– Дурни.
– А я бы рискнул. Чего терять? А тут – царевна, да еще с бездонными перспективами…
– Бездонными – это да. Правильное направление указал.
– Ну, умопомрачительными. И сама она умопомрачительная. И не змея вовсе. Она за всех нас жизнь кладет. Могла бы отхватить башенку на забаве и в ус не дуть. А она за нас. За простых. Чтоб у всех было все.
– Это да, я согласен.
– Раз она такая простая и за нас, значит и мужья ей нужны из наших?
– Думаешь, выберет тебя?
– Слащавых благородных навидалась, а нормального мужика, видать, не повстречала. Раз до сих пор никого не выбрала, может, именно меня ждет. Нужно лишь проявить себя как-то.
– Не выбрала, чтобы прочих не оттолкнуть. Ей нужны все. Сразу.
– Пока власть не захватит.
– Думаешь, захватит?
– А мы на что?
– А мы не за нее, мы за себя.
– Так ведь и она за себя, но с нами.
– Говорят, она троемужество отменит. Будет по одному, как до акопалипса.
– Ерунда. Я слышал, каждому разрешат супругов столько, сколько захочется. Хочешь одного – пожалуйста. Хочешь больше – никто не запретит.
– А жен? Или только мужей?
Спор затих.
Я посмотрел на месяц, в голове что-то щелкнуло.
– Сколько дней мы здесь?
– В этом мире? – тихо уточнила Тома. – Сегодня пятнадцатый.
– Точно? Дельтаплан мы заказывали на третье июня, значит сегодня семнадцатое.
– Ой… – Тома прикрыла рот ладошкой. – У тебя день рождения?
Я печально кивнул. Пятнадцать. Совсем взрослый.
– Что тебе подарить? – с любопытством спросила Тома совсем как дома.
Очевидная глупость вопроса повергла в уныние. Что она могла в этом мире?
– Подвинься ко мне, – донесся ее мягкий шепот. – Ближе. Еще ближе. Ну что ты как не родной? Обними рукой, вот так. С днем рожденья те-е-бя-а, с днем рожденья те-е-бя-а… С днем рожденья, милый Чапа, с днем рожденья те-е-бя-а-а…
Шепчущее ласковое пение навернуло слезы. Страшно захотелось открыть глаза, а все происходящее – сон.
Нежный чмок в нос завершил поздравление.
– Все будет хорошо, Чапа. Правда?
– Обязательно, – срывающимся голосом подтвердил я.
На то, чтобы не расплакаться, ушли все силы.
– Кто? – выкрикнули впереди. – А ну стой!
– Поктокай у меня. Глаза протри, – донесся голос бородатого «языка».
Главарь вернулся с совещания. Одновременно мы увидели, что отряд Грозны Святой затушил костры, снялся с места и ушел в обход башни слева. Сивко Предгорный и Таскай Прибрежный увели своих дальше вправо. С утра башня окажется в окружении.
«Язык» Напраса кратко поведал собратьям результат военного совета:
– Переть в лоб – это терять людей. Деметрия настояла ждать. Перекроем все дороги и тропы, запалим в сторонке что-нибудь ненужное – чтобы выглядело деревенькой или складскими запасами, но так, чтобы крестьяне против нас не поднялись. Из башни обязательно поедут на помощь, это их обязанность, тогда одни наши возьмут выехавших, остальные окружат башню и предъявят ультиматум. Если получится, то ворвемся с наскока. Или надавим на чувства оставшихся.
Разбойников план порадовал.
Все улеглись спать. Костры большей частью угасли, зажглись звезды. Тома ворочалась, вздыхала, кряхтела. Чувствовалось, что она долго колебалась, но пересилила себя:
– Чапа… ты веришь, что случись подобное с тобой, я сделала бы все и даже больше?
– Ты уже сделала, сохранив мою жизнь в школе. Как соучастницу, тебя ждал финал Глафиры.
– То не в счет, общая опасность давала силы и заставляла принимать правильные решения.
Я покачал головой:
– Мы не в детском саду, скажи прямо, что нужно.
Сказать, что Тома покраснела – ничего не сказать. И это несмотря на тьму – почти полную, кроме мрачных отсветов костров в каждом из лагерей. Новолуние.
– Или руки помыть надо было, – трудно выпихнули ее губы, – особенно после дурацкой мази. Или переела с радости…
– Снова живот прихватило?
– Ага.
– Какие проблемы. Давай, отнесу.
– К ним я больше обращаться не хочу.
Еще бы.
– Куда идти? – спросил я, принимая Тому на руки.
– За те деревья между лагерями.
На моей шее сомкнулся мягкий живой обруч.
– Вы куда? – возник рядом рыкцарь, сменивший Епанчу. – А-а, почву удобрить. Только недолго. Я отсюда прослежу.
За деревцем мои руки как в прошлый раз начали разворачивать Тому к себе спиной.
– Стоп. – Ее губы сжались до крови, глаза зажмурились от невыносимого стыда. – Ближе к кустику. Чтобы листики достать. И… – Она набрала побольше воздуха. – К себе лицом. Потом мне понадобится свобода рук.
– Тогда… – Теперь я залился пунцом. – Штаны придется снять полностью.
Ноги-то будут меня обхватывать.
– Несомненно.
– Сможешь снять сама, на весу?
– Нет.
Я открыл рот, чтобы сказать, что…
Ничего не надо говорить. Теперь надо делать. Мужик я или как?
Рот закрылся. Легкие провентилировались глубоким вздохом, руки приступили к делу. «Глаза боятся, руки делают» – эта поговорка появилась не просто так. Окончательно подготовив пылавшую щеками Тому к процессу, я присел на широко расставленных ногах, а она, обняв меня за лопатки, повела плечами, сбрасывая мой поддерживающий захват:
– Удержусь сама. Закрой глаза, уши и нос.
Как это сделать, если рук всего две, она не сказала, ее лицо конфузливо зарылось в мое плечо. Я задрал подбородок к небу.
Потом мы лежали, глядя в небеса параллельными прямыми вплоть до соседних галактик. Нас больше ничего не могло смутить. И не было теперь человека ближе. Что там вякнул Сент-Экзюпери? В ответе за тех, кого приручили? Мелко плаваете, месье.
Если б мы только могли представить, что наше заботливо-ответственное единение уже завтра поможет спастись от столь страшной смерти, что даже кладбище нервно курит в сторонке…
Мы не умели смотреть в будущее. Нам хорошо в настоящем. Так и заснули, держась за руки и оставаясь душами где-то высоко, за небесами, где живут вечно и все счастливы…
А вы бы не проснулись, если в рот суют кляп? Мое тело пыталось сопротивляться еще до того, как включился мозг. Поздно. Несколько крепких рук одновременно связывали, а удар по затылку не позволил даже замычать.
Глава 3
Сознание возвращалось медленно. Очень качало. В открывшихся глазах творилось нечто запредельное: втыкались в голубой пол верхушки деревьев, потом взлетали и снова падали. Поняв, что голова безвольно болтается, я напряг шею. Лицо попыталось подняться. Получилось. Но не в ту сторону, как я рассчитывал. Деревья принялись раскачиваться в горизонтальной плоскости.
Оглядевшись, я прозрел окончательно. Не мир неправильный, это голова свисает вниз. Перекинув через плечо и придерживая за ноги, меня нес один из рыкцарей Напраса. Украл у своих, крыса. По криминальным законам такого нужно… Стоп. Какие законы могут быть у тех, кто не признает законов? У них выживает сильнейший либо хитрейший. Вокруг такого, самого безжалостного и беспринципного, собираются любители легкой наживы и территорий, если он действительно самый. Так появились все первые короли в мире. В царстве равных один беспредельщик всегда установит свои правила и заставит всех ему спинку чесать. Не говоря об остальном.
Знал ли историю мой похититель – не имею представления. Наверное, так далеко во времени назад и вперед он не думал, среди своих уже почти самый, а к схватке с другими самыми-самыми еще только готовившийся.
Тома безвольно бултыхалась на плече второго похитителя. Третий нес наше оружие, прихваченное для комплекта. Все трое выглядели как прочие рыкцари, разве что бороды погуще, мышцы покрепче, да взгляды пожестче. Суровая троица. Три сапога пара.
Носильщик вещей первым заметил мои открытые глаза.
– Гля, Борзой, очухались. Как я и говорил, секунда в секунду. Опыт на медовуху не сменяешь.
– Хорошо ты им приложил, Коптюк, – похвалил несший меня. – Научишь?
– А то. Гляди.
Ухмыльнувшись, Коптюк направил сапоги к Томе, которую несли чуть впереди. Жареные сосиски пальцев – в шрамах и обожженные – перехватили свисавшие волосы и вздернули вверх, показывая голову Борзому.
– Вот сюда… куда-то. Как-то. – Его грязная борода затряслась от противного гогота. – Предлагаю обмен. Мой секрет на твое первенство.
Не прерывая размеренного шага, Борзой показал ему кулак. Коптюк не обиделся.
– Тогда сам доходи, что, куда и как.
– Кто не знает – обращайтесь, – донеслось лошадиное ржание того, который нес Тому. – Расскажу и даже покажу совершенно безвозмездно.
– Безвозмездно – уже совершенно, – подал я голос, намереваясь влиться в разговор и что-нибудь выпытать. – Не бывает несовершенно безвоз…
– Гля, добыча заговорила.
В голове будто бы взорвалась бомба.
Когда я вновь пришел в себя, ничего не изменилось. Только ландшафт. Деревья стали мельче и кучнее, мы продирались сквозь них с трудом. Горы стремительно приближались. Похитители иногда сменялись, перекидывая нас друг другу, как кукол. Сейчас я лежал на плече третьего. Тому нес Коптюк, специалист по отключке.
– Думаешь, не догонят? – интересовался мой несун. – Они без ноши. Как только хватятся…
– Следы мы замели, – равнодушно бросил Борзой. – Пусть поплутают. Я местный, они нет.
Показавшийся ранее знакомым грубый голос, наконец, определился, это он втолковывал некоему Невдане, как бить волков. Серьезный дядя.
– Их много…
– Уймись, Духаня, – нервно бросил Борзой. – Куда веду, туда не сунутся.
– А если…
– А если сунутся, то в последнюю очередь.
– Ты, вообще, уверен, что делаешь? – с сомнением проговорил мой третий, названный Духаней. – Человолки…
Коптюк снова поймал мой взгляд.
– Опа, царевна проснулась. Рановато, душенька, можешь увидеть и услышать лишнего.
Последнее, что я увидел – занесенную гирю, вновь умело притворившуюся кулаком.
Тьма сменилась ноющей болью в затылке.