– Вы, наверное, сочтете меня нахалом, – сказал я. – Но не позволите дать вам совет? Существует нечто, что вам совершенно необходимо сделать.
– Что именно? – Брови Лео изумленно полезли вверх. – Что мне совершенно необходимо сделать?
Я взглянул в эти синие глаза и… нет, подумал я. Не с глазу на глаз. И не все сначала. Может быть, отправлю ему письмо в ближайшие дни. Анонимное.
– Возьмите эту пешку, – сказал я, указывая на доску. – Иначе конь поставит вам вилку и вы потеряете качество на размене. Ладно, простите, что потревожил. Возможно, еще увидимся.
Я доехал на велосипеде до торговой улочки, именуемой Кингз-Пэрейд. Проснувшись поутру, я обнаружил, что еды в доме практически не осталось.
– Ах да, еще одно, – обратился я к хозяйке расположенной напротив Корпуса[170] продуктовой лавки. – У вас не найдется кленового сиропа?
– На второй полке, милый. Прямо над «Брэнстоном».
– Прекрасно, – сказал я. – Уж больно он, знаете, хорош с беконом.
Следом я решил заглянуть заодно уж и в музыкальный магазин. Вот-вот должен был выйти последний альбом «Ойли-Мойли».
– «Ойли-Мойли»? Сроду о них не слышал.
– Не смешите меня, – сказал я. – Я же покупал у вас их альбомы. «Ойли-Мойли». Знаете, Пит Браун, Джефф Уэбб. Бросьте, это одна из величайших групп мира.
– Вы сказали, Пит Броун? Могу дать вам Джеймса Броуна.
– Да не О-У… А-У! Браун. Пишется как название электробритвы.
– Впервые о нем слышу.
Магазин я покинул, пыхтя от злости. Придется вернуться, когда за прилавком появится кто-нибудь помозговитей.
Однако, пока я переходил улицу, в памяти моей кое-что всплыло. Одна статейка из журнала.
Отец Питера Брауна родился в Австрии, стране Моцарта и Шуберта. Может быть, по этой причине некоторые из пишущих о классической музыке критиков впадают от его песен в такую ярость, что выставляют себя полными козлами, проводя параллели между кое-какими темами «Открытой шири» и «Зимним путем» Шуберта.
Одна из пациенток доктора Шенка носила фамилию Браун.
Только не говорите мне, не говорите, что я воспрепятствовал созданию «Ойли-Мойли». Это было бы слишком жестоко.
Впрочем, тут нет никакого смысла. Ведь все же сработало. Все сработало. Я возвратился туда, откуда мы начали. Воду эту никто не пил. Гитлер появился на свет. Я видел книги на полках Лео. И дважды Эдди там, где ему следует быть.
Навстречу мне топал пижонистый типчик с маленькой козлиной бородкой, какую и я когда-то пытался отпустить.
– Прошу прощения, – сказал я.
– Да?
– Как вам нравится «Ойли-Мойли»?
– «Ойли-Мойли»?
– Вот именно. Что вы о них думаете?
– Извини, приятель… – Он покачал головой и потопал дальше.
Я предпринял еще пару попыток, хотя по-настоящему ни на что уже не надеялся. «Ойли-Мойли» нет больше. Стерты с лица земли.
И я поворотил назад, к Святому Матфею, и с каждым моим шагом весна уходила от меня все дальше.
В воротах я столкнулся с доктором Фрейзер-Стюартом.
– Ага! – вскричал он. – А вот и юный Янг. Так-так-так. Ну-с, и что же у нас с диссертацией?
– Диссертацией?
– Оскорбите мою шляпу, прокляните носки и назовите штаны дураками, но только не изображайте такую вот невинность, юноша. Вы же обещали принести мне сегодня переработанный вариант.
– А, верно, – ответил я. – Да, конечно. Еще бы. Он у меня дома, в Ньюнеме. Я как раз собираюсь туда, сделать распечатку.
– Сделать распечатку? Неужто вся наша страна успела обратиться в Америку? Что ж, очень хорошо. Идите и сделайте распечатку. Жду вас после полудня. Но только без сенсуалистской околесицы, если вы будете столь любезны.
Вернувшись в Ньюнем, я, после изначально обреченных на неудачу поисков дисков и кассет с музыкой «Ойли-Мойли», соорудил себе завтрак из поджаренного бекона, не самых лучших на свете шотландских оладий и яичницы (пустяк дело), облив все четвертью пинты вермонтского кленового сиропа.
Затем, удовлетворенно отрыгивая эту счастливую комбинацию вкусовых ощущений, перешел в кабинет и включил компьютер.
«Das Meisterwerk» пребывал на месте. С исправлениями. Все честь по чести. Я начал было читать его, но после второго абзаца на меня навалилась такая отчаянная скука, что я сдался. Ту т мне пришла в голову новая мысль, и я полез в сеть.
Установив связь, я набрал http://www.princeton.edu и поискал на начальной странице указатель студентов. Затем, наткнувшись на нечто, именующее себя «спайготом», попал с его помощью на страницу http:// www.princeton.edu/-spigot/pguide/students.html.
Я поискал на ней Бернсов, однако, если не считать мало мне интересного списка библиотечных книг о шотландском поэте, ничего не нашел.
Джейн тоже отсутствовала, хотя, с другой стороны, она-то навряд ли уже успела по-настоящему там обосноваться. Я прервал связь и немного посидел, размышляя; ощущение одиночества, опустошенности одолевало меня.
На стене над своей головой я видел череду книг, которые использовал для диссертации. Бесконечные исследования нацизма, научные журналы Австро-Венгрии девятнадцатого столетия, толстое, ощетинившееся закладками издание «Mein Kampf». С обложки написанной Аланом Булло-ком биографии на меня смотрело лицо Адольфа Гитлера.
Я же смотрел на него.
– Так или этак, mein милый Fьhrer, – сказал я ему, – я позволил тебе жить. И в кого меня это обратило? И так или этак, благодаря тебе Рудольф Глодер остался в безвестности. Что ты с ним сделал? Погиб ли он в «Ночь длинных ножей»? Был ли рядом с тобой на том собрании крошечной Немецкой рабочей партии в задней комнате мюнхенской пивной? Собирался ли выступить, когда ты вскочил на ноги и похитил его перуны? Ушел ли оттуда обманутым в своих честолюбивых надеждах? Может, ты с ним и вовсе знаком не был. Хотя, постой, вы же служили в Первую мировую в одном полку, верно? Может, ты исхитрился каким-то образом спровадить его на тот свет. Может, все дело в этом. Но если бы ты знал, если б имел хоть малейшее представление о том, с какой ненавистью произносится по всему миру твое имя, как бы ты к этому отнесся? Рассмеялся бы? Или запротестовал? Не показывают ли тебе в аду телепрограммы, принуждая смотреть, как история изничтожает тебя? Не заставляют ли смотреть фильмы и читать книги, в которых все твои идеи, вся твоя слава выглядят вульгарной, омерзительной бессмыслицей, чем они на деле и были? Или ты ждешь, ждешь, когда еще один из вас поднимется наверх, точно рвота к горлу? Меня тошнит от тебя. Тошнит от никогда не существовавшего Глодера. Тошнит от всей вашей оравы. Тошнит от истории. История – поганая штука. Поганая.
Я положил книгу обложкой вниз и снял телефонную трубку.
– Будьте добры, мне нужен номер международной справочной.
Сказать по правде, Джейн, услышав мой голос, от радости не заплясала. Но с другой стороны, и не рассердилась. Просто осталась такой, какой была всегда – немного скучающей, немного насмешливой.
– Тебе, конечно, и в голову не пришло, что здесь сейчас шесть утра, верно?
– О черт. Извини, лапа. Забыл начисто. Я перезвоню попозже?
– Ну, раз уж я все равно проснулась, могу и поговорить. Полагаю, номер ты вытряс из Дональда, так?
– Нет-нет. Дональд стоял стеной. Он жизнь готов отдать, лишь бы тебя защитить. Да ты и сама знаешь. Номер я выяснил сам.
– О. Какие мы умные Пипики.
– Так что, по душе тебе там?
– Ты позвонил, только чтобы спросить об этом?
– Я соскучился по тебе, вот и все. Мне одиноко.
– Ох, Пип, не грузи ты меня, ладно? Не по телефону.
– Извини. Нет, я, собственно, позвонил, чтобы попросить тебя об услуге.
– А, так дело в деньгах?
– Деньгах? Нет, конечно, при чем тут деньги! И когда я вообще просил у тебя денег?
– Тебе как, в хронологическом порядке изложить или по порядку убывания сумм?
– Ладно, ладно, ладно. Нет, я хочу, чтобы ты отыскала для меня одного студента.
– Ты хочешь чего?
– Его зовут Стив Бернс. Думаю, он живет в Диккинсон-Хаузе, однако на сайте университета его имени нет. Завтракает он, как правило, в блинной «ПД» на Нассау, а по временам заглядывает в «А и Б», пропустить стаканчик «Сэма Адамса».
– Пип, ты хочешь сказать, что знаешь Принстон? Я думала, до твоей прошлогодней поездки в Австрию ты никуда дальше Инвернесса не выбирался.
– О, я много чего знаю, – небрежно сообщил я. – Ты бы поразилась, обнаружив, что именно. Да, и если сама попадешь в «ПД», передай от меня кое-что Джо-Бет. Она там официанткой работает. Скажи, что Ронни Скотт положил на нее глаз, так пусть она будет с ним поосторожнее. У него лобковых вшей без счета. Вши и член с гулькин нос. Не забудь уведомить ее об этом.
– Сколько ты выпил, Пип?
– Выпил? Я?
– Вчера же было «Воскресенье самоубийц», так? Неужто ты опять к «Серафимам»[171] таскался?
– Ну, может, и заглянул ненадолго…
– И выдул стакан пунша с водкой, а после заблевал всю лужайку, как на прошлой неделе. Немедленно ложись спать, Пип. Кстати, что с диссертацией? Закончил?
– Все сделано, – сказал я, и при этих словах рука моя потянулась над клавиатурой к мышке и отволокла «Meisterwerk» в корзину. – Все завершено и сделано, без сучки с задоринкой.
Я еще раз щелкнул мышью и нажал на кнопку «Очистить корзину».
Корзина содержит 1 файл, занимающий 956К дискового пространства. Вы действительно хотите его удалить?
– О да, – сказал я, щелкая на «Да». – Завершено и подписано.
– Ты пьян. Я тебе в другой раз позвоню. Только помни, Пип. Держись подальше от водки.
Я положил трубку, взглянул на экран.
Ладно. Так – значит, так. Если передумаю, найдется какой-нибудь олух-компьютерщик, который все восстановит.
Да только не похоже, что я передумаю.
Я снова снял трубку, набрал номер.