– Слишком много нужно учитывать. С одной стороны, у нас эффективность, которой свободные рынки достигают, уравнивая покупателей и продавцов, а еще есть справедливость, которая, если мы принимаем аргумент Ролза или даже идеи эффективизма, тянет в противоположном направлении… Можно ли сделать так, чтобы было и эффективно, и честно?
– Было бы идеально, Монти, но в жизни все не так просто. Зачастую очень трудно сделать жизнь одного человека лучше, не ухудшив положение другого. Кроме того, между эффективностью и справедливостью существует компромисс.
– Хочешь сказать, решение более справедливое и по умолчанию менее эффективное? Зачем оно нам?
– В капиталистических странах основной способ сделать экономические результаты более справедливыми – использовать распределительное налогообложение, и многие верят, что оно стимулирует к усердному труду и изобретательству. А бюрократия, занимающаяся перераспределением, то есть государственные служащие и законодатели, решающие, как переправить деньги от одной группы к другой, обходится дорого. Когда же государства предоставляют услуги напрямую, обычно возникают монополии, которые, как мы видели, могут работать неэффективно и заключать невыгодные для своих клиентов сделки. Поэтому найти баланс между справедливостью и эффективностью – настоящая проблема.
– Но вы-то, экономисты, умные ребята, верно? Должен же быть способ, иначе ты бы мне все это не рассказывала.
– Всеведущий экономист мог бы сказать так: надо продвигать равенство до такой степени, чтобы дополнительные преимущества от большего равенства уравновешивались дополнительными затратами на большую неэффективность. В действительности, конечно, это никак не вычислить. Реальные последствия неясны и спорны, и, вероятно, на них сильно влияла бы политика. Чтобы проверить чье-либо отношение к компромиссу, экономист Артур Оукен (1928–1980) предложил мысленный эксперимент, который он назвал «дырявое ведро»[39].
Представь, что самые бедные 20 % семей имеют доход менее 14 000 фунтов стерлингов (в среднем 10 000 фунтов). И что богатейшие 5 % семей имеют доход более 56 000 фунтов (в среднем около 90 000 фунтов). Вносится предложение обложить налогом 5 % богатых, в среднем на 8000 фунтов. Поскольку семей в беднейшей группе в четыре раза больше, то после распределения денег каждая бедная семья должна получить около 2000 фунтов[40].
– Вроде бы все честно. Возьми немного печенья у тех, у кого много, и раздай тем, у кого мало.
– Однако возникает проблема. Деньги доставляют от богатых к бедным при помощи того, что Оукен называет дырявым ведром. В итоге не все деньги попадают туда, куда задумано. Итак, с какой потерей ты бы смирился и поддержал перераспределение? Скажем, если бы утекло 10 % денег, как бы ты отреагировал? Тогда одна бедная семья получила бы всего 1800 фунтов.
– Да, я бы поддержал. Потеря 10 % не так страшна, и бедные семьи все равно получают большую выгоду.
– А если теряется половина? Или 75 или даже 90 %? Где бы ты провел стоп-линию? На этот вопрос нет правильных или неправильных ответов, как (по словам самого Оукена) не может быть правильным или неправильным выбор любимого мороженого. Потеря денег как раз и демонстрирует экономическую неэффективность.
Оукен ярко проиллюстрировал позицию Ролза: она подразумевает, что ты должен складывать деньги в ведро до тех пор, пока не пропадет 99 % из них. Для Ролза главное – равенство. Фридман, напротив, уделял внимание в основном эффективности, и, полагаю, он остановил бы передачу денег при очень маленькой утечке из ведра. А кто-то вроде Нозика, считая любое перераспределение незаконным, сразу остановил бы программу из принципа – независимо от размера потерь.
– А что думаешь ты?
– Непростой вопрос. Тот, кто считает его простым, пусть еще поразмышляет. Я все-таки думаю, что решение сводится к политическому выбору, как выразился наш друг Оукен. А экономисты могут прояснить нюансы и изложить последствия любого выбора.
– Так нечестно! Слезай со своего высокого постамента!
– Но мне нравится на постаменте. Отсюда вид лучше.
– Это все отговорки.
– До сих пор мы относились к дилемме философски. Мы видели, что эффективные по Парето результаты могут оказаться весьма несправедливыми. И что различия во власти и силе могут определить, кто получит экономический излишек. Но есть и другая сторона – возвращаясь к вопросу о том, всегда ли неравенство плохо. В Китае после 1990 года существовала огромная пропасть между самыми богатыми и самыми бедными, и в то же время совершался переход от ужасной бедности к относительному комфорту для большей части населения. Можно ли было обойтись без увеличения неравенства, вызванного переходом к капиталистической системе?
– Судя по твоему тону, я предполагаю, что нет.
– Поскольку мы упомянули Китай, давай подумаем о неравенстве не только внутри развитых государств, но и между разными странами. Экономист Бранко Миланович попытался подсчитать, насколько в среднем преуспели те, кто находится в разных частях глобального распределения доходов. Понятно, что богатые богатеют, а бедные беднеют. Миланович пришел к поразительному выводу: стали еще богаче и так богатые 10 %, а в их числе – 1 % богатейших людей мира. В последние десятилетия добились успеха еще и те, кто находился внизу, но на ступеньку выше самых бедных. Это в основном люди из Китая, Малайзии и Индии, которых подняла волна экономического роста.
– Хорошо, ты назвала победителей, а кто проиграл?
– Снова выделяются две группы. Столь же предсказуемо, как и успех богатых, потерпели неудачу самые бедные. В основном – люди, живущие в несостоявшихся государствах вроде Афганистана, Гаити или Сомали. Другая группа, которая не особенно преуспела в плане роста доходов, – средний класс в развитых странах. К нему относится примерно от 70 до 80 % населения в мире. Хотя эти группы отнюдь не бедны по сравнению с остальными, их доходы остались на прежнем уровне или, в некоторых случаях, упали. С такой потерей статуса вполне может быть связан подъем правых популистских движений, от трампизма до выхода Великобритании из ЕС. То, что раньше средний класс считал само собой разумеющимся, – университетское образование для детей, дом, новая машина – становилось все более труднодоступным.
Вернемся к победителям: хотя люди в Китае и Индии добились хороших результатов с точки зрения процентного увеличения дохода, в абсолютном выражении рост менее впечатляющий.
– Не совсем понимаю… Можешь привести пример?
– Представь, что у тебя годовой доход в 100 фунтов, и он вырос на 100 %. Здорово – доход удвоился, ура! Но в абсолютном выражении прибавка составила всего 100 фунтов. Теперь представь, что ты зарабатываешь 100 000 фунтов и твой доход вырос только на 50 %. Зато в абсолютном выражении ты получил дополнительно 50 000 фунтов. Так, Миланович подсчитал, что в период с 1988 по 2008 год более половины общего прироста богатства приходилось на верхние 5 % распределения доходов. То есть на каждый дополнительный фунт, произведенный в мире, 27 пенсов досталось одному проценту самых богатых людей, а 25 пенсов – следующим самым богатым 4 % населения[41]. Многие люди, узнав эти факты, хотят разрушить экономическую систему, порождающую такое неравенство.
– Ну, я понимаю их недовольство. Может, вопрос глупый, но знают ли экономисты, почему неравенство так растет?
– Изучив данные, можно понять, что неравенство начало расти во многих странах примерно в конце 1970-х годов. Существует ряд теорий. Некоторые утверждают, что из-за изменений в технологиях и растущей глобализации рынки превратились в соревнования по принципу «победитель получает все». Люди и компании, которые считаются лучшими в своем деле, получают львиную долю прибыли.
Позволь привести пример. До того как международные футбольные матчи стали транслироваться по телевизору, гораздо больше людей ходили смотреть игры своих местных команд. Даже если многие предпочитали смотреть на более известных игроков, на стадион могло попасть ограниченное количество людей, и, следовательно, заработок футболистов тоже был ограничен. Теперь есть спутниковое телевидение, каждый может смотреть лучшие матчи – и платить за это. Вот почему большую часть денег получат самые успешные команды.
Другие исследователи указывают на то, что во многих странах снизилось налогообложение самых богатых. В 1970-х годах в США и Великобритании богатые платили налог в размере более 80 % от своего дохода. С тех пор налоги сократились практически вдвое. И конечно же, богатые стали ловко скрывать свои доходы, поэтому большая их часть вообще ничего государству не отдает. Налоги на наследство во многих странах также снизились.
В то же время законодательство и институты, защищающие беднейшие слои населения, – например профсоюзы, которые отстаивают минимальную заработную плату и правила найма – во многих странах стали утрачивать влияние.
Также появлению сверхбогачей способствовало и финансовое дерегулирование. Многие из тех, кто принадлежит к одному проценту самых богатых, работают либо в сфере финансов, либо в отраслях, связанных с финансами[42].
Наконец, Пикетти утверждал, что накопление богатства (то есть капитала) обрело более важную роль. Во времена высокой инфляции ценность богатства может снижаться – это, по мнению Пикетти, стало одной из причин резкого выравнивания благосостояния людей после 1945 года. Но с 1980-х годов в результате политики, направленной на сдерживание инфляции, стоимость активов вроде недвижимости снова возросла. Доход по своей природе изменчив, но собственность хорошо «прилипает». К семьям или к экономическим классам.
– Как-то удручающе. Богатые и дальше будут богатеть?