Решимость идти в писатели победила здравый смысл, последние сомнения отброшены…
…и для того, кто ступил за черту, которая отделяет мир нормальных людей от мира литераторов, эта черта превращается в стартовую.
Здесь придётся забыть мантру «вижу цель, не вижу препятствий». Коучи обещают своей пастве спринтерскую дистанцию на комфортном стадионе и бестселлер как обязательный приз. Но в действительности за стартовой чертой писателю предстоит марафон по пересечённой местности, где на каждом шагу ждут мучительные испытания. Точный маршрут и место финиша неизвестны, а приз — вообще дело случая.
Впрочем, спортивная аналогия грешит банальностью и неточностью.
Легендарный боксёр-тяжеловес Майк Тайсон запрещал называть себя спортсменом: «Спорт — это общественные мероприятия. А я — воин, миссионер. То, чем я занимаюсь, — одержимость».
Писатель тоже своего рода воин, который выполняет непростую миссию, а литература требует одержимости, как и любое творческое занятие. К тому же резкие перемены в жизни российских писателей чаще были связаны с эмиграцией, чем со спортом. С эмиграцией не в переносном смысле — вроде бегства из реального мира в мир фантазий, — а в буквальном, да ещё не по своей воле.
Будущему номинанту Нобелевской премии Владимиру Набокову пришлось покинуть Россию вместе с отцом — депутатом Государственной думы — в 1919 году, после смены власти.
Будущего нобелевского лауреата Иосифа Бродского помурыжили в тюрьмах, в ссылке и выдавили за границу в 1972-м.
Оба вынужденных эмигранта не вернулись на родную землю. Американская издательница Эллендея Проффер задалась вопросом — почему? — и нашла ответ:
⊲ Набоков не хотел посетить Россию, понимая, что это уже не та страна, какую он знал, а Бродский не хотел навестить её, будучи уверенным, что это та же самая страна, из которой он уехал.
Два выдающихся литератора по разным причинам приняли одно и то же решение — в отличие от Ирины Одоевцевой, которая нашла причину поступить иначе.
⊲ Ни Гумилёв, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Эта скромница эмигрировала вскоре после убийства Гумилёва, вслед за Набоковым, который удивлялся: «Такая хорошенькая, зачем она ещё пишет?». Одоевцева жила во Франции, а после девяносто второго дня рождения вернулась в Россию. Это произошло в 1987 году, как раз когда Бродскому вручили Нобелевскую премию. На вопрос о причине возвращения маленькая поэтесса ответила шестьдесят пять лет назад, перед отъездом: «Такой счастливой, как здесь, на берегах Невы, я уже нигде и никогда не буду».
Речь о том, что к судьбоносным решениям и радикальным извенениям в жизни ведут разные пути. У стартовой черты они остаются за спиной, но не исчезают без следа.
В каком возрасте лучше начинать?
В каком угодно.
У Маршака хорошо сказано:
⊲ Мой друг, зачем о молодости лет
Ты объявляешь публике читающей?
Тот, кто ещё не начал, — не поэт,
А кто уж начал, — тот не начинающий.
Привязывать начало литературной деятельности к паспортным данным, опираясь на биографию успешного автора, — «ошибка выжившего» № 24.
Не надо писать с оглядкой на жизнь своего кумира. В истории литературы хватает примеров и раннего, и позднего старта.
Михаил Лермонтов закончил первую версию поэмы «Демон» в пятнадцать лет и удостоился первой публикации в девятнадцать. В двадцать он вчерне написал роман «Вадим», не уступавший «Капитанской дочке» Пушкина. В двадцать два, уже как известный литератор, за стихи «Смерть поэта» Михаил Юрьевич был отправлен в ссылку на Кавказ. Там через два года из-под его пера появился первый в России психологический роман «Герой нашего времени».
Людмила Улицкая после университета работала биологом, заведовала литературной частью театра и писала пьесы для детских спектаклей. Слава пришла к ней только в сорок девять — после публикации первой повести «Сонечка». С тех пор Улицкая больше тридцати лет пишет рассказы, повести и романы, которые становятся бестселлерами не только в России.
Фёдор Достоевский сочинил роман «Бедные люди» в двадцать четыре года, сняв перед тем погоны военного инженера. По его собственной версии, издатель Некрасов принёс рукопись критику Белинскому со словами: «Новый Гоголь явился!» Белинский ответил: «У вас Гоголи-то как грибы растут», но после прочтения потребовал немедленного знакомства с автором. «Бедные люди» положили начало литературным успехам Достоевского. Кстати, настоящий Гоголь тем временем ещё плодотворно трудился, а свою первую идиллию «Ганц Кюхельгартен» он написал в восемнадцать лет и опубликовал в двадцать.
Умберто Эко был известен как медиевист — знаток литературы и философии Средневековья, университетский преподаватель эстетики и теории культуры, аналитик популярных романов. А в сорок восемь лет он сам написал философско-детективный роман «Имя розы», превративший знаменитого учёного в писателя с мировым именем. За следующие три десятилетия Эко опубликовал ещё несколько мастерски написанных романов, помимо череды научных и научно-популярных работ.
Франсуазе Саган исполнилось девятнадцать, когда из печати вышел её первый роман «Здравствуй, грусть». На радостях от успешного дебюта девушка отправилась к морю — проматывать гонорар, выиграла в казино гору денег и, заблудившись в поисках своей гостиницы, купила симпатичную виллу. Там за следующие полвека были написаны ещё два десятка блестящих романов и десяток пьес.
Борис Акунин окончил историко-филологический факультет, многие годы работал переводчиком с японского и английского языков, был заместителем главного редактора журнала «Иностранная литература» и соучредителем издательства «Иностранка». Он занимался чужими текстами, а в сорок два года начал публиковать собственные исторические детективы, которые уже больше двух десятилетий обеспечивают Акунину место среди самых популярных российских авторов.
Мэри Шелли в семнадцать лет сбежала от родителей с женатым поэтом. Через два года пара остановилась в доме на берегу Женевского озера. Их друзьями-соседями верховодил Джордж Гордон Байрон. По его предложению компания устроила конкурс готических рассказов. Одержав победу, Мэри увлеклась и превратила свою страшную историю в роман «Франкенштейн, или Современный Прометей». Так девятнадцатилетняя девушка стала не только автором бестселлера, но и основоположницей жанра научной фантастики.
Грегори Робертс почти половину жизни провёл в тюрьмах. Он был наркоманом, сидел за ограбления, бежал, снова попадался и начал писать первый роман в колонии строгого режима. Надзиратели дважды уничтожали рукопись, но Робертс восстанавливал текст. Книгу он закончил уже на свободе. К моменту публикации романа «Шантарам», ставшего бестселлером, автору шёл пятьдесят второй год.
Стивен Кинг тоже заслуживает упоминания, хотя его пример не вполне корректен. Роман «Долгая прогулка» он написал в девятнадцать лет, но ни одно издательство так и не согласилось опубликовать книгу. Через тринадцать лет, когда Кинг уже прославился, он выпустил свой первый опус под псевдонимом Ричард Бахман. А после того, как читателям сообщили, что Бахман — это Кинг, роман стал бестселлером.
Джон Толкиен преподавал английский язык и литературу, был самым молодым профессором Оксфордского университета и прославился как составитель словарей. А в сорок пять он опубликовал роман «Хоббит, или Туда и обратно». Сказка, сочинённая для четверых собственных детей, стала бестселлером. Ещё более успешной оказалась трилогия «Властелин колец», но Толкиен писал так неторопливо и тщательно, что ко времени публикации мирового хита ему исполнилось шестьдесят два года.
Кстати, в издательстве порой забывали, что имеют дело с выдающимся филологом, а не только с выдающимся писателем. Однажды Толкиену попеняли на ошибку в слове, которое он выдумал для книги. «По правилам Оксфордского словаря оно должно быть написано иначе», — сказал редактор. «Этот словарь составлял я, — ответил Толкиен, — и не надо меня поправлять».
Всемирная организация здравоохранения объявила, что молодость длится до сорока пяти лет, зрелость до шестидесяти, пожилой возраст до семидесяти пяти, старость до девяноста…
Если принято решение идти в литературу, лучшее время — сейчас. В начале писательского пути рискует каждый, и риск от возраста не зависит.
Для более молодых авторов опасен преждевременный старт. Первая же неудача может напрочь отбить писательские желания и похоронить мечту о литературе. К затяжному подъёму на Парнас готовы немногие — большинству хочется получить всё и сразу вместо ничего и постепенно.
Для более возрастных авторов опасно засидеться на старте. Если школьники могут подождать с первой книгой до двадцати, то сорокапятилетнему через несколько лет будет уже за пятьдесят. А жар в крови с годами гаснет, как жалуются поэты.
Принято считать, что чем писатель старше, тем опытнее. Он больше видел, больше пережил, больше знает… «Понять жизнь можно только оглядываясь назад, а прожить — только глядя вперёд», — считал Зигмунд Фрейд. Кто старше, тот дольше смотрит вперёд и лучше понимает жизнь, потому что с годами приходит мудрость…
…но ко многим годы приходят в одиночку. Без мудрости. Просто дурак становится старым дураком. Не так всё просто и с переживаниями, впечатлениями и знаниями, зато проще простого с писательским талантом. Либо он есть, либо его нет, и от продолжительности жизни это не зависит.
Айн Рэнд говорила: «Писателями не рождаются, ими становятся, а точнее, они сами себя создают». Со временем автор может развить мастерство рассказчика, набраться опыта, приобрести необходимые знания и превратить себя из алмаза в бриллиант. Но для начала нужен алмаз. Из куска мела бриллиант не получится никогда.
С чего лучше начинать?
С проверки багажа.
Путь впереди долгий, одолеть его налегке вряд ли удастся, так что стоит послушать Пушкина, который всегда к месту: «Собравшись в дорогу, вместо пирогов и холодной телятины я хотел запастися книгою».
Он читал на нескольких языках и, по свидетельству друзей, постоянно держал под рукой два-три томика. В ссылке на юг Пушкин утешался Шекспиром, в Болдино его сопровождали сочинения других британских поэтов, утомительное путешествие в Арзрум скрашивала «Божественная комедия» Данте, а из «Ламмермурской невесты» популярнейшего своего современника Вальтера Скотта он целиком взял сюжет романа «Дубровский».
Писателю необходимо много читать. Правда, книга книге рознь.
За полвека до Пушкина публицист Георг Лихтенберг рассуждал: «Книгой следовало бы, собственно, называть лишь ту, которая содержит нечто новое, все прочие — лишь средство быстро узнать, что уже сделано в той или иной области».
В социальных сетях сделались модными списки вроде «Двадцать книг, которые девушка должна прочесть к двадцати годам». Глупость редкая — начиная с того, что уважающая себя девушка никому ничего не должна. И всё же литературные коучи сплошь и рядом объявляют какие-то книги обязательными для чтения. Пушкин не читал ни Цветаевой, ни Хлебникова, ни тем более Бродского, но вырос в «солнце русской поэзии». Так назвал его писатель Одоевский, тоже не читавший ни Чехова, ни Бунина, ни тем более Набокова.
Толку нет и от списков любимых книг писателей, спортсменов, учёных, актёров, режиссёров или других знаменитостей. Такой список годится лишь для удовлетворения поверхностного любопытства, если к нему не приложен внятный ответ на вопрос: почему выбраны именно эти книги? Просто нравятся? Или с ними связаны особенные воспоминания? Или имена авторов и названия солидно звучат? Или эти книги пригодились в работе? Или ещё почему-то?
В отличие от коуча, наставник не требует, чтобы ученик читал ту или иную книгу: он рекомендует.
Скажем, Ветхий Завет и Новый Завет — в синодальном переводе или в адаптации — можно рекомендовать всем писателям. Не как религиозные тексты, а как собрание всех сюжетов мировой литературы, калейдоскоп из их комбинаций и как историю формирования морально-этических норм. К тому же с текстами Священных Писаний напрямую или косвенно связана бóльшая часть самых известных произведений искусства, не говоря уже о произведениях литературы. Книги обоих Заветов — это драгоценный интеллектуальный багаж, основа эрудиции…
…а если вдобавок прочесть шумерский эпос «Гильгамеш» — можно найти в Писаниях множество параллельных эпизодов и увидеть, как ближневосточная, а потом европейская культура развивали духовное наследие культуры Южной Месопотамии, древнейшей из всех известных цивилизаций.
«Цитадель» Антуана де Сент-Экзюпери — произведение вне жанра, пронизанное мотивами античной философии, рукописей буддийских мудрецов, Библии, Корана, литературы Средневековья и трудов передовых мыслителей Европы. Кроме прочих достоинств, текст содержит множество ёмких цитат на все случаи жизни.
Рассказ Акутагавы Рюноскэ «В чаще» — яркий образец новаторских литературных приёмов, использования национального колорита и того, как из великих книг вырастают великие фильмы.
Повесть Виктора Конецкого «Кто смотрит на облака» — череда виртуозных и внезапных пересечений отдельных сюжетов, которые вроде бы не связаны между собой.
Романы Урсулы Ле Гуин — источник, откуда Джоан Роулинг успешно черпает вдохновение и материал для книг про Гарри Поттера.
Повесть Сергея Колбасьева «Арсен Люпен» — пример того, как субкультура проникает в реальную жизнь и как можно заиграться в любимого литературного персонажа.
Роман Германа Гессе «Игра в бисер» — блестящее совмещение математики с музыкой, вымышленного мира с вымышленной игрой, а философского трактата — с сюрреалистическим романом, за который автора удостоили Нобелевской премии.
Роман Анатолия Мариенгофа «Циники» — пронзительная, оригинально поданная история любви обречённых людей в обречённой стране.
Повесть Николая Лескова «Очарованный странник» и созвучный рассказ «Шерамур» завораживают светлыми образами героев и русским языком кристальной чистоты.
И так далее.
Каждый толковый наставник может схожим образом порекомендовать книги для решения конкретных задач, для удовольствия и для общего развития. Рекомендации даются с запасом, чтобы ученики сами сделали свободный и осознанный выбор…
…а коуч ведёт за собой паству, как флейтист вёл крыс из Гамельна. Но для того, чтобы понять эту метафору и не обижаться зря, недостаточно детского мультфильма или «Википедии». Стоит кое-что прочесть у средневековых авторов: поучительная история не ограничивается простенькой байкой о зверушках и музыканте — её многоплановый сюжет намного богаче и драматичнее.
«Если книга не породила у вас ни одной самостоятельной мысли, значит, она напрасно прочитана», — считал культуролог Дмитрий Лихачёв. К этому можно добавить, что написана такая книга тоже зря. Брать пример с её автора — «ошибка выжившего» № 25.
Не надо писать пустых книг, и читать их ни к чему. Днём российской печати считается 13 января, годовщина появления в 1703 году первого номера первой газеты. Называлась она не просто «Ведомости», а «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти». Очень важное уточнение, которое касается книг в ещё большей степени, чем газет.
Горький, Волошин, Бунин, Гумилёв и другие мастера хвалили первые литературные опыты Алексея Толстого, а сам он позже каялся:
⊲ Я решил, что я писатель. Но я был неучем и дилетантом. Я хорошо не знал ни русского языка, ни литературы, ни философии, ни истории. Не знал своих возможностей, не знал, как наблюдать жизнь. К своему оправданию должен сказать, что всё это я понимал и предчувствовал, что мне грозит.
Кроме интеллектуального багажа, писателю необходим житейский опыт, которого часто не хватает молодым литераторам.
Курт Воннегут рассказывал, как в пятнадцать лет оказался на раскопках. Пожилой археолог спросил его о любимом виде спорта. Курт ответил, что спортом не занимается. «Я работаю в театре, пою в хоре, играю на скрипке и пианино, раньше брал уроки живописи… Но я не очень хорош во всех этих занятиях». Реакция собеседника, по словам Воннегута, взорвала его мозг: ничего подобного он раньше не слышал. «Не думаю, что единственный смысл чем-то заниматься состоит в том, чтобы достигнуть больших высот, — сказал археолог. — Ты получаешь превосходный опыт и разнообразные навыки. Главное, занятия развивают тебя и делают интересной личностью».
В семье юноши царил культ успеха. Его родственники считали, что заниматься чем-либо имеет смысл только для того, чтобы в этом побеждать. А Курта интересовали занятия, которые доставляют удовольствие. «Признаюсь честно, старик изменил мою жизнь», — говорил Воннегут, уже будучи всемирно известным писателем.
Браться за тему, о которой не имеешь внятного представления, — «ошибка выжившего» № 26.
Это не значит, что только музыкант может писать о музыкантах. Но если автор не разбирается в основах музыки, затею ждёт провал.
Писать о преступниках может не только бандит или следователь. Но даже лучший замысел рушится, если солидный криминальный авторитет в книге ведёт себя и говорит, как грабитель продуктовых ларьков на окраине райцентра.
Для того, чтобы понять мир японского воина, надо знать, как он смотрел на самого себя. В начале XVIII века Ямамото Цунэтомо написал «Хагакурэ» — трактат о духе и пути самурая, где приводится такой рассказ:
⊲ Буддийский наставник Рёдзан составил описание сражений господина Таканобу. Другой священнослужитель увидел его сочинение и сказал: «Священнику не подобает писать о полководце. Каким бы изяществом ни отличался его стиль, раз он не знаком с военным делом, он не сможет постичь истинных помыслов великого полководца. Передавать же ошибочные суждения о знаменитом военачальнике последующим поколениям по меньшей мере непочтительно».
То же касается всех, кто пишут о личностях и материях, находящихся за пределами их понимания. Поэтому собственный опыт бесценен для писателя, но не исключает, а порой и требует участия консультантов-специалистов.
Не надо писать без достаточных знаний, чтобы не уподобиться персонажу, над которым смеялся Илья Ильф: «Такой некультурный человек, что видел во сне бактерию в виде большой собаки».
Без нравственных ориентиров делать в литературе тоже особенно нечего. Автор через книгу влияет на читателей, формирует их пристрастия и мировоззрение. Как заметил один блогер: «Я никогда не встречал гуронов, но всё равно их ненавижу — после того, как в детстве начитался книжек Фенимора Купера». Вряд ли это комплимент писателю.
Якоб Броновски родился в Польше, жил в Германии, а после переезда в Англию преподавал в Кембридже. Когда его должность позволила нанимать других преподавателей, он стал вручать каждому особое письмо.
⊲ Уважаемый Учитель!
Я пережил концлагерь. Мои глаза видели то, чего не должен видеть ни один человек:
— как учёные инженеры строят газовые камеры;
— как квалифицированные врачи отравляют детей;
— как профессиональные медсёстры убивают младенцев;
— как выпускники высших учебных заведений расстреливают и сжигают детей и женщин…
Поэтому я не доверяю образованности.
Я прошу вас: помогайте ученикам стать людьми. Ваши усилия никогда не должны привести к появлению учёных чудовищ, тренированных психопатов, образованных Эйхманов.
Чтение, письмо, арифметика важны только тогда, когда помогают нашим детям стать более человечными.
Позиция Броновски была им выстрадана и оплачена миллионами жизней. А миссия, которую он возложил на себя и о которой твердил коллегам, роднит педагогов с литераторами. Грош цена писателю, если в его багаже нет установки на то, чтобы развивать в читателях лучшие человеческие качества.
«И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал», — с гордостью говорил Пушкин о своей миссии. О своём служении, которое совсем не то же самое, что служба.
Можно как угодно оценивать Льва Толстого в литературном отношении, но в духовном он был по-настоящему велик. Дворянин старинного рода, потомок и родственник военных, артиллерийский офицер с боевым опытом сделал своей миссией, своим служением борьбу за мир. Толстой больше полувека последовательно выступал против войны; против того, что ведёт к войне; против тех, кто наживаются на войне; против тех, кто оправдывают и благословляют войну…
⊲ Я хочу, чтобы любовь к миру перестала быть робким стремлением народов, приходящих в ужас при виде бедствий войны, а чтоб она стала непоколебимым требованием честной совести…
Для меня безумие, преступность войны, особенно в последнее время, когда я писал и потому много думал о войне, так ясны, что кроме этого безумия и преступности ничего не могу в ней видеть…
За эту миролюбивую позицию Лев Толстой мужественно воевал всю свою долгую жизнь в литературе.
Михаил Салтыков-Щедрин дослужился до генеральских чинов и прекрасно знал, как устроено государство. Этим знанием наполнена его сатирическая проза — будь то сказка «Дикий помещик», пародийный роман-хроника «История одного города» или записки о нравах «Господа ташкентцы». И вроде написано всё это с хохотком, но в каждом произведении слышится боль за свою страну.
⊲ Россия, — так размышляет герой повести, — государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрёт себе с голоду в обильном государстве…
Есть легионы сорванцов, у которых на языке «государство», а в мыслях — пирог с казённой начинкою…
Когда и какой бюрократ не был убеждён, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать?..
Многие склонны путать два понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство»…
Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства…
Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления…
Представителей этой власти категорически не устраивала жизненная позиция вице-губернатора Рязани и Твери, действительного статского советника Салтыкова. Проблем у него хватало. Удивляться нечему, считал критик Николай Чернышевский: «Кем довольны все, тот не делает ничего доброго, потому что добро невозможно без оскорбления зла».
Чиновник Салтыков состоял на государственной службе, а служение писателя Щедрина состояло в том, чтобы оскорблять зло, выставляя его на посмешище.
И ещё кое-что необходимо для начала творческого пути.
Молодой живописец Кузьма Петров-Водкин пришёл в искусство под сильным влиянием иконописи. Редкая удача позволила ему выбраться из провинции в столицу, чтобы показать свои работы известному художнику. Тот глянул на школярское подражание старым иконам и распахнул перед гостем окно со словами: «Вот что вам надо рисовать!» Он имел в виду не прохожих, лотошниц, извозчиков, улицу или дома по другую сторону реки. За окном бурлила жизнь, о ней и была речь.
«Я не знал, как наблюдать жизнь», — сокрушался Алексей Толстой, вспоминая молодость, а Франц Кафка советовал неопытному автору:
⊲ Тебе нет нужды выходить из дому. Оставайся у своего стола и слушай. И даже не слушай — просто жди. И даже не жди — будь совершенно спокоен и одинок. Мир предложит тебе себя, чтобы быть разоблачённым, он не может удержаться и будет в экстазе извиваться перед тобой.
Правда, после такой впечатляющей картины потребуется отдельный психотерапевтический курс. Но смотреть на мир чужими глазами — «ошибка выжившего» № 27, как бы ни завораживал этот взгляд.
Не надо писать о том, что увидели и описали другие. Писателю необходимы собственные наблюдения, иначе не избежать фальшивых ситуаций, искусственных диалогов, плоских персонажей… Кому интересен списанный из чужой книжки картонный человечек с ярлыком «герой» на лбу? Хороший читатель ждёт живого героя, жизненных сюжетов, подлинных переживаний и живой речи.
Перед литературным стартом стоит по традиции присесть на дорожку, собраться с мыслями и проверить багаж. Общая эрудиция, начитанность, какой-никакой опыт, некоторое представление о своей миссии, готовность наблюдать жизнь самому, а не списывать у других… Если этот минимум на месте — значит, пора в дорогу.
Для начала можно писать как пишется?
Нет.
Хотя писать можно как угодно. «Если вас не интересует результат», — прибавлял в таких случаях Жванецкий. А если интересует, придётся писать осознанно и продуманно.
Даже если кто-то из успешных авторов говорит, что пишет как пишется, — правда это или нет, но следовать его примеру — «ошибка выжившего» № 28. Из-под пера, особенно у новичка, выйдет вялая тягомотина. Мысли в ней будет немного, шансов на успех у читателей — тоже практически никаких. А скорее всего, автор заскучает и бросит недописанный надоевший текст. Когда разум выключен — всё зависит от случая: сегодня пишется, завтра не пишется… Стабильности нет, как говорил персонаж оскароносного фильма «Москва слезам не верит».
В коучинге принято вести серьёзные беседы о самодисциплине, о плане будущего произведения, о строгом нормативе — сколько страниц в день должен осилить писатель — и о многих прочих обязательных «надо» литературного труда.
Антикоучинг любым нотациям предпочитает хорошую историю.
В 1230-х годах кардинал Жак де Витри сочинил «Простонародные проповеди». Одна из них касалась безымянного демона, который мешками таскает из церкви слоги, слова и целые стихи, украденные священниками у Всевышнего во время молитвы. Тут недоговорили, здесь пропустили, там сократили, чтобы побыстрее закончить… В другой проповеди кардинал объяснял, почему нельзя переговариваться во время церковной службы: тот же демон записывает на огромном пергаменте всю болтовню прихожан, от первого до последнего слова. Эта запись и украденные тексты будут служить уликами для обвинения на Страшном Суде.
Около 1285 года Иоганн Галенсис в «Трактате о покаянии» тоже упомянул о демоне, который имеет вид «обезьяны ужасной и безобразной» и связан с писательством. Галенсис первым назвал демона по имени — Тутивилл, или Ничтожество.
Идея существования Тутивилла восходит к Откровению Иоанна Богослова: оно также известно под названием «Апокалипсис».
⊲ И книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.
Две тысячи лет назад Иоанн и его современники считали, что в книгах жизни ангелы записывают праведные дела каждого человека, а демоны — его грехи.
«Апокалипсис» опирался на Ветхий Завет — правильнее сказать, на Тору — и стал последней частью Нового Завета. С тех пор самое суровое наказание грозило переписчикам, допускавшим ошибки в работе с библейскими текстами. Этими ошибками тоже ведал ничтожный Тутивилл. Стараниями демона искажался текст Священных Писаний: следующие переписчики повторяли ошибки предшественников, добавляли к ним свои собственные, и с каждой ошибкой Библия уходила всё дальше от исходного оригинала.
Не надо писать как пишется. Не надо идти путём греха, забывая старинную испанскую поговорку: «Сон разума рождает чудовищ». Не надо пускать писательский труд на самотёк. Разум должен бодрствовать.
Литература — занятие с подвохом. Мало того, что Ничтожество сбивает с толку. По средневековой легенде, ангел Сатана решил стать писателем, прогневал Всевышнего и был низвергнут с небес. Теперь он диктует людям тексты, которые хотел бы написать сам…
…поэтому если в «Антикоучинге» или другой книге что-то не так — можно догадаться, кто в этом виноват. А насчёт злокозненного Тутивилла и прочей нечисти у Пушкина сказано: «Сказка — ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок».
Что в итоге?
Россыпь «ошибок выжившего»:
№ 24 — привязывать начало писательской деятельности к определённому возрасту;
№ 25 — писать книги, которые не порождают у читателя самостоятельных мыслей;
№ 26 — писать на тему, о которой нет внятного представления;
№ 27 — смотреть на мир чужими глазами;
№ 28 — писать как пишется.
Не надо писать, заглядывая в паспорт своего кумира: история литературы знает достаточно примеров и раннего, и позднего старта.
Не надо писать пустых книг, и читать их тоже ни к чему: хорошая книга рассказывает «о делах, достойных знания и памяти».
Не надо писать без достаточных знаний: автору необходим собственный опыт и порой требуется помощь консультантов-специалистов.
Не надо писать о том, что увидели и описали другие: писатель сам наблюдает жизнь и пользуется собственными наблюдениями.
Не надо писать как пишется: сон разума рождает чудовищ, поэтому писательский разум должен бодрствовать.
Правда, Оноре де Бальзак пугал коллег-писателей: «Поле битвы, на котором сражается разум, страшнее, чем поле битвы, где умирают», а Жан-Жак Руссо проклинал тот день, когда взялся за перо: «До этого у меня были одни друзья, а теперь сплошь враги», но — стартовая черта уже пройдена. Путь в литературу начался…
…и значит, первое произведение почти готово. Дело за немногим: осталось его написать. Использованная бумага — в зависимости от результата — будет либо дешевле чистой, либо дороже.
Можно сразу замахнуться на крупную литературную форму, можно сперва проявить скромность. Этюд, очерк, эссе, новелла, рассказ, повесть, роман, эпопея или сага отличаются размерами, но родственны по сути. Эссе состоит из нескольких этюдов, новелла — это маленькая повесть, повесть — большой рассказ или маленький роман…
Писательство похоже на шахматы: первый ход е2е4 — это подвиг, остальные ходы — необходимость. Автору необходимо наполнить литературную форму литературным содержанием. Но каким и как?