– А нам это нравится? Это похоже на такого рода вещи, которые ты критиковал…
– Все в свое время. А пока давай просто примем это. Итак, мы перешли от конкретного к общему. Затем можно включить эти обобщения и другие, конкретные, наблюдения в структуру силлогизма, и то, что получится, и есть знание. Ты же помнишь силлогизм?
– Конечно. Бо́льшая посылка, меньшая посылка, заключение. Легко.
– Итак, знание равно наблюдение плюс логика. Его цель – разобраться в вещах в общем случае, настолько, насколько возможно, формулируя общие принципы и законы.
Посмотрим, как это работает. Например, ты – биолог, изучающий репродуктивное поведение животных, и проводишь разные наблюдения. Из некоторых ты составляешь силлогизм:
1. Только млекопитающие выкармливают своих детенышей молоком.
2. Собаки выкармливают молоком своих детенышей.
3. Собаки – это млекопитающие.
Ты доволен и пробуешь составить еще один:
1. Все млекопитающие – живородящие.
2. Утконос откладывает яйца.
3. Утконос – не млекопитающее.
Но затем ты проводишь еще больше наблюдений и понимаешь, что у утконоса гораздо больше общего с другими млекопитающими, чем с пресмыкающимися и птицами, и поэтому он должен быть млекопитающим. Тогда ты меняешь конфигурацию силлогизма:
1. Утконос откладывает яйца.
2. Утконос – млекопитающее.
3. Не все млекопитающие – живородящие.
Это демонстрация. Ты перегруппировал то, что тебе стало известно из наблюдений, чтобы сформулировать новое общее утверждение о мире.
У аристотелевской системы было много конкурентов в Античности, и при народном голосовании она проигрывала эпикурейцам и стоикам; но она отвоевала свои позиции и господствовала в вопросе о том, что такое знание, со времен Средневековья вплоть до зарождения современной науки в XVI веке. Ты начинаешь с надежных первооснов, полученных в результате наблюдения, применяешь здравую силлогистическую логику и приобретаешь знание универсальных истин.
Аристотель также считал, что, наряду с демонстрацией и индукцией, мы можем получить знание с помощью еще двух способов, хотя их, возможно, лучше считать дополнениями к первым двум. Один из них – это диалектика, под которой он подразумевал обсуждение имеющихся вопросов с осведомленными людьми.
– Немного похоже на нас с тобой…
– Именно, как мы с тобой. Истина рождается в споре во время обмена мнениями. Аристотель, хотя и не был поклонником демократии, на самом деле оказался тем, кто впервые заговорил о мудрости толпы – идее о том, что чем больше людей вовлечено в принятие решения, тем лучше будет такое решение.
И наконец, есть метод апорий, который сосредоточивается на проблемах существующих теорий. Если существует проблема, или противоречие, или странный пробел в наших знаниях – апория, – они действуют как указатель. Он показывает, на чем именно нам необходимо сосредоточить свое внимание.
Последние два метода стали предшественниками двух ключевых сфер современной науки. Диалектика представляет собой просто процесс экспертной оценки – способ функционирования науки за счет публикации результатов экспериментов или новых теорий, которые затем рассматриваются в научном сообществе. Чем шире и свободнее обсуждаются вопросы, тем больше вероятность рождения истины. А идея о том, что новые теории появляются только потому, что существующие перестают работать, порождая апории, является центральной в современной философии науки – мы затронем эту тему на следующей прогулке.
И напоследок всего одно или два слова о том, что означает знание для Аристотеля и всей схоластической традиции, которая на него ориентировалась. Для того чтобы по-настоящему что-то понимать, вам необходимо знать «причину». Для Аристотеля это было гораздо более запутанное явление, чем для нас. Аристотель выделил четыре типа причин: материальная, формальная, действующая, конечная. Материальная причина – это то, из чего нечто сделано, материя. Поэтому материальная причина тебя, Монти, – кровь, кости, мышцы и все остальные клетки твоего тела. Достаточно просто. Формальная причина – это способ организации материи. В твоем случае – каким образом объединяются все эти клетки, чтобы создать милую маленькую собаку. Действующая причина довольно похожа на то, что мы считаем причиной, – то, что привело нечто к существованию. Поэтому для тебя, Монти, это твои мама и папа.
– Мои кто? Как они?..
– А, мы никогда об этом не говорили, да?.. Продолжая, конечная причина – это цель или конец вещи. Хорошо, немного трудно применить это к собаке. Возможно, твоя конечная причина – быть моим лучшим другом.
– Ой-ой-ой.
– Может быть, поможет более простая иллюстрация. Возьмем стол (один из примеров, приводимых самим Аристотелем). Материальная причина – это дерево, формальная причина – форма и строение стола, действующая причина – плотник, который его сделал, а конечная причина – за ним я могу есть свой ужин. Знать стол означает знать все эти вещи. Понял?
– Принято.
– Итак, знание, с точки зрения Аристотеля и схоластической традиции Средневековья, является умеренно сложным, но достижимым. С помощью наблюдения, логики, индукции и обсуждения мы можем узнать причины вещей, и это есть знание.
– Звучит хорошо. Мы закончили?
– Даже близко нет. Всегда были также мыслители, которые сомневались в самой возможности знания. Во время прошлых прогулок мы говорили о большинстве философских школ Античности, но еще не встречались с одной из моих любимых – скептиками. Скептики во времена Античности были представлены различными течениями, но почти все они стремились достичь одного и того же: состояния безмятежности, вызванного посредством намеренного воздержания от суждений по всем вопросам. Счастьем было не знать. Или, скорее, не принимать решений.
Многие скептики считали своим интеллектуальным предшественником Сократа – того Сократа из ранних диалогов, который ужасно раздражал всех, с кем он говорил, обнажая слабости их доводов. Однако первым настоящим скептиком считается Пиррон из Элиды (360–270 до н. э. – он родился через сорок лет после смерти Сократа). Пиррон был одним из тех витающих в облаках философов, которые почти похожи на пародию на самих себя. Он приучился настолько скрупулезно следовать принципам скептицизма, что отвергал даже наглядное подтверждение, получаемое с помощью его собственных органов чувств, поэтому мог беспечно направиться к краю обрыва и к приближающемуся транспорту на дороге. Только вмешательство его учеников могло спасти его от падения вниз на скалы и от колес повозок, запряженных волами.
Пиррон и другие скептики противопоставляли себя остальным философам, своим современникам, которые утверждали, что нашли ключ к знанию, – последователям Аристотеля и Платона, разумеется, но еще в большей степени стоикам. Стоики, как мы видели, были материалистами, считавшими, что существует только материя. А материю можно воспринимать с помощью органов чувств. Хотя иногда они могут обманываться, определенные ощущения настолько сильные, отчетливые и яркие, что разум надежно их воспринимает. Такие ощущения стоики называли когнитивными впечатлениями, и они обеспечивали стоику надежную основу для знания.
У скептиков ничего подобного не было. Они разработали своего рода инструментарий для критики философских аргументов догматиков…
– Догматиков? Мне нравится, как это звучит.
– К сожалению, догматизм не имеет ничего общего с английским словом dog в значении «собака», так же как и английское слово catastrophe («катастрофа») не имеет ничего общего с английским словом cat («кошка»). Оно происходит от греческого слова догма, которое означает «то, что ты считаешь истинным». Догматиком, с точки зрения скептиков, был любой человек, настолько безрассудный, чтобы иметь твердые убеждения относительно почти всего. Инструментарий скептиков подразделялся на ряд «методов». Идея заключалась в следующем: всякий раз при столкновении с кем-то, занимающим догматическую позицию в споре, все его аргументы пропускались через «щеподробилку». Некоторые методы использовали аргументы релятивизма и были направлены на подрыв веры в надежность свидетельств, полученных с помощью органов чувств. Так, возможно, мы считаем аромат духов привлекательным, а навозные жуки – отталкивающим (что касается навоза, то, конечно, все наоборот). Здоровый человек признает мед сладким, а человек с желтухой – горьким. Существует множество культурных практик, которые мы находим отвратительными (или хорошими), а в другие времена и в других местах их считали хорошими (или отвратительными). Суть заключается в том, что не существует ни одного простого утверждения, которое нельзя было бы сравнить с равнопротивоположным, достаточно лишь постараться и поискать.
Другие методы показывают, как подорвать аргументы вашего оппонента. Скажем, нам удалось продемонстрировать догматику – зачинщику спора, – что существует множество возможных точек зрения на проблему. Тогда как нам урегулировать спор? У догматика имеются разные варианты (и любой человек, имеющий семью, сталкивался с различными вариациями на тему…). Догматик может просто настаивать, выдвинув вперед подбородок, на том, что он прав (что никоим образом не относится к аргументам), а это равносильно признанию поражения; или он может выдвинуть доводы. Если он приводит доводы, то их, в свою очередь, скептики могут подвергнуть сомнению. Если в поддержку ранее высказанных доводов приводятся новые, то скептики опять будут способны найти контраргументы. Таким образом, мы оказываемся в ситуации бесконечного регресса, и первоначальная позиция никак не может быть подкреплена.
– Возможно, иллюстрация могла бы опять помочь…
– Хорошо. Я говорю, что люди лучше, чем собаки. Ты отвечаешь, что некоторые люди придерживаются другой точки зрения и считают, что собаки гораздо лучше людей. И теперь я могу или сформулировать заново первоначальную позицию, ответив «о, да, они лучше» на твое «о, нет, не лучше», или привести довод. Тогда я говорю, что люди явно умнее собак, а умнее – значит то же самое, что лучше. Ты можешь либо оспорить это, утверждая, б