На момент освобождения из тюрьмы я не видел веских оснований для того, чтобы заниматься политикой в России. Я придерживался общедемократических взглядов, таких же, как сотни тысяч других либерально настроенных россиян. Я, естественно, не был согласен с проводимым Путиным политическим курсом практически ни по одному пункту, но в этом я не был уникален. Чтобы выразить свои убеждения, было достаточно поддержать тех, кто был мне близок по взглядам, что я и делал, даже находясь в тюрьме. Лезть в политику для этого было совершенно не нужно. Я не считал, что могу добавить что-то существенно новое к тому, что говорили и делали другие. Ситуация, однако, изменилась вскоре после моего освобождения.
Буквально через два месяца после того, как я, помимо своей воли, покинул Россию, страна стала другой. Точнее, она стала прежней — такой, какой была до перестройки. Как будто воскресший ГКЧП наконец решил разыграть альтернативный сценарий истории. Неудавшаяся попытка задушить революцию в Украине, последовавшее за ней присоединение Крыма к России, в свою очередь, спровоцировавшее войну на Донбассе, — эти события перевернули все в России вверх дном. В считаные месяцы Россия была отброшена политически на десятилетия назад. Произошло первое и самое главное обнуление. Путин и его окружение обнулили все, чего добилось мое поколение, поддержавшее Горбачева и Ельцина в попытке изменить Россию. Это выходило за рамки моего личного конфликта с Путиным. Речь шла уже о принципиальном расхождении во взглядах на судьбу России, ее прошлое, настоящее и будущее. Так у меня возникла мотивация заниматься политикой, которой не было ни в тюрьме, ни в момент освобождения. Она сводилась к очень простой формуле: я должен защитить убеждения и идеалы моего поколения революционеров. Сделать так, чтобы Россия никогда больше не проигрывала своего будущего своему прошлому и не сваливалась в колею, из которой ее с таким большим трудом удалось вытащить в конце 80-х годов прошлого века.
Но как это сделать? Для большинства моих единомышленников ответ на этот вопрос звучал и продолжает звучать предельно просто: убрать из власти Путина и его клику. Выглядит заманчиво, но на деле все не так просто. Мы уже убирали Сталина — и вернулись к сталинизму. Мы убирали Брежнева — и вернулись к застою. В конце концов, мы свергали самодержавие — и спустя сто лет живем при самодержавном режиме.
Я нисколько не сомневаюсь, что можно избавиться от Путина. Рано или поздно он покинет этот мир: бессмертных диктаторов не существует. Но путинизм, сталинизм и самодержавие будут возвращаться в Россию снова и снова до тех пор, пока для них существуют социально-политические и институциональные предпосылки. Хотя персонализировать зло всегда легче и удобнее, дело не в личностях, а в объективных предпосылках, позволяющих любому человеку, достигшему вершин власти в России, стать Путиным, Брежневым или Сталиным. Это работает подобно законам физики. Приходит к власти революционер, новатор, освободитель — а уходит диктатор, сатрап и душитель свободы, цепляющийся за власть вместе с жалкой кучкой коррумпированных приспешников. И конкретная фамилия ничего не значит, потому что русская действительность сломает любого. В определенном смысле не Путин сломал Россию, а традиционная Россия подмяла Путина под себя. Понимание риска для России навсегда остаться обреченной на повторение собственной истории — вот что заставило меня искать адекватные этой угрозе решения.
Постепенно я пришел к глубокому убеждению, что существующая форма власти способствует консервации российского самодержавия и без ее революционного изменения выбраться из самодержавной ловушки невозможно. Я пришел к выводу, что для России с учетом ее исторических традиций и политического опыта приемлема только парламентская форма правления. Разумеется, речь идет о настоящей парламентской республике, а не о ее бумажной версии вроде советского парламентаризма.
Любые иные формы правления, где в руках формального главы государства сосредоточивается вся полнота исполнительной власти, в России будут с неизбежностью, сразу или через какое-то время, приводить к перерождению режима в автократический и тоталитарный. Это будет происходить по той простой причине, что культурные, экономические и социально-политические тормоза, не позволяющие государству свалиться на авторитарную обочину, у нас пока крайне плохо развиты. Любая, даже самая слабая личность, оказавшись на вершине пирамиды власти, не сможет удержаться от соблазна подмять эту пирамиду под себя. Значит, надо срезать у пирамиды вершину.
Я вижу свою миссию в следующем: убедить тех, кто разделяет мои идеалы и хочет видеть Россию свободной — не на пару месяцев или даже лет, а на десятилетия, — что достичь этого можно, только выстроив в России по-настоящему федеративную парламентскую республику с развитым местным самоуправлением. Важно избавиться от диктатора, важно расследовать преступления режима, важно восстановить хотя бы элементарные демократические нормы в стране и вернуть ей правосудие и справедливость. Но еще важнее сделать это таким образом, чтобы все возвращенное не было тут же утеряно вновь. А это возможно лишь при переходе к парламентской республике.
Построить такую республику в России намного сложнее, чем свергнуть режим Путина. Это и есть настоящая революция, которая не причесывает поверхность политической жизни, а переворачивает сами основы традиционного уклада русской жизни. Такая революция потребует много усилий и жертв, заставит рисковать и перестраивать буквально все снизу доверху. Но только такая масштабная революция может дать России долговременный иммунитет от самодержавия и шанс на новую жизнь в условиях современного постиндустриального глобального мира.
Здесь нужно разъяснить, что я понимаю под революцией. Я глубоко убежден как в том, что революция в России неизбежна, так и в том, что Россия в ней остро нуждается. Это не отменяет моего отрицательного отношения к революциям в принципе и глубокого сожаления о том, что Россия зашла в исторический тупик настолько глубоко, что выбраться из него можно только через революцию. Революция — это в любом случае испытание для общества, даже когда она несет с собой прекрасное будущее. И в то же время революция — это далеко не всегда уличные бои, штурмы, захват почт, мостов и телеграфов. Подобные события не революция, а бунт. Он часто сопровождает революцию, но не является ее обязательным и тем более главным элементом.
В моем понимании революция — это глубочайшая перестройка фундаментальных основ жизни общества, которая изменяет вектор его исторического развития. Сопровождается ли такая перестройка основ социальными взрывами или проходит почти бесшумно — уже второй вопрос. Важнее всего результат. На мой взгляд, переход России к парламентской республике — когда страной управляет правительство, представляющее коалицию партий, которые контролируют парламент по итогам реальных выборов и, в свою очередь, представляют реальное, широкое большинство общества, — это только верхушка айсберга. В его основании лежат фундаментальные изменения в самых разных сферах общественной жизни, осуществление которых необходимо для того, чтобы система парламентской демократии оставалась устойчивой и стабильной. Среди всех этих изменений самым важным является переход к реальному федерализму и самоуправлению городов. Только они могут быть политической базой стабильной парламентской республики.
Вообще в случае России парламентская республика и федерализм неотделимы друг от друга. Для того чтобы вырвать Россию из колеи самодержавия и стабильно удерживать ее на демократической траектории, нужен переход к парламентской республике. А для того, чтобы парламентская республика не превратилась в очередной фасад самодержавия, ее надо подкрепить федерализмом.
Это уже совсем глубокая революция: страну, столетиями приученную смотреть на себя сверху вниз, надо научить взгляду на себя снизу вверх. Логика здесь простая. Демократических политических традиций в России почти нет, есть в основном антидемократические. Гражданское общество, не успевшее толком сложиться, к сегодняшнему дню практически полностью разгромлено. Даже если возникнут благоприятные, близкие к идеальным условия (в чем я сомневаюсь), для восстановления гражданского общества хотя бы до прежнего уровня потребуются годы, при том, что на прежнем уровне оно было очень незрелым. Партийной системы как на федеральном, так и на местном уровне не существует. Все существующие партии — либо политические фейки, созданные самой властью или подмятые ею под себя, либо маргинальные секты, объединенные вокруг своих микровождей и не имеющие серьезной опоры в массах.
Что в таких условиях может придавать устойчивость парламентской системе как альтернативе самодержавию? Что является силой в мире бессилия? Только регионы. Только региональные элиты с их местными интересами, с их местным самосознанием, с их локальными, веками складывавшимися связями являются в современной России потенциальными субъектами, а не объектами политики. Если они поддержат парламентскую республику, она состоится. Если нет — исчезнет как еще один русский исторический мираж. Парламентская республика возможна только при реальном федеративном устройстве, когда местные финансы и вообще местная жизнь — дело тех, кто живет на местах.
Почему тема федерализма для России так важна? Дело в том, что Россия с ее культурной, религиозной и, конечно, экономической многоукладностью может быть унифицированным государством только при жесточайшей диктатуре, которая подавляет и нивелирует все местные особенности. Без такой диктатуры нельзя привести под единый знаменатель Москву и Грозный, Казань и Магадан, Калининград и Хабаровск, Петербург и Кемерово. Если же мы хотим хоть немного демократии, мы должны допустить существование в России многоукладности — не только экономической, но и политической. Кстати, Российская империя, так почитаемая путинцами, была политически многоукладной. В ней столетиями уживались вполне европейское самоуправление Финляндии и средневековые ханства Средней Азии. Демократия в России — это многоукладность, а политическим форматом многоукладности может быть в современных условиях только федерализм.