– Пока этот вариант мне нравится. Приятно думать, что по большей части ты просто знаешь, что́ правильно.
– Один вариант такой концепции морали (и гуманности) предложил Жан-Жак Руссо (1712–1778). Согласно Руссо, люди имеют всего два врожденных моральных чувства. Первое – это исключительно рациональное чувство самосохранения, которое Руссо называет amour de soi. Второе – это ужас от страданий, переживаемых другими, который философ называет pitié (жалость, сострадание). Цивилизация в процессе развития отобрала у нас древнюю свободу, заменив ее всеми известными пороками современного мира, и разрушила amour de soi, превратив его в amour propre – совершенно иное себялюбие «современного» человека, подстегиваемое завистью, а также жаждой власти и богатства.
Наиболее поздний вариант идеи о том, что мы имеем врожденное моральное чувство, был представлен в XX веке Джорджем Эдуардом Муром (1873–1958). Мур утверждает, что добро – это простая сущность, то, что мы узнаем инстинктивно, без необходимости давать этому определение. На самом деле мы не можем дать этому явлению иного определения, кроме как указав на него. Мы просто воспринимаем добро, когда его видим (или чувствуем), интуитивно. В этом смысле это похоже на цвет. Вам не нужна сложная теория, чтобы дать объяснение красному цвету – каждый человек с нормальным цветовым зрением может его видеть. (Конечно, существует научное определение красного цвета, связанное с определенной длиной световых волн, но это совсем не то, что мы имеем в виду, говоря: «Эта машина красная».) Поэтому, таким же образом, мы видим хорошее. Или, возможно, лучше провести аналогию со вкусом. Хорошее подобно сладкому вкусу; плохое – горькому.
Такая точка зрения выглядела правдоподобной и была очень популярна среди художников и интеллектуалов (хотя ее разделяли немногие философы) в первой половине XX века. На самом деле аргументация эмотивистов, изложенная во время прошлой прогулки, первоначально была разработана в качестве противопоставления этой теории.
– В самом деле? Что-то я не совсем понял.
– Джордж Мур утверждал, что до тех пор, пока ваше моральное чувство работает правильно, выносимые суждения будут иметь объективную правоту, подобно тому, как человек с нормальным цветовым зрением будет прав, когда говорит, что яблоко зеленое, а небо голубое. Эмотивисты соглашаются с тем, что вы действительно можете обладать этим чувством, но оно не соответствует какой-либо объективной истине. Это похоже лишь на ваши предпочтения: чай, а не кофе.
– А, понятно.
– Поэтому мы должны более подробно исследовать, что это за хорошие вещи, которые, по мнению Мура, мы воспринимаем с такой готовностью. Нет ничего удивительного в том, что Мур и его друзья считали хорошими те вещи, которые были больше всего популярны в его кругу – группе Блумсбери. Эти люди ценили дружбу, любовь, искусство, природу и осуждали законы и правила, которые мешали получать удовольствие от их развлечений.
– Звучит неплохо. А что тогда не так?
– Мы можем рассмотреть каждое из разных положений теории морального чувства Мура. Первое утверждение о том, что добро неопределимо, не нуждается в доказательствах. (Необходимо помнить, что если добро определимо, то наш разум может его постичь и тогда нет необходимости в существовании морального чувства.) Было множество бесконечных попыток определить, что такое добро. Мы встретимся с ними дальше. Ответ Мура на любое определение был таков: «О, это совсем не то, чем добро является на самом деле. Это вещи, которые могут быть связаны с добром, но само добро – это нечто другое, то, что я могу видеть, а ты, дорогой друг, кажется, видеть не способен». Таким образом, в теории Мура доказательство заменяется суждением: нам не указывают основание для утверждения о том, что добро – простое, очевидное качество, как цвет. Нам просто говорят, что если мы его не видим, то дело в отсутствии интеллекта или образования, как в случае, когда человек не понимает оперу или балет.
Но более серьезный вызов для обоих типов доводов относительно существования морального чувства (я объединяю объективизм Мура и более ранние точки зрения относительно того, что мораль – это наша врожденная способность) представляют те, кто просто оспаривает концепцию милосердного человечества и общества.
– Неужели ты собираешься мне рассказать, что люди не являются хорошими от природы? Прости, если я не падаю в обморок от шока.
– Множество философов считало людей какими угодно, но только не милосердными. Широко известно, что Томас Гоббс (1588–1679) рассматривал жизнь в первозданном виде как войну всех против всех и утверждал, что человеческое существование является отвратительным, жестоким и коротким, без единого проблеска морального чувства в душе низменного дикаря. Поэтому, по мнению Гоббса, нам необходим сильный единый властелин для сохранения мира. В своем сочинении «Басня о пчелах, или Пороки частных лиц – блага для общества» (1714) Бернард Мандевиль (1670–1733) показывает нам человечество, движимое эгоизмом и завистью. Он даже переворачивает с ног на голову старые клише о невинности и непринужденности детей. Да, говорит Мандевиль, человечество можно видеть в его чистейшей форме в душах детей… и это безжалостное, самолюбивое создание, эгоистичное, жаждущее, ненасытное и жестокое. Ирония заключается в том, что Мандевиль видит в этих качествах не разрушение человечества, а его спасение. Для того чтобы общество функционировало, ему необходимы эгоизм, жестокость и честолюбие людей. Без воров юристы оказались бы без работы, а без юристов исчезло бы множество других профессий и тысячи людей были бы ввергнуты в нищету. Тщеславный распутник нанимает портных, поваров, парикмахеров и других для потворства своей развращенности. Коммерческий успех общества стимулируется жадностью и эгоизмом составляющих его личностей. Все пороки личности сводятся к общественной выгоде.
Поэтому школа этики, основанная на представлении о врожденном чувстве, терпит неудачу, поскольку это слишком похоже на простое оправдание определенных предубеждений, а не на объективную основу для этического выбора. Такой взгляд на человечество наивен и упрощен. Еще один повод для критики заключается в том, что если мы полагаемся на некое внутреннее чувство правильного и неправильного или на простое восприятие, то вообще не остается места для разума. По мнению многих философов, мораль, для того чтобы вообще считаться моралью, должна быть рациональным процессом, результатом применения высших человеческих способностей, а не чем-нибудь вроде потребностей или восприятия. Эту точку зрения, как мы вскоре увидим, блестяще доказал Кант.
Однако, прежде чем перейти к Канту, мы вернемся опять к Античности и этике великого ученика Платона – Аристотеля (384–322 до н. э.).
– Давай-ка уточним: Аристотель из тех философов, которые любят собак?
– Если ты имеешь в виду, легко ли его читать и понимать, то, к сожалению, его изложение немного сухое и переполнено терминами. Это потому, что почти все его труды – а их довольно много – дошли до нас в виде конспектов к лекциям. Так что, в отличие от Платона, перед нами не изысканные произведения искусства, а выжимки, которые Аристотель, вероятно, детально прорабатывал и иллюстрировал во время своих лекций. Но Аристотель с его мудрыми идеями – это один из философов, которые по-прежнему очень популярны.
– Ладно, я – весь внимание.
– Концепции Аристотеля представляют другие этические системы Древнего мира, которые базируются на идее о благоденствии. И под благоденствием, хорошей жизнью Аристотель подразумевал счастливую жизнь. Греческое слово, которое Аристотель использовал, обсуждая хорошую жизнь, – eydaimonia – довольно трудно перевести. В некотором смысле оно означает счастье (в том виде, как мы используем термин), но на самом деле гораздо шире. Eydaimonia включает представление не только о счастье, но и о благополучии, исполнении надежд, процветании. Так что в нем присутствует и материальный элемент, наряду с психологической составляющей. Счастливый бродяга, довольный своей скамейкой в парке, не будет, по Аристотелю, наслаждаться eydaimonia. И eydaimonia не ограничена только вашим непосредственным опытом. Вред, нанесенный вашей репутации после смерти, повлияет на eydaimonia так же, как и несчастья, происходящие с вашей семьей.
Иногда я думаю, что ближе всего смысл передает выражение «дела идут хорошо, делает успехи», подобно тому, как мы отвечаем «дела идут хорошо», когда нас спрашивают о нашем ребенке, который поступил в университет или устроился на новую работу. «Дела идут хорошо» означает, что ребенок счастлив, да и в материальном плане у него все неплохо, и его пока не арестовывали за танцы на улице в обнаженном виде с дорожным конусом на голове.
Аристотель утверждает, что задача этики – помочь нам достичь eydaimonia, этого счастья в широком смысле. Такой подход к этике, как у Аристотеля, называется телеологическим, от греческого τέλος – «цель, завершение» и λόγος – в данном случае «мысль». Мы совершаем хорошие действия не ради них самих, а для того, чтобы достичь чего-то еще.
– Значит, это похоже на то, как я выполняю команды «сидеть!», «ко мне!» и всякую всячину, просто чтобы получить лакомство?
– Именно. Это телеологическое поведение. Как я уже говорил, Аристотелева система этики – не единственная древняя система, связанная с достижением eydaimonia. Среди самых знаменитых и искусных философских школ Древнего мира были еще две, которые тоже подразумевали эту цель. Представители эпикурейской школы, названной по имени ее основателя, Эпикура (341–270 до н. э.), полагали, что источником счастья является удовольствие, и поэтому их карикатурно изображают как снисходительных гедонистов, искателей легких наслаждений и физических удовольствий. Конечно, в Древней Греции были такие философы. Так, представители киренской школы, или киренаики (не путать с киниками), действительно считали, будто единственное, что имеет значение в этой жизни, – это удовольствия плоти. Киренская школа была основана Аристиппом (ок. 435–356 до н. э.), последо