Пифагорейцы разработали представление о том, что математика может порождать собственные вечные истины о самой себе, но эти истины также можно применять по отношению к «внешнему» миру. Узнайте секреты квадратов, треугольников и кругов – и вам откроется также знание реальности. Так происходит потому, что мир опирается на геометрические принципы и построен из этих идеальных форм и фигур. Истоки всех последующих попыток отдать предпочтение чистому размышлению вместо грязной работы по установлению фактов и исследованию явлений окружающего мира восходят к Пифагору, хотя это связано в основном с тем, как идеи пифагорейцев были объединены Платоном.
– Так я и знал. И что же он говорил обо всем об этом?
– В одном из своих самых важных диалогов, «Теэтет», Платон сосредоточивает внимание на вопросе о том, что такое знание. Главный собеседник Сократа в этом диалоге – Теэтет (по имени которого и назван диалог), блестящий молодой математик, который представлен почти настолько же безобразным внешне, как сам Сократ. Сократ говорит, что его роль в философии заключается в том, чтобы действовать как повивальная бабка, продвигая идеи других, и просит Теэтета помочь понять, что такое знание. Теэтет перечисляет вещи, который он считает знанием: арифметику, геометрию, астрономию, теорию музыки, а также некоторые искусства и ремесла, такие как изготовление обуви.
– Дай-ка догадаюсь: Сократ говорит, что Теэтет только перечислил примеры знания, но не дал ему определения?
– Хорошая собака! Поэтому Сократ выступает в роли повивальной бабки и подталкивает молодого человека предлагать различные возможные теории…
– Которые Сократ сразу же принимает, и диалог заканчивается танцами и смехом?
– Которые Сократ отвергает. Сначала ему приходится рассматривать идею о том, что знание – это чувство, то есть знать что-то означает видеть или чувствовать это каким-то образом. Мы знаем из истории о символе пещеры, почему Платона, вероятно, не устраивало такое представление. Чувство принадлежит только миру теней. В «Теэтете» критика начинается с опровержения представления о том, что знание есть чувство, с помощью положения, которое выдвинул философ-досократик Протагор: «человек есть мера всех вещей»; иными словами, все суждения должны начинаться с субъективистской оценки – «с моей точки зрения».
– Это одно и то же?
– Платон утверждает, что одно логически вытекает из другого. Если мы все имеем собственное, индивидуальное восприятие и восприятие является единственной основой истины, тогда у нас всех должна быть собственная, индивидуальная истина и какие-либо объективные стандарты истины или реальности утрачиваются. Если истина и знание связаны исключительно с индивидуальной точкой зрения, человек не может быть неправым. Если я говорю, что небо зеленое, а дерево голубое, то для меня это правильно, точно так же, как для меня верно высказывание, что мне нравится марципан или суши. Итак, Платон тратит много энергии на опровержение точки зрения Протагора. И он немного забавляется. Один из его аргументов заключается в следующем: если у всех нас своя истина, тогда тот, кто не согласен с Протагором, должен быть прав. Поэтому, если Протагор прав, то он не прав!
– Мило.
– Платон приводит еще один похожий аргумент, но более общего характера. Если мы признаем, что у всех нас своя истина, это означает, что никто не может ошибаться или иметь ложные убеждения. Но некоторые люди на самом деле считают, что ложные убеждения существуют. Если они правы, тогда ложные убеждения действительно есть и знание не является просто тем, что кто-то думает. Если же эти люди ошибаются, тогда они имеют ложные убеждения, а это опять доказывает, что ложные убеждения существуют.
Платон также пытается показать, что многие вещи, которые мы больше всего хотим знать, находятся за пределами чувственного восприятия: не только такие вещи, как чистая математика, которую многие люди считают результатом размышлений, а не восприятия, но и «большие проблемы», природа и значение существования и т. д. Если мы берем розу, то, вероятно, видим ее цвет и чувствуем аромат. При этом, возможно, мы захотим сказать, что запах и цвет и, конечно, сама роза существуют. Но такое качество, как «существование», – нечто выходящее за пределы наших чувств. То же самое верно для таких качеств, как однообразие или отличие. Это просто не того рода вещи, заключает Платон, которые можно воспринять с помощью наших органов чувств. Довод в этом случае похож на тот, с которым мы столкнемся позже при обсуждении эпистемологии Канта: идея существования не является чем-то, что мы извлекаем из окружающего мира, а тем, что мы в него привносим.
Аргумент другого рода касается несчастного, пахнущего навозом старика Гераклита и его представления о том, что все в материальном мире находится в постоянном движении. Это движение относится как к «внешнему» миру, так и к самому воспринимающему. Поэтому, если у нас имеется Вселенная с радикальным потоком, в которой ни воспринимающий, ни воспринимаемое не являются одними и теми же с каждой проходящей секундой, как вообще может существовать знание чего-либо? Я меняюсь, это меняется. Как только вы подумали, что что-то поняли, оно исчезло.
– Не уверен, что меня полностью это убеждает. Хорошо, может быть, река меняется и эти лани никогда не стоят на месте, но есть же постоянство. Эта скамейка, на которой мы сидим, не перемещается, так ведь? Она по-прежнему будет здесь завтра…
– Пара замечаний. Скамейка состоит из атомов. Атомы находятся в постоянном движении и летят во всех направлениях. На молекулярном уровне завтра эта скамейка не будет такой же…
– Пффф!
– Ладно, я понял твою точку зрения и соглашусь с ней, поскольку к ней я приду чуть позже. Но если речь идет об идеальном знании, которое Платон считает единственным существующим, это означает, что мы никогда не будем «знать» эту скамейку, пока не будем знать все ее атомы, а это невозможно. Однако имеется другая половина равенства. Завтра ты и я будем другими, и поэтому скамейка, которую мы видим, будет другой. Давай представим другую скамейку, в другом парке. На скамейке двое влюбленных. Она говорит ему, что им придется расстаться. То, что было прекрасной скамейкой, превращается для него в место опустошения и гнева. И каждый раз, когда он опять видит эту скамейку, она будет меняться. Грусть, связанная с этой скамейкой, уходит по мере того, как боль со временем притупляется. Или, возможно, боль становится сильнее. С такими вещами никогда не знаешь, как будет. Иногда боль стихает со временем, иногда становится только хуже… В обоих случаях скамейка никогда не будет прежней.
Монти не особенно чувствительный пес, но он поднял голову и лизнул меня в лицо, будто утешая.
– Итак, – продолжил я, прочистив горло, – знание не может быть тем же самым, что и чувство. Затем Платон исследует следующую идею, которую выдвинул Теэтет: знать – значит считать истинным то, что на самом деле истинно. Поэтому, если ты считаешь, что твоя любимая игрушка для жевания находится под подушкой на диване, а потом идешь туда и, посмотрев, выясняешь, что она на самом деле находится там, то это, должно быть, знание, верно?
– Целую вечность ищу эту зубную нить… Э-э, да, это звучит хорошо. Если ты считаешь что-то истинным, и оно истинно, – это знание.
– Хотя это звучит многообещающе, Платон есть Платон, поэтому он не вполне удовлетворен таким объяснением.
– Сюрприз, сюрприз…
– Могут быть случаи, когда обстоятельства совпадают – то, что считается истинным, таковым и является, – но мы бы не сказали, что обладаем настоящим знанием. Скажем, мне звонит мой друг и жалуется, что я давно с ним не связывался. Я отвечаю, что не звонил ему, потому что потерял свою записную книжку с его номером.
– А это откровенная ложь?
– Именно. Когда он положил трубку, я поискал свою записную книжку и обнаружил, что на самом деле потерял ее. Теперь мой друг, когда я рассказал ему о потере записной книжки, считает, что я ее потерял, и я потерял ее на самом деле. Но друг не обладает знанием по-настоящему, так ведь?
– Это похоже на иллюстрацию к одной из наших прогулок. Той, что посвящена этике.
– Хорошо, более простой пример. Я бросаю монету. Я убежден, что выпадет «орел». Не знаю почему, но я просто это нутром чувствую. Действительно выпадает «орел». И опять мы бы не стали говорить, что убеждение и истинность этого убеждения – то же самое, что знание, не так ли?
– Нет. Это была просто удачная догадка.
– Поэтому Платон говорит, что нам необходимы три вещи: убеждение в том, будто нечто истинно, истинность этого убеждения и рациональное подтверждение убеждения. Для Платона третья составляющая и есть та, где вступает в действие теория форм, или идей: знание, в конечном счете, представляет собой знание вечных и неизменяемых форм, или идей. Как я уже говорил, на мой взгляд, это крайне неудачное объяснение, поэтому так его и оставим. Но мы должны отдать должное Платону за то, что он помог привлечь внимание к проблеме знания и предложил некоторые способы ее рассмотрения, которые оказались полезны для философов более позднего периода, пусть даже его собственное решение было некорректным.
– Полагаю, следующим будет Аристотель…
– Ты слишком хорошо знаешь мои методы. Аристотель считал, что существуют разные способы, к которым можно обратиться в поисках знания. Первые два – индукция и демонстрация – довольно тесно связаны. Процесс индукции начинается с чувственного восприятия, в которое Аристотель, в отличие от Платона, глубоко верил. Эти впечатления или наблюдения накапливаются и позволяют делать общие заявления – вот что мы имеем в виду под индукцией: метод перехода от наблюдения нескольких конкретных примеров к формулированию универсального принципа. Так, ты видишь множество примеров того, что люди смертны, то есть ты видишь их живыми, а затем мертвыми и приходишь к общему выводу, что все люди смертны. Это индукция.