за счет потребителя. Объяснить это можно по-разному. Сторонники одного лагеря утверждают, что сверхконкурентные фирмы естественным образом оттесняют неподходящих конкурентов, и беспокоиться тут не о чем. Согласно другой точке зрения, дело не в лучшей приспособленности к рынку, а в том, что слабые власти позволяют крупнейшим фирмам избежать наказания за антиконкурентное поведение.
– А какое объяснение правильное?
– Сложный вопрос. Безусловно, нельзя ожидать, что рынки будут работать сами по себе. Контролирующие службы должны очень внимательно следить за происходящим. Как тебе известно, Монти, я преподаю на факультете бизнеса. Часто вижу, как в одной аудитории студентов-экономистов учат эффективности совершенно конкурентных рынков, а в другой учат стратегиям, маркетингу и тому, как не конкурировать вообще. Как сказал венчурный капиталист Питер Тиль, конкуренция – для проигравших[37].
– И на этой ноте…
– Да, я вижу, ты дрожишь. Идем домой.
Прогулка седьмая
Победители и проигравшие: капитализм, рынки и неравенство
Поговорим о том, как рынки могут привести к неравенству в благосостоянии и власти. Можно ли с этим бороться или эффективность рынка – единственная цель, к которой стоит стремиться? Необходимо ли капитализму неравенство?
Лучи яркого осеннего солнца красиво падали в окна – значит, предстоит долгая прогулка. А долгая прогулка означает обширную тему.
– Как насчет того, чтобы сегодня сделать большой круг у нашей пустоши, Монти?
– Меня устраивает.
Идя по улице, ведущей к пустоши, я снова не могла не поражаться роскоши и элегантности. В других районах Лондона большие старые дома давно переделаны в многоквартирные, но здесь большинство из них сохранили первоначальное единство. На обочинах – внедорожники с тонированными стеклами, у одного стоял, прислонившись к кузову, крепкий охранник в темных очках и с сигаретой в руке. Дома на этих улицах недоступны даже для врачей и юристов. Здесь царствуют олигархи и руководители хедж-фондов. Будь с нами Философ, он бы поминутно наклонялся, поднимал камень и делал вид, что швыряет его в окно. «Эти люди вряд ли знают о существовании налогов. Если разбить окно, они вызовут местную фирму и хотя бы НДС за новое стекло заплатят». Впрочем, камень неизменно оказывался в его кармане, потом – на газоне среди деревьев, а Философ становился поникшим и грустным. Староват он для того, чтобы бить окна и устраивать революции.
– Итак, Монти, даже те, кто верит в систему свободных рынков, должны признать, что капитализм порождает неравенство. Другими словами, есть победители и проигравшие.
– То есть богатые и бедные?
– Да, хотя нам лучше уточнить термины. Во-первых, неравенство – не то же самое, что бедность. Неравенство – это разрыв между богатыми и бедными. Бедность наступает, когда человек располагает доходом ниже определенного уровня, и ее можно измерить как в абсолютном, так и в относительном выражении. Бедность называется абсолютной, когда человеку приходится искать деньги даже на предметы первой необходимости. Если твой доход ниже этого уровня, ты объективно беден. Относительной бедность считается, когда у кого-либо благосостояние меньше, чем у всех остальных. В Великобритании, например, относительно бедными считают семьи, доход которых меньше 60 % от медианного. Поскольку взгляды общества на приемлемый минимальный доход со временем меняются, предпочтение обычно отдают показателям относительной бедности. И удовлетворенность жизнью зависит в какой-то степени от того, как мы чувствуем себя по отношению к окружающим. Доказано, что в обществе, где доходы более равномерные, люди, как правило, счастливее.
Также я хочу пояснить, чем отличаются доход и богатство.
Богатство (его еще называют капиталом) – это совокупность всех активов, которыми владеет частное лицо. Другими словами, любое имущество, которым ты владеешь, считается богатством: дом, акции и другие активы. Доход – это поток поступающих денег: заработная плата, государственные пособия, проценты от банковских вкладов. Богатство и доход явно связаны – иногда напрямую, как в случае с доходом от сдачи в аренду недвижимости. Можно провести аналогию с ванной. Вода, текущая из-под крана, – это доход, а набравшаяся в ванне вода – богатство. А пробка – это расходы[38]. Как правило, богатство распределяется гораздо более неравномерно, чем доход.
– Почему же?
– Для накопления богатства требуется время. Оно часто передается в семье по наследству, поскольку каждое поколение опирается на богатство предыдущего.
Теперь можем поговорить о том, как экономисты измеряют неравенство. Один метод, который проще всего понять, состоит в том, чтобы разделить население на группы в соответствии с их доходом, а затем вычислить, какая доля общего дохода приходится на каждую из этих групп.
– Думаю, я понял суть. Вроде бы.
– Представь, что мы выстроили всех людей в ряд, от самых бедных до самых богатых, а затем поделили их на десять равных групп, или децилей. В первом дециле будут 10 % самых бедных, в последнем – 10 % самых богатых.
– Допустим.
– Тогда мы увидим, сколько дохода выпадает на каждый дециль. Очевидно, что в абсолютно справедливом и равноправном мире каждый дециль будет получать одинаковую сумму дохода. Реальность несколько иная…
– И не говори.
– Французский экономист Томас Пикетти использовал этот подход, чтобы посмотреть, как модели богатства (и неравенства) изменились за последнее столетие. В своем исследовании он сосредоточил внимание на достижениях тех, кто находится на самом верху. В 1970-х годах 1 % богатейших людей в Великобритании и США получал около 8 % от общего дохода в стране, но к 2010 году доля дохода, приходящаяся на ту же группу людей, выросла примерно вдвое.
Данные Пикетти действительно помогают осветить и, следовательно, привязать к политике проблему неравенства. Исследование весьма красноречиво. С последних десятилетий XIX века вплоть до 1914 года неравенство, то есть разрыв между самыми богатыми и самыми бедными, было велико. Затем произошли различные экономические потрясения: Первая мировая война, Великая депрессия и Вторая мировая война, – они ударили по богатым, в то время как многие западные правительства внедряли политику помощи бедным. Таким образом, к 1970-м годам неравенство достигло исторического минимума. Затем в Великобритании и Америке, а также во многих других западных странах процесс уравнивания преднамеренно обратили вспять. Была введена экономическая политика, которая поощряла массовое накопление богатства теми, кто наверху, и ограничивала заработную плату и льготы для тех, кто на дне и в середине. В результате начиная с 1980-х годов мы вернулись примерно к тому уровню неравенства, который существовал в начале XX века.
– Неожиданная перемена! Почему же неравенство процветает?
– Из-за дисбаланса сил. Милтон Фридман, один из самых преданных идеологов неограниченного капитализма, утверждал: самым важным показателем свободного рынка нужно считать то, что обмен не происходит, если выгоду не получают обе стороны.
– Ага, помню его. Никто не обязан участвовать в сделке, поэтому она заключается, только если всем выгодна. Ты щекочешь мой животик, что радует меня, а я забавно катаюсь по полу, что радует тебя.
– Ты заслужил бесплатное щекотание! Работы Фридмана действительно помогают прояснить, что происходит в рыночной сделке, однако он упустил из виду факт, что на практике именно сторона с наибольшей переговорной силой получает завидную долю прибыли.
Позволь мне привести пример из времен промышленной революции. На рынке труда власть, как правило, принадлежит тому, кто владеет предприятием и предлагает работу. Работник может только принять или отклонить предложение. А единственной альтернативой труду по найму в XIX веке был работный дом. Таким образом, хотя производительность труда в Британии начала расти примерно в середине XVII века, только к