Для того чтобы завоевать доверие большинства, достаточное для проведения масштабных преобразований, людям должны быть предложены не обещания прекрасной жизни в далеком будущем, а гарантии, работающие прямо сейчас. Как ни странно, такие гарантии существуют и могут быть предоставлены правительством переходного периода населению в обмен на долгосрочную поддержку его реформаторского курса. Это возвращение народу того, что было отобрано у него в 1990-е, а именно — права на природную ренту и справедливое распределение собственности.
Природная рента является основным источником богатства России — как частного, так и публичного. Сегодня природной рентой формально распоряжается государство, а фактически — мафиозное сообщество, подменившее собой государство. Все высказываемые идеи, касающиеся судьбы природной ренты, сводятся к одному: сила, которая придет на смену путинскому режиму, сделает так, чтобы распределение природной ренты стало более справедливым, чем сегодня. То есть народу будет доставаться больше, чем сейчас. Поскольку народ в России привык относиться к любой государственности с глубоким недоверием, то в эти радужные перспективы он не верит.
Но возможен совсем другой подход, который вообще исключает государство как распределителя природной ренты среди населения. В последние годы мы все узнали, что в России есть две нерешаемые проблемы — пенсии и справедливое распределение прибыли от продажи природных ресурсов. Так почему бы не решить одну проблему при помощи другой: направить поступления от продажи энергоносителей, которые и так фиксируются отдельно от других статей дохода, на индивидуальные накопительные счета граждан, открываемые прямо в казначействе? Средства, необходимые для выплаты достойной пенсии, и средства, поступающие в бюджет от эксплуатации природной ренты, — это приблизительно одна и та же сумма. Поэтому замкнуть их друг на друга — мера вполне логичная. Таким образом население России получит возможность непосредственно контролировать природную ренту и перестанет кормить гигантскую бюрократию вместе с прилипшей к ней мафией. Это то, что можно и нужно будет сделать немедленно после прихода к власти. То, что обеспечит коридор политических возможностей при проведении непростых преобразований. Это самое главное, но есть и еще кое-что.
По всей видимости, восстановление доверия между государством и обществом в ближайшее время невозможно на практике без устранения последствий несправедливой приватизации, проведенной в 1990-е годы. Это та родовая травма, которая препятствует проведению в жизнь любых мер экономического оздоровления: в обществе отсутствует доверие не только к государству, но и к частной собственности как таковой, которая составляет фундамент любого конституционного политического государства. В представлении большинства вся частная собственность — результат несправедливого распределения. В значительной степени это представление опирается на опыт приватизации 1990-х. Впрочем, отчасти оно отражает и сегодняшнюю реальность, так как сейчас существенной долей общественного богатства России распоряжается небольшая криминальная прослойка, подмявшая под себя государство.
Без устранения этой в чистом виде паразитической собственности никакое продвижение по пути демократических реформ невозможно сразу по двум причинам. Во-первых, эта собственность, оставаясь в руках коллективного бенефициара путинского режима, будет немедленно использована для того, чтобы блокировать любую конструктивную деятельность переходного правительства. А во-вторых, без конфискации этой собственности не удастся заслужить доверия общества, которое не поддержит никакое правительство, оставившее деньги в руках этих людей.
Поэтому второй неизбежной социальной мерой переходного правительства должна будет стать экспроприация паразитического капитала путинского клана. Изъятые у него активы должны быть переданы в управление публичных инвестиционных фондов, контролируемых парламентом. Доходы от деятельности таких фондов должны направляться на дополнительное финансирование социальных расходов населения, в первую очередь расходов на образование и здравоохранение через направление средств на индивидуальные накопительные счета, открываемые для всех граждан. Эту меру можно рассматривать как компенсационную: она станет исправлением ошибок, допущенных государством при проведении приватизации, а значит, в некотором смысле мерой по восстановлению социально-экономической справедливости.
Сегодня, когда в России фактически введено чрезвычайное положение и осуществляется режим политического террора, любое практическое сопротивление действиям властей парализовано. Опыт, однако, показывает, что бесконечно это продолжаться не может: подобные замкнутые системы в конце концов сами становятся причиной своего краха. Не будет исключением и путинский режим. И если на срок жизни этого режима сейчас повлиять трудно, то на темпы будущего выздоровления — вполне возможно. Они в значительной степени будут зависеть от глубины рефлексии происходящего элитами, от адекватности переосмысления российской истории, от наличия внятной и достижимой цели движения и, что еще более важно, подробной дорожной карты.
Наличие предварительного общественного консенсуса по всем этим пунктам значительно упростит и ускорит процесс нормализации после падения режима. Отсутствие же консенсуса и тем более отсутствие самого плана, вокруг которого его можно выстраивать, существенно усложнит оздоровление общества, а может быть, и вообще сделает его невозможным. Обстоятельства складываются так, что на какое-то, возможно даже длительное, время духовное и интеллектуальное сопротивление режиму чуть ли не единственная доступная большинству оппозиционно настроенных граждан форма сопротивления. Но «потусторонность» и кажущаяся отвлеченность такого сопротивления от настоящего не умаляют его исторической значимости. Напротив, именно по этой линии проходит сегодня фронт борьбы за будущее России. В начале любого действия лежит слово — и важно, чтобы это слово было точным и било в цель.
В нынешней России нет места для политики и мотивов для того, чтобы ею заниматься. Но они есть в будущем России. И именно мысль о той России, которая оставит путинизм в прошлом, мобилизует меня на то, чтобы заниматься политической деятельностью. Это будущее выглядит непростым. Путин оставит России тяжелое наследство, с которым продвигаться дальше будет очень нелегко. Этот путь будет усеян историческими ловушками, в которые Россия попадала уже не раз, застревая в них на десятилетия.
Я убежден, что переучреждение России в качестве парламентской, действительно федеративной республики с сильным самоуправлением — та точка опоры, от которой можно будет оттолкнуться, чтобы покончить с проклятием самодержавия навсегда. Одновременно я отдаю себе отчет, что достичь этой точки в России можно, только двигаясь по «левой полосе». Моя политическая цель сегодня — создание широкого общественного консенсуса как в отношении самой цели, так и в отношении методов ее достижения.
ЧАСТЬ I. КАК ИЗБАВИТЬСЯ ОТ СТАРОГО ДРАКОНА?
Подавляющему числу людей комфортно жить при драконе до самого последнего дня, того самого дня, когда их или их близких убьют, арестуют или выбросят на улицу из уютной обывательской скорлупы. Любовь к дракону — естественное состояние обывателя, и именно она является главной проблемой любого переходного периода от диктатуры к демократии. Не так сложно избавиться от самого дракона, как от обывательской преданности ему. Поэтому избавление от дракона не одноактный красивый революционный спектакль с фейерверком радости и счастья в финале, а многоактная драма со сложным и порою трагическим сюжетом. И в каждом акте этой драмы ее акторам придется разрешать сложные дилеммы, иногда не имеющие однозначного решения.
Глава 1. Стратегия победы:мирный протест или мирное восстание?
В чем состоит стратегия победы в борьбе с деспотией? Людям XVIII, XIX и тем более XX веков легко было ответить на этот вопрос. Стратегия победы — революция.
Какая революция? Конечно, насильственная. Маркс писал, что революция — повивальная бабка истории. А отец-основатель США Гамильтон выразился так: «Если народу надоест его правительство, то он может воспользоваться либо своим конституционным правом, чтобы сменить правительство в ходе выборов, либо своим революционным правом, чтобы свергнуть его в ходе восстания».
Право народа на восстание против узурпаторов власти закреплено в преамбуле американской Конституции. Ленин и его соратники считали революцию основным источником права и призывали судить врагов революции, руководствуясь революционным правосознанием. Было ясно, где враг и что с ним делать.
Но в последней четверти XX века все стало сложнее. Революции, из-за которых в Европе за двести лет пролились реки крови, вышли из моды. А распад СССР и связанных с ним режимов в Восточной Европе создал иллюзию возможности победы над тиранами без применения насилия. Пусть не сразу, но в конечном счете насилие было исключено из стратегии борьбы с деспотией как явление нежелательное и даже недопустимое. Что же осталось в этой стратегии?
В ней остался мирный протест как единственно приемлемая и универсальная стратегия на все времена и во всех обстоятельствах. Целью стала не просто революция, а обязательно бархатная революция, революция в белых перчатках. Протест отныне не мог быть связан с насилием, даже если это насилие по отношению к тирану и его приспешникам, утопившим страну в крови.
До какого-то момента эта стратегия «непротивления злу насилием» работала — по крайней мере, так казалось со стороны. Развитием бархатных революций стали революции цветные, хотя правильнее было бы называть их «цветочные» («революция роз», «революция гвоздик» и так далее). Цветные революции стали успешной политтехнологией, позволяющей мягко выдавливать авторитарные режимы из власти, не допуская серьезного кровопролития. Во всяком случае, на этапе перехода власти в руки оппозиции. За двадцать лет, прошедших с момента «самороспуска» СССР и крушения Берлинской стены, стандарт цветной революции превратился сначала в икону революционного стиля, затем и в революционную догму. А формирование догмы неизбежно ведет к застою.