Лаэрт охотно сообщил мне, что за домом имеется бочка с дождевой водой. Есть еще колодец, но он расположен чуть в стороне от дома, так что придется пройтись туда и обратно с ведрами. Да и вода там ледяная, а в бочке «как парное молоко».
Полуразрушенная баня, которую мне также гостеприимно предложили, доверия не внушала. Нет, какое-то подобие интимности она, конечно, обеспечивала, но крыша, казалось, вот-вот готова была рухнуть на голову.
— Я, пожалуй, просто умоюсь, — наконец, решила я.
Зубного порошка в инкрустированной жемчугом шкатулке у Лаэрта ожидаемо не обнаружилось.
— Веточкой, моя дорогая, веточкой, — указал мне муж на дерево, росшее за домом.
Кое-как умывшись и почистив зубы, я расправила платье настолько, насколько было возможно и расчесала волосы пальцами. Мои золотые локоны теперь были больше похожи на мочалку. Причем мочалку, которой изрядно попользовались, а потом бросили где-то в углу. Никогда не считала себя особенно тщеславной, но мне нравится быть красивой. Так же как нравятся изящные безделушки, изысканные платья и великолепные картины.
— Раз уж ты сегодня новенькая в этом доме, завтраком, так и быть, займусь я.
Я благодарно кивнула мужу. Всегда нужно быть вежливой по отношению к тем, кто тебя кормит. Я усвоила это после того как однажды осталась без еды почти на два дня. Идеальным ребенком я не была никогда, а в тот раз, видимо, была особенно несносна и моя няня решила, что это послужит мне неплохим уроком. Не могу совсем уж ее винить, уж я-то знаю, какой отвратительной временами бываю. Закончилось все тем, что я сбежала на кухню, где меня и нашли через несколько часов, перемазанной сливками и клубникой. Главный повар был в ужасе. Меня тогда крепко наказали. Неподобающее поведение для юной принцессы и все в таком духе. Разумеется, чепухе о том, что меня морят голодом, никто не поверил. Глупости такие. Разве может эта достойная и уважаемая женщина причинять вред ребенку? Няню рассчитали полгода спустя, когда выяснилось, что она подворовывала. Мажордому господину Хьюму без труда поверили, когда он заявил, что видел, как няня присвоила себе жемчужное ожерелье, подаренное принцессе на день рождения.
Сидя на стуле и неловко сложив руки на колени, я наблюдала за Лаэртом. Он, опустившись на деревянный пол, извлекал из низкого колченогого шкафчика продукты. По крайней мере, я предполагала, что то были продукты. На свет появилась темная пыльная банка с неизвестным содержимым, холщовый мешок и небольшой глиняный горшочек.
Молчание становилось все более неловким, и я отчаянно искала подходящую тему для разговора. Если я хочу остаться здесь, а не блуждать по стране, выпрашивая милостыню, нужно налаживать контакт с мужем. Нужно…
Перед глазами снова все начало расплываться от слез. Я решительно тряхнула головой. Хватит! Бесполезные рыдания это худшее, что я могу сделать сейчас.
— Очень милый дом, — выпалила, наконец, я.
— Да? — с легким удивлением поднял голову Лаэрт. Он бросил быстрый взгляд на комнату, словно проверяя, не изменилось ли тут что-то, пока он рылся в шкафу. — Пожалуй. Никогда не обращал на это особенного внимания.
— Ты говорил, что проводишь здесь не очень много времени.
— Верно. Говорил.
Он подхватил пыльную банку с неизвестным содержимым, холщовый мешочек и, наконец, глиняный горшочек, и понес все это к выходу.
Немного подумав, я поспешила следом. Выскочив из дома, я пожалела, что промедлила. Муж как сквозь землю провалился. Сердце мое забилось часто-часто, будто пытаясь вырваться из груди и отправиться на поиски единственного человека, который у меня остался в целом свете.
Он ушел. Бросил меня и ушел. Еще бы! Кому нужна такая обуза? Он думал, что отец даст за меня приданое, а теперь, окончательно убедившись, что денег не будет, бросил меня здесь и ушел своей дорогой. Быть может это даже и не его дом вовсе. Просто увидел какую-то хибару, остановился переночевать, а наутро решил, что с него хватит. Может, он еще собирался дать мне шанс, пока я не начала пытаться вести светскую беседу, но потом убедился, что я для него бесполезна и просто…
— Ну ты идешь?
Волна облегчения пробежала по телу. Не ушел. Не бросил.
Лаэрт обнаружился за домом. Если бы я поразмыслила минутку прежде чем погружаться в пучину паники, смогла бы и сама догадаться, где он. Впрочем, разве паника появляется вовремя? Это всегда ужасно некстати.
Муж возился с парой кирпичей и какой-то странной металлической штукой с круглым отверстием. Я молча стояла рядом, полностью безразличная к его занятию. Важно было лишь одно: он здесь, я не осталась совсем одна против огромного и негостеприимного мира, который ест принцесс вроде меня на завтрак.
Лишь когда Лаэрт разжег огонь и поставил в круглое отверстие казанчик с водой, я сообразила, что именно он сооружал. Очаг. Странная штуковина с парой кирпичей это своеобразная версия плиты.
Преисполненная облегчения от удачной догадки, я радостно улыбнулась.
— Проголодалась? — по-своему понял Лаэрт. — Уже почти готово. Можешь пока принести из дома кружки. Ты здесь хозяйка, тебе и карты в руки.
Я торопливо направилась к дому, пытаясь укрыться от его прямого и будто бы обвиняющего взгляда. «Ты здесь хозяйка» — сказал он. Эти слова словно были выжжены на внутренней стороне моих век. Хозяйка. Жена.
Из кухни я вышла со знакомой металлической кружкой в белый горошек и еще одной, однотонной, бледно-желтого оттенка.
— Можешь заваривать чай, а я пока погляжу, на что похожи наши припасы.
Чай я заваривать умела. Возможно, в других вопросах я бесполезна, но чай я всегда заваривала превосходный. Отец не очень жаловал правила этикета, но обер-гофмейстерина, считавшая своим долгом время от времени учить меня разнообразным премудростям, научила меня обращаться с изящным чайным сервизом, сделанным специально для покойной королевы. Сервиз после смерти матери доставали редко и он пылился в одной из кладовых, но обер-гофмейстерине законы не писаны, так что я провела немало часов, чинно наливая ароматный напиток по крохотным полупрозрачным чашечкам.
В доме моего мужа полупрозрачных чашечек из самого изысканного фарфора не было. Как не было и молочников, сахарниц, изящных ложечек и тарелок с крохотными, всего на один укус, пирожными.
На вопрос о чае Лаэрт лишь мотнул головой куда-то в сторону буйных зеленых зарослей. Решив не задавать больше вопросов, я послушно порылась в траве в поисках банки чая. Не очень понятно, зачем он хранит его тут, но, должно быть, в этом есть какой-то свой смысл.
— Что ты делаешь? — поинтересовался Лаэрт. Шестым чувством я ощущала, что он надо мной насмехается, но пока не могла понять причину.
— Ищу чай, — коротко ответила я, не отвлекаясь от своего занятия.
Оказалось, что под чаем подразумевалась та самая трава, на которую мне указали.
— Это мята. А вон там растет ромашка, если желаешь.
— О! — растерянно пробормотала я, чувствуя, как полыхают уши и шея. — Понятно. Я… конечно. Мята. Сейчас.
Чай он самолично заварил прямо в кружках, видимо, окончательно убедившись в моей полной непригодности. Я неловко топталась рядом, пока не получила краткое указание сесть и приступать к завтраку. Проще не стало, потому что я просто-напросто не знала, куда полагается сесть. На траву, как во время пикника? Стоит ли мне принести плед или покрывало? А может, подразумевается, что сидеть мы будем на стульях из кухни? Мне их принести? Не догадывавшийся о моих мучениях муж преспокойно вручил мне кружку в горошек и уселся на бревно, лежащее недалеко от очага. Помявшись, я устроилась рядом.
Если бы я не решила больше не плакать, непременно разревелась бы. Все вокруг такое непонятное и чужое. Я даже позавтракать спокойно не могу, непременно возникает огромное количество вопросов и сложностей.
— Спасибо, — вспомнила, наконец, о вежливости я.
Завтрак представлял собой сухари, вишневое варенье, поданное в той самой темной пыльной банке, и горшочек с топленым маслом. Все это мой муж выложил на большой поднос из некрашеного дерева.
Еда оказалась неожиданно вкусной. Я макала сухари в варенье и глотала, почти не жуя, запивая горячим мятным чаем. Опомнилась я лишь, когда на подносе сиротливо лежал один-единственный сухарик. Бросив на него алчный взгляд, я обратила свое внимание на остатки чая.
— Бери, — предложил Лаэрт.
Вежливый отказ замер на моих губах. Я совершенно точно собиралась отказаться, потому что брать последнее это невежливо, особенно, учитывая, что я съела большую часть того, что было на столе. Вместо этого я пробормотала торопливую благодарность и впилась зубами в твердый, но такой вкусный сухарь.
Муж смотрел на меня с любопытством. Наверное, в глубине души посмеивается над голодной принцессой, которая ест как тролль. Ну что же, по крайней мере, ему хватило чести не смеяться надо мной вслух. Остатки моего достоинства все же пощадили. Или же…
Порция чая оказалась слишком большой. Я неловко поерзала, пытаясь не свалиться с этой импровизированной уличной скамейки. Нигде в доме я уборной не обнаружила. Впрочем, я ведь еще не осматривала вторую комнату, лишь мельком в нее заглянула, когда искала посуду. Поискать там? Или спросить? Наверное, ходить по дому, каким бы маленьким он ни был, суя свой нос повсюду, не стоит. В конце концов, все ведь помнят историю о молодой жене, которая заглянула туда, куда не следует, и о ее муже, обладателе шикарной растительности на лице. Нет уж, мне неприятности не нужны.
Мучительно покраснев, я протянула:
— А где находится… хм… в общем…
Мой профессор изящной словесности был бы в ужасе. С другой стороны, едва ли профессор хоть раз оказывался в подобной ситуации, так что не ему судить.
— Вон там, — Лаэрт ткнул пальцем в сторону маленькой будки, стоящей в отдалении.
Наверное, он меня не так понял.
— Нет, мне нужно…
— Туалет, — нетерпеливо оборвал меня он и повторил: — Вон там.