У политики увольнения в любой момент есть оборотная сторона – щедрое пособие. Тем не менее, когда датчане теряют работу, они находят новую быстрее, чем в других странах мира[95]. Все потому, что есть кураторы, следящие за тем, чтобы безработные не приклеивались к дивану. Куратор помогает оформить резюме, и если не искать работу достаточно усердно, можно потерять выплаты. Систему лучше всего описать как строгую заботу. Государство обеспечивает пособие, чтобы компенсировать гибкий рынок труда, но для бездельников места нет.
– Почему бы всем остальным не скопировать схему датчан?
– На этот вопрос я не могу ответить определенно, Монти. Может, дело в нежелании политиков портить себе имидж увеличением государственных пособий. Хотя выражение «дотянуться до Дании» частенько используют, когда речь идет об организации общественного уклада.
Знаешь, Монти, хватит с нас разговоров о безработице. Прежде чем мы пойдем домой, давай обсудим, что может ожидать рынок труда в будущем.
– Сейчас ты скажешь, что скоро весь мир захватят роботы… Ты ведь знаешь, как я к ним отношусь.
– Да, Монти, я знаю, и мне не следует смеяться над твоим иррациональным страхом перед роботом-пылесосом.
– Мой страх не иррациональный. Эта штука жаждет моей крови! Я видел, что он сделал с моим вторым любимым игрушечным кроликом. ПРОЖЕВАЛ! И ВЫПЛЮНУЛ! Он жуткий монстр.
– Обещаю, он не причинит тебе вреда. Хотя ты прав, сейчас буду говорить о роботах. Не только ты враждуешь с пылесосом. Еще со времен промышленной революции люди боялись механизации. В 1589 году королева Елизавета I отказала Уильяму Ли в патенте на вязальную машину, опасаясь, что вязальщицы останутся без работы. Операторы ткацких станков Ноттингема (первые луддиты) уничтожали машины, которые угрожали их рабочим местам. Теперь мы боимся, что нас поработит искусственный интеллект. Обоснован ли этот страх? Стандартный ответ экономистов – опасения преувеличены. Они вновь указывают на «хоккейную клюшку» истории: автоматизация в прошлом приводила к повышению производительности и уровня жизни, поэтому нам не нужно опасаться за будущее.
– А где же большое жирное «но»?
– Но есть два немаловажных для нашего будущего вопроса.
Во-первых, технический прогресс, возможно, стал подарком судьбы для Запада, но в большей части остального мира получили гораздо меньше преимуществ. Огромный рост производства текстиля в Великобритании обернулся катастрофой для Индии и Египта, которые когда-то были мировыми лидерами в этой области. Крах индийской торговли хлопком в 1830-х годах привел к тому, что, как выразился английский генерал-губернатор, «нынешнюю нищету вряд ли можно сравнить с чем-либо во всей экономической истории: равнины Индии белеют костями ткачей»[96].
Во-вторых, даже на Западе повышение уровня жизни, вызванное развитием технологий, не произошло в одночасье, а потери и выгоды не распределились поровну. Луддитов изображают отсталыми и иррациональными, однако правда в том, что паровые ткацкие станки лишали их средств к существованию. К 1820-м годам три четверти ткачей Блэкберна остались без работы, а тогда это означало либо голод, либо ужасы работного дома[97].
– Ты много говоришь о прошлом, когда мы должны обсуждать будущее.
– Как говорят, история может и не повториться, но иногда она рифмуется[98]. В результате развития технологий в прошлом всегда появлялись победители и проигравшие, и в будущем мы должны ожидать того же. Будут роботы и все более изощренный искусственный интеллект. Попытки сдержать прогресс бесполезны и, вероятно, вредны. Если беспилотные автомобили безопаснее и дешевле, нужно ли их запрещать, чтобы водители такси сохранили работу? История учит нас, что на месте исчезающих профессий, многие из которых либо скучны, либо опасны, возникнут новые. Хотя тот, кого уволили с работы, вряд ли утешится пониманием того, что в долгосрочной перспективе общество в среднем будет жить лучше. Как любил говорить Кейнс, в конечном счете мы все умираем.
– Но почему? Откуда нам знать, что рабочих мест не станет меньше? Ты же сама говорила, что безработица – зло.
– Здесь мне нужно объяснить термин «заблуждение о неизменном объеме работ». Это идея, согласно которой работы не так много. Как показывает история, это не так. В 1870 году в сельском хозяйстве США работало 46 % населения. К 2009 году остался только 1 %[99]. За тот же период миллионы женщин начали полноценно работать (коэффициент участия женщин в труде вырос примерно с 21 до 76 %). Огромное количество людей иммигрировало. Тем не менее уровень безработицы не особенно вырос. Почему? Снижая затраты на производство, автоматизация создает больший спрос. Товары стали дешевле, поэтому у покупателей остается больше денег, чтобы потратить их на другие товары и услуги. Повышенный спрос приводит к увеличению количества рабочих мест в других секторах. В будущем экономике может требоваться меньше кассиров в супермаркетах, но больше учителей йоги или медсестер.
– Не уверен, к чему именно ты ведешь. Развитие технологий – это хорошо или плохо?
– И то и другое. Если анализировать опыт прошлого, вывод очевиден – прогресс имеет свою цену. Боль мы почувствуем немедленно, а положительные эффекты могут проявиться не сразу. А нам нужно поддерживать тех, кто остался в проигрыше. Ну а теперь ты, вероятно, проспишь остаток дня, а мне…
– Нужно работать.
Прогулка тринадцатая
Часть перваяФинансовые рынки в теории: почему мы должны любить банкиров
Поговорим о том, как должна работать финансовая система и почему в любом случае пришлось бы изобретать банки. Три главных элемента финансовой системы: фондовый рынок, рынок облигаций, банки (и почему банковское дело основано на лжи). Когда система не работает: инвестиции, финансовые инновации и финансовый кризис 2008 года. И, наконец, к всеобщей радости: как быстро разбогатеть.
У сегодняшней прогулки была цель – я имею в виду, еще одна, кроме обычной задачи вывести Монти на улицу, чтобы он подышал воздухом и окропил кусты. Мне требовалось оплатить чек самым раздражающим, устаревшим и неэффективным способом. Это подразумевало прогулку по Хэмпстед-Хай-стрит и посещение некогда вездесущего, а теперь редчайшего и экзотического существа – здания банка. Это казалось настолько старомодным, что мне почти хотелось надеть чепчик и шаровары и поехать на скрипучем велосипеде, хотя везти на нем Монти было бы непросто.
Мы почему-то думаем, что собаки любят зелень. Мол, они счастливее всего, когда писают на какой-нибудь большой дуб или ветвистую иву. Однако Монти доволен прогулкой по городу ничуть не меньше, а фонарные столбы и светофоры отлично заменяют деревья. Монти также, видимо, нравится участвовать в поручениях, он как будто ощущает причастность к событию и играет в нем важную роль, распугивая вооруженных разбойников и отражая нападения волчьих стай.
Так что Монти держал ухо востро и, когда мы подошли к банку, грозно зарычал на троих людей у входа. Они устроили мини-демонстрацию – видимо, отстали от крупного протеста против изменений климата, происходящего в городе. Парень с дредами и пожилая пара. Я вздохнула с облегчением, не увидев рядом с ними Философа, поскольку он такие мероприятия любит. Каждый протестующий держал в руках плакат. «МЫ НЕ МОЖЕМ ЕСТЬ ДЕНЬГИ», – гласил один. «ПЛАНЕТА НЕ НА ПРОДАЖУ», – вторил другой, а третий, в руках парня с дредами, подпевал: «СИСТЕМА НАС УБИВАЕТ». Монти зарычал, я с улыбкой извинилась, услышав в ответ: «Хорошего дня!»
Оплатив чек, мы продолжили прогулку по очаровательным закоулкам Хэмпстеда. Когда-то здесь жили художники и писатели, а сейчас позволить себе хотя бы квартиру в этом районе могут только банкиры и олигархи. Я, наверное, ворчала себе под нос что-то в духе лозунгов на плакатах.
– Объясни мне, почему все ненавидят банкиров?
– Ну, у ростовщиков всегда была, как бы это сказать… проблема с имиджем. Иисус выгнал их из храма. Данте поместил их в седьмой круг ада вместе с богохульниками и убийцами.
– А какое назначил наказание?
– Их лица жег огонь, а в глаза им летел раскаленный песок[100].
– Это уже перебор.
– Да, но мы, возможно, сможем понять, почему финансисты и их коллеги столь непопулярны. В Чамбаре, городе на юго-востоке Пакистана, ростовщики назначают бедным фермерам среднюю ставку в размере 80 %. Фермеры вынуждены платить, иначе не смогут купить семена на следующий год. Нет семян – нет еды, и наступает голод. Если тебе это кажется диким, позволь напомнить про фирму Wonga, которая прославилась в Великобритании, предоставляя краткосрочные и непомерно дорогие кредиты тем, кто не смог взять деньги где-либо еще. Иногда заемщикам приходилось выплачивать не то что восемьдесят, а более пяти тысяч процентов в год. Некоторые должники в итоге совершали самоубийство – словно иронично-печальный отголосок Данте. А более уважаемые заведения уже не пользуются популярностью. Мэтт Тайбби (журналист из Rolling Stone) описал один коммерческий банк как «огромного кальмара-вампира, впившегося в лицо человечества»[101].
– Я жду одно из твоих знаменитых «но».
– Ты меня хорошо знаешь, Монти. Да, есть «но». Сколько бы мы ни осуждали ростовщиков, они нам нужны. Если бы не существовало банков, нам пришлось бы их изобрести.
– Это почему?
– Точно так же, как рынок необходим для других товаров и услуг, нужен и рынок для кредитов. Кто-то хочет взять деньги на время. Кто-то хочет деньги вложить. А экономике нужно этих людей свести. Вспомним пакистанских фермеров, которых, с нашей точки зрения, обворовывают. Если ростовщики не одолжат им деньги на семена, их фермы разорятся.