— А после академии ты устроился в министерство?
— А кто тебе сказал, что я работаю в министерстве? — удивленно спрашивает Лукас.
— Ну как же… — я обвожу рукой пространство вокруг. — А где же еще? Весь район ведь…
— Я работаю с животными, как и раньше. Просто сейчас — еще и с фамильярами, потому что могу влиять на них немного и видеть уровень связи с магом. А что? Что-то не так?
— Ничего, — качаю головой я. — Все так. И как я сама не догадалась.
Действительно, и как я могла об этом не подумать? Сейчас все вставало на свои места: и небрежный вид Лукаса, и его вечно пыльная одежда, и коротко стриженные волосы. Человеку, который работает с существами вроде Горги каждый день, явно не до нарядных костюмов. А уж длинные волосы становятся и вовсе опасным украшением: в них можно вцепиться когтями, за них можно потянуть зубами или в них можно запутаться.
Сейчас, зная Лукаса достаточно близко, я не могла даже представить, что он перекладывает нудные бумажки в кабинетах министерства или часами настраивает артефакты, добиваясь безупречной работы формул. От него исходила такая бешеная теплая энергия, что усмирить ее, казалось, невозможно. Только направить.
— Ясно. — Я закрываю лицо руками, тру пальцами глаза. Затем смотрю на свое платье, оттягиваю в сторону покрытую мокрыми пятнами ткань. Вот позорище. — Ты все испортил, — сообщаю я. — Я-то собиралась… — (Быть хищницей и соблазнить тебя.) — А ты… — (Но вместо этого выставила себя идиоткой.) Я трясу подолом, а затем досадливо машу рукой, зажмуриваюсь. — Ай.
Что толку говорить. И ведь в этот раз даже Горги не обвинить в провале свидания.
— Разве? — Лукас берет мое лицо в руки и заставляет поднять глаза. Его большие пальцы гладят мои скулы, его лицо — всего в паре сантиметрах от моего, губами я чувствую его дыхание.
Зрачки Лукаса становятся огромными, почти закрывают радужку, и я чувствую, что тону, будто терпящий крушение корабль. Воздух между нами сгущается, шутливое настроение уходит, уступая место чему-то жаркому и нетерпеливому, что сворачивается под кожей внизу живота.
— Мне кажется, тебе стоит переодеться, — тихо и решительно говорит Лукас. Как будто, если я стану возражать, он меня заставит слушаться, как заставил Горги есть с рук.
— Я… Да… Да, точно. — Я киваю, вся окутанная странным тягучим теплом, которое исходит от Лукаса. — Пойдем, — говорю я, забывая обо всем, кроме Лукаса, который смотрит на меня, как на единственное имеющее значение существо в целом мире.
Я тяну его в спальню, где темноту разгоняет только свет уличного фонаря. Когда мы оба оказываемся в комнате, я останавливаюсь и почему-то краснею, не зная, что делать дальше, как себя вести и что сказать. Даже глаза поднять на Лукаса не могу. Неловко, но хорошо так, как давно ни с кем не было. А еще мне — до безумия страшно.
Глава 8
Поднимаю голову, чтобы сказать Лукасу о том, что передумала, но в этот момент чувствую теплые руки у себя на плечах, дыхание на лбу, а затем, спустя несколько долгих секунд, губ касается осторожный поцелуй. Из груди вырывается выдох, я вся как натянутая струна сейчас, меня вот-вот начнет трясти от волнения, и я отчаянно нуждаюсь… да. Именно в этом.
Лукас крепче прижимает меня к себе, аккуратно гладит плечи и спину, заставляя расслабиться, совершенно забыться ощущениями тепла и гуляющих под кожей токов.
От Лукаса пахнет чистотой и мылом, немного — потом, и тем особенным запахом жизни, который иногда исходит от диких животных. Это намного лучше, чем любой одеколон. Тело Лукаса на ощупь твердое, горячее. Я обвиваю его шею руками, привстаю на носочки, чтобы прижаться теснее. Сейчас, еще секундочку.
Лукас смеется и подталкивает меня спиной к кровати, опускает на нее, продолжая аккуратно и бережно обнимать. Я касаюсь груди, с удовольствием ощущаю ладонью твердые мышцы. Перехватив мои запястья, Лукас заводит руки за голову, обрушиваясь с поцелуями на шею. Скользит пальцами вдоль яремной вены, ниже, к ключицам, заставляя меня выгнуться, а затем — еще ниже, к застежке платья.
Я и сама не замечаю, как длинный ряд крючков оказывается расстегнутым, а лиф платья вместе с бельем — приспущенным. Сил сопротивляться или хоть как-то осознавать происходящее не остается. Под веками взрываются салюты, я ерзаю, хныкаю от непонятной обиды, как именинник, которого манят подарком, но не дают его открыть. Мне нужно больше.
Из горла вырывается жалкий всхлип, и губ тут же касается поцелуй — мягкий и успокаивающий, но почему-то от этой бережности меня окатывает новой волной жара.
Я выгибаюсь в спине, желая поскорее закончить с крючками и избавиться от одежды, но Лукас тихо фыркает, прикусывает мою нижнюю губу и целует уже по настоящему: впиваясь в губы, лаская языком их изнанку, прижимая к кровати и не давая шанса вырваться.
Каждое легкое прикосновение ощущается как разряд электрического тока, пропущенный сквозь тело. Я притягиваю Лукаса к себе за шею, обнимаю изо всех сил. Кажется, я дрожу, но сил анализировать подобные вещи не остается. Внутри скручивается тугой пружиной удовольствие, по телу от каждого движения пробегает волна искорок, а затем волшебное прикосновение прерывается, и я обиженно хнычу.
— Не могу, — бормочет Лукас, целуя мою шею, лоб и щеки. — Не могу, не могу… Думал, просто пообниматься с тобой, ты… ты такая… — Он отстраняется и, опершись руками на кровать по обеим сторонам от моего лица, заглядывает в глаза. — Ты согласна? На большее со мной? Хочешь? Сейчас?
«Нет, конечно! Я ведь прямо сейчас думаю, как бы тебе аккуратно намекнуть на то, чтобы ты выметался из моей постели, чертов гоблин!» — от возбуждения, туманящего мозг, выговорить эту фразу не представляется возможным, даже до конца сформулировать в голове. Так что я просто целую Лукаса.
— Стой. Стой, подожди… — Лукас снова отстраняется, берет мою ладонь и целует самый центр. Мне очень жаль, что я не могу рассмотреть его лицо в темноте. — Хочу тебя видеть. Целиком. Можно?
Я киваю. «Нельзя, конечно. Тогда же и мне придется на тебя смотреть, а я на такое не подписывалась».
Лукас тянется к прикроватному столику, зажигает стоящую там керосиновую лампу, и ровный желтый свет окутывает всю комнату. На щеках Лукаса — лихорадочный румянец, губы искусаны. Он стоит на кровати на коленях, и я могу видеть его фигуру.
— Можно? — Лукас тянется к поясу моего платья, и я снова киваю.
У Лукаса большие руки — широкие и крепкие запястья, длинные пальцы, сильные ладони. Кажется, они созданы для того, чтобы ломать чьи-то шеи или, на худой конец, укрощать диких зверей. Но сейчас они касаются меня с величайшей осторожностью, будто я хрустальная. Расстегивают до конца платье, помогают стянуть его, а затем белье и чулки.
Взгляд Лукаса вслед за его руками скользит по моему телу: поднимается от щиколоток вверх к голеням, гладит живет, бедра и грудь. Пальцы гладят ключицы, а затем продолжают путешествие к плечам и рукам, будто Лукас на ощупь пытается вылепить меня с нуля из глины, сантиметр за сантиметром.
— Стой, подожди, — заполошно шепчу я. Лукас тут же замирает. — Я тоже… хочу тебя видеть. — И встаю.
Расстегивать пуговицы на мужской рубашке непривычно, а Лукас даже не пытается мне помочь, едва заметно вздрагивая в те моменты, когда мои пальцы касаются его кожи. Будто не хочет на меня давить, будто дает возможность принять решение самостоятельно.
Стянув с плеч Лукаса рубашку, я замираю. Смотрю на него, и внутри что-то вздрагивает от нежности, жара и желания. Он такой красивый сейчас. Я веду ладонями по торсу, по ключицам, по рукам и по шее, по щекам, по скулам. Не могу налюбоваться. Лукас выглядит так, будто сошел со старинной картины — одной из тех, что рисовал Лорнелло. Сейчас, когда Лукас обнажен, это особенно заметно.
Красивые рельефные мышцы, длинная шея, идеальные черты лица, крупные твердые ладони, широкие мощные плечи. Лукас позволяет изучать его тело, не сопротивляется, не торопит, только смотрит — так открыто, ласково, будто пьет глазами. И этот взгляд, пожалуй, самая будоражащая вещь, с которой я имела дело за всю жизнь. Не могу вспомнить, чтобы хотела быть рядом с кем-то другим так сильно. Не могу вспомнить, чтобы настолько хотела, чтобы кому-то было хорошо рядом со мной.
— Ты… — в горле пересыхает, и я понятия не имею, что хочу сказать. Вместо этого целую, обнимая шею Лукаса ладонями, и тут же чувствую, как он крепко, на самой грани жесткости, обнимает меня за талию. Опрокидывает на кровать, прижимается всем телом и отвечает на поцелуй.
В руках у Лукаса тепло и надежно, хотя какая-то часть меня отмечает, что он мог бы всерьез навредить мне без особого труда, настолько он сильный. Лукас трогает меня осторожно, бережно, так что я, в какой-то момент напуганная происходящим, незаметно для себя расслабляюсь, еще сильнее подаваясь вперед.
И тут раздается скрипучее:
— Хорошо пошла!
— Горги-и-и…
Вот еще бы несколько минут ты продержалась и помолчала! Лукас замирает, и я уже жду, что все закончится, когда понимаю, что Лукаса мелко трясет, кажется, от едва сдерживаемого смеха.
— Ты чего? — шепотом спрашиваю я.
Может, это у него реакция на стресс такая?
— Обожаю твоего фамильяра, — фыркает Лукас. — И тебя тоже.
Легкие поцелуи касаются губ так нежно, бережно, что у меня в горле встает комок. Лукас обнимает меня и шепчет «Постарайся тише», начинает двигаться, медленно, жестко, уверенно, и я расплавляюсь в его руках окончательно. Подстраиваюсь под его ритм, совершенно теряюсь в нем, и не заметила бы даже, вздумай Горги прогарцевать мимо, цитируя «Гравюры Хорарта». Я ощущаю только Лукаса, то, как его тело прижимается к моему, руку, которая обхватывает меня за пояс, и губы, которые целуют сгиб шеи.
А потом все взрывается, меня скручивает одновременно с Лукасом, выжимает, рассыпает на миллиарды частиц.
Когда все заканчивается, я устраиваюсь на его груди и чувствую поцелуй в макушку. Сильная рука обнимает меня за плечи, и я едва не мурлычу оттого, как это приятно.