вателем Сократа и современником Платона. Корень гедонизма киренаиков кроется в их убеждении в том, что значение имеют только физические ощущения. Поэтому значение имеет только физическое удовольствие, а единственно возможный способ его пережить – здесь и сейчас. Переживай любой чувственный опыт, объедайся, пьянствуй, люби. Не откладывай на потом. Завтра – это иллюзия. Существует только сейчас, и это ощущение. Ешь, пей и будь счастлив, потому что завтра ты умрешь.
– И что здесь может не нравиться?
– На эпикурейцев оказали влияние киренаики, но их представления значительно отличались. Источником счастья может быть удовольствие, но удовольствие само по себе является сложным, и, конечно, получать его посредством безрассудного удовлетворения наших основных инстинктов – не лучший способ. Для Эпикура удовольствие было единственным благом, но он определял удовольствие не как положительное качество, а как отсутствие боли. Цель жизни заключается не в получении максимально возможного объема гедонистических удовольствий, а в снижении стресса и дискомфорта. К удовольствиям, сторонником которых был Эпикур, относились спокойные размышления, дружба, беседа и сами занятия философией – это далеко от оргиастических празднеств киренаиков.
– Не критикуй, пока не попробовал.
– Ну да, конечно. Наверное, для собак характерен путь киренаиков: сколько раз мне приходилось спасать тебя от смерти от куриной косточки?
– Всего один! Может, два. В крайнем случае три.
– Все равно, ничего хорошего. Эпикур на самом деле считал, что величайшим источником дискомфорта для любого человека является страх смерти и наказания, которое вполне могло бы последовать. Так что Эпикур был одним из первых мыслителей, который утверждал, что смерти не стоит бояться, поскольку жизни после смерти не существует, поэтому и наказания не будет, так как от нас ничего не остается. Следует бояться только боли, а смерть приносит избавление от боли. («Обезвреживание» смертоносной бомбы Эпикуром представляло собой одну из его искусных нападок на Платона, который предупреждал злодеев, что по ту сторону могилы их ждет ужасное соответствующее наказание…)
– Можно я просто скажу, что не убежден в этом на сто процентов?
– Продолжай…
– Я люблю ужин. Он доставляет мне массу удовольствия. Я не боюсь подавиться косточкой и отправиться туда, где ужин ужасен, или туда, где какая-нибудь отвратительная версия тебя показывает мне замечательную колбасу, а потом сама съедает ее. Чего я хочу, так это продолжать всегда съедать свой ужин здесь. Мне становится грустно от мысли о том, что ужинов больше не будет.
– Это хорошее замечание, малыш. Эпикур ответил бы, что будущая версия тебя не может быть несчастливой или чувствовать боль или голод, потому что будущей версии тебя не существует. Поэтому не имеет смысла волноваться о том, что ты будешь чувствовать тогда, поскольку тебя не будет. Но я понимаю, что это не ответ на твой довод. Ты говоришь, что у тебя приятная жизнь и нелогично не хотеть, чтобы удовольствие продолжалось так долго, насколько возможно. Но, думаю, Эпикур бы сказал, что, возможно, наступит момент, когда из-за дряхлости и болезни ты больше не будешь радоваться жизни, и в этой ситуации не стоит бояться того, что должно произойти.
– Хорошо, можно сменить тему?
– Главными соперниками эпикурейцев в те времени были стоики, которые тоже считали, что смерти не нужно бояться.
– Я думал, мы сменили тему.
– Не волнуйся, это замечание просто для перехода к следующей части. Возможно, больше, чем в любой другой философской системе древности, этика стоиков была тесно связана с их взглядами на природу Вселенной. По мнению стоиков, Вселенная представляет собой упорядоченную милосердную систему, в которой каждое событие предопределено божественным законом, или рациональным принципом. Этот божественный закон, который можно просто считать Богом, сформировал Вселенную из огня и продолжает определять ее развитие и судьбу. Поскольку дух, который определяет каждое происходящее событие, – хороший, все, что происходит, должно быть хорошим. Всякое видимое зло – это иллюзия, которая исчезает по мере углубления нашего понимания Вселенной.
– Правда? Значит, каждый раз, когда ты наступаешь на перевернутую штепсельную вилку или кубик от LEGO, – это на самом деле хорошо? По твоему реву не скажешь.
– У них тогда точно не было вилок от электроприборов или LEGO. Хрисипп (которого мы оставили размышлять о зернах песка…) утверждал, что всякое кажущееся зло необходимо для существования соответствующего добра. Не может быть мужества без трусости, удовольствия без боли. Я вскрикиваю от боли, наступив на штепсельную вилку, но благодаря тем же органам чувств я наслаждаюсь, получая удовольствие, когда глажу тебя. При рассмотрении с этой точки зрения зло становится необходимым и сливается с еще большим добром. Задача философа – понять природу, и это знание принесет мир, даже вопреки ужасному страданию. Цель стоика – спокойно встретить смерть, болезнь и другие бедствия; спокойствие становится возможным благодаря не только мужеству, но и знанию того, что в конце концов все будет хорошо. Таким было счастье, eydaimonia, для стоика.
– Нам нравятся стоики?
– Это сложный вопрос, и я думаю, что полезность стоицизма зависит от ситуации. Если все действительно безнадежно и вы находитесь в положении, которое невозможно исправить, тогда, полагаю, образ мышления стоиков достоин подражания. Например, некоего человека, всегда считавшегося праведником, ошибочно обвинили и заключили в тюрьму. Каждый день над ним издеваются его стражи. Стоик говорит: «Я выдержу. Таков мир. С точки зрения вечности мои страдания незначительны, и в любом случае они являются частью плана, который я счел бы полезным, если бы только его разгадал». И не один стоик получил шанс проверить свою веру. Сенеке Младшему, которого обвинили в участии в заговоре с целью убийства Нерона (на самом деле он не имел с этим ничего общего), было приказано покончить с собой. Он спокойно вскрыл себе вены, а потом, лежа в ванне, продиктовал свои последние письма и завещание.
– Уважаю.
– С другой стороны, стоицизм тяготеет к консерватизму и спокойному принятию любого положения, в котором бы вы ни оказались. Но бывают времена, когда принятие судьбы является разновидностью моральной трусости.
– А откуда ты знаешь, что есть что?
– Это обязанность человека – делать такой выбор. Но мы, вероятно, можем заимствовать из стоицизма самое лучшее и сказать: если можешь что-то изменить – меняй, а если не можешь – смирись с этим.
–Звучит как план. А что случилось с Аристотелем?
– О, прости, мы немного отвлеклись. Аристотелев анализ eydaimonia начинается с очевидной истины: человеческие существа жаждут блага всех видов. Мы желаем иметь пищу и приятную компанию, уважение нашего сообщества и хорошее здоровье. Тем не менее Аристотель говорит, что все эти вещи являются лишь средствами: они предназначены для достижения другой цели, некоего более совершенного или конечного блага. Это конечное благо должно отвечать трем критериям: оно должно быть желанным само по себе; мы не должны желать его как средство для достижения какого-то другого блага; а другие блага, которые тоже являются предметом наших желаний, должны быть таковыми, потому что с их помощью мы можем достичь конечного блага.
– Например?
– Возьмем богатство. Богатство – это благо, но в общем случае это благо, потому что позволяет вам получить другие блага, а не потому, что оно таковое само по себе. Просто сидеть на куче банкнот было бы сумасшествием, правда?
– Наверное.
– Итак, каким может быть это конечное благо, на достижение которого направлены все остальные блага?
– Покупка более мягкой кровати?
– Ха-ха, очень смешно. Аристотель полагает, что есть только одно благо, которого мы желаем ради него самого – счастье. Вы не хотите быть счастливым, чтобы достичь чего-то еще. Наоборот, все остальные блага – это просто способ помочь вам стать счастливыми. Аристотель даже не видит необходимости это обосновывать: он полагает очевидным, что мы все хотим быть счастливыми, но при этом, конечно, необходимо иметь в виду, что мы говорим о счастье в широком смысле.
Итак, Аристотель установил, что счастье, eydaimonia, является конечным, совершенным благом. Но это не вполне определяет, что означает счастье для людей, а без такого знания наши поиски будут идти вслепую. Для того чтобы разобраться в этом вопросе, Аристотель затем исследует, в чем заключается назначение и занятие человека. Для чего мы годимся? Что у нас получается лучше всего? Аристотель сравнивает людей с другими живыми существами. У нас имеется множество качеств и способностей, общих с животными и даже растениями. Все живые существа растут и размножаются, двигаются и чувствуют. Или, как формулирует это Аристотель, наши души обладают способностями питаться, двигаться и чувствовать. Однако люди уникальны в том, что обладают еще и рациональной частью души. Следовательно, в этом заключается наше занятие, наше единственное уникальное отличительное качество: мы способны использовать разум, чтобы контролировать и направлять наши действия. Поэтому благоденствие должно включать наш разум. Разум способен помочь нам выбирать качества, которые способствуют тому, чтобы мы жили настолько благополучно, насколько вообще способен человек. Эти качества – добродетели.
Здесь мы подошли к сути размышлений Аристотеля о философии морали и той части его теории, которая оказала наибольшее влияние. Аристотель стоит у истоков традиции так называемой этики добродетели. Добродетели – это такие нравственные ориентиры или качества, на которые должен опираться хороший человек, чтобы достичь счастья, eydaimonia, которое определяется как самая лучшая, наиболее разумная жизнь, какую способен прожить человек. По мнению стоиков, самыми ценными добродетелями являются те, что помогают идеальному мудрецу справляться с переживаемыми страданиями: мужество, сила духа, решительность. Но в соответствии с представлениями Аристотеля о счастье требуются иные качества.