— Короче, Володя, живи пока, — улыбнулся я и глотнул сока. — Живи, но помни, что ты мой должник. С этого момента ты должен незамедлительно сообщать мне обо всём интересном, что узнаешь, и по моему требованию привести все свои войска, куда я скажу. Это понятно?
— Да, Дмитрий Николаевич.
— На всякий случай, чтобы ты не забывал, я оставил у тебя внутри одну штуку…
— Что? — Князь вскочил и пухлыми руками принялся ощупывать свою по-женски круглую грудь.
— Найти и вылечить её невозможно, и она будет медленно тебя убивать. Процесс могу обратить только я, поэтому раз в три-четыре месяца нам нужно будет с тобой встречаться. Понятно?
— Вытащи! Пожалуйста! Я сделаю всё, как ты скажешь! Вытащи!
— Так надёжнее, Вова, не провожай.
Гензо меня скрыл, и, обойдя кресло, я прошёл сквозь стену в соседний кабинет, а уже там провалился в подвал.
— Так, слушайте меня, — быстро зашептала Клава. — Особенно ты, Катя! Костик-то у нас не пальцем деланный…
— А я пальцем? — рассмеялась Катя.
— Не знаю… То есть нет! Но ты у нас девочка молодая, наивная, при этом секретов знаешь много, а они могут эти секреты захотеть выведать! Так что о делах не говорим.
— Вообще-то я специально пролистала книжку одну, про Японию, — сообщила Катя. — Там как раз написано, что на чайной церемонии о делах и не говорят. Это больше медитативная практика.
— Какая-какая?
— Ну, расслабляющая. Надо отрешиться от всего мирского, чтобы познать и почувствовать окружающую красоту, или поговорить о чём-то возвышенном… в общем, что-то типа того, я сама до конца не поняла, если честно.
— Вот то-то и оно! — Клава назидательно подняла палец. — Запудрят мозги красотой и возвышенным, а потом неожиданно спросят: сколько у вас танков? А ты расслабишься и ответишь.
— Если что, Иваныч им не переведёт, — рассмеялся Костя.
— Да? А может, Иваныч тоже расслабится, он не человек, что ли? Ладно, пошли! И держите ухо востро.
Тройка прекратила шептаться и, обойдя дом, направилась к только что построенному японскими гостями небольшому домику, больше похожему на квадратную открытую веранду. Четыре угла почти плоской крыши загибались вверх, а с карниза свисали разноцветные ленты.
Едва гости подошли, как дверцы разъехались и в проёме появились Ван, Тан и Бан. Японцы низко поклонились, и савинцы повторили за ними.
— Обувь можете оставить здесь, — сказал Ван, чьи слова тут же перевёл Гензо-Иваныч.
— Как знала, — прошептала Клава, на всякий случай заскочившая в душ перед визитом.
— Заходите и оставьте все проблемы за этим порогом.
— А чего дверь такая низкая? — проворчала Клава, проходя внутрь.
— Чтобы все при входе склонили голову. Это символ смирения и того, что все мы равны, — ответил Ван.
— Эй, Иваныч! — Клава попробовала прошипеть внутрь рта так, чтобы её никто не слышал. — Не надо переводить каждое моё слово!
— Вот наивная! — заржал Гензо и подмигнул сидящей тут же Акаи, которую видел только он.
Лиса фыркнула и отвернулась.
— Теперь нужно помыть руки и рот спиртом, вон в том умывальнике, — прошептал хранитель на ухо Клаве.
— Ты опять издеваешься? — замерла на полушаге женщина.
— Да нет, вон смотри, Ван показывает.
И действительно, японец что-то быстро говорил и показывал то на ладони, то на рот.
— Ну ладно, спирт — это ещё не самое худшее. — Клава решила взять первый удар на себя и набрала полный рот.
В умывальнике оказалась вода.
«Вот гадёныш», — подумала женщина, но портить шутку не стала.
Она тщательно прополоскала рот, бодро что-то промычала, а потом сплюнула.
— Эх, добро пропадает. Катюш, он не крепкий совсем. Градусов девяносто, не больше.
Катя спокойно подошла к умывальнику и не моргнув глазом совершила процедуру. Отчего у Клавы вдруг закралось подозрение, что Иваныч разыгрывает именно её.
— Проходите!
Ван указал на центр комнаты, где прямо в полу был организован очаг. Пламя ярко горело и грело чайник, висящий на длинной верёвке с крючком.
— Садитесь!
— А куда? — Клава заозиралась, ища стулья или хотя бы чурбан, но ничего не увидела, а когда снова повернулась к очагу, оказалаось, что Ван, Костя и Катя уже уселись на колени прямо на лежащие тут же циновки.
«Нашли девочку на коленях стоять», — подумала Клава и окончательно пожалела, что вызвалась прийти. Но что поделать, нужно укреплять международные связи.
— Тема нашей сегодняшней церемонии, — торжественно провозгласил Ван. — Душа.
— А что вы вкладываете в это понятие? — спросила Катя, внимательно наблюдая за двумя другими японцами, которые стояли в углу у вполне себе нормального стола и что-то очень медленно и степенно взвешивали, насыпали и перемешивали.
— Мы долгое время были одни, — издалека начал Ван. — Признаюсь, думали, что никто больше не выжил. А потом начали встречать других людей, и оказалось, что за сто лет ничего не поменялось. Просто изменилось оружие и условия. Но люди такие же.
— Какие «такие же»? — уточнил Костя, когда японец замолчал. — И каких конкретно людей вы имеете в виду? Насколько я знаю, наши культуры раньше весьма сильно отличались.
— Это правда, отличались. — Ван проигнорировал первую часть вопроса. — Именно поэтому мы и решили вас позвать и поговорить… У нас, я не говорю про предков, я говорю про сейчас… Так вот, у нас как бы есть две жизни. Первая — это наша рутина, ежедневная борьба за выживание нашей расы. А вторая — это церемонии вроде этой. Сейчас она упрощена, но мы можем часами просто сидеть, любоваться на икебаны, обсуждать гармонию природы или красоту иероглифов. Философствовать. Это нас наполняет и даёт силы для второй половины жизни, но они все-таки разделены… вы понимаете, о чём я?
— Смутно, — пробормотала Катя, когда остальные промолчали. — Тут, кажется, не хватает противопоставления.
— Вы очень мудрая женщина, Екатерина, — проговорил из угла Бан.
— Да, правая рука князя кого попало в жёны бы не взял, — сразу же поставила иноземца на место Клава.
— Вы правы, Катя. — Ван низко наклонил голову. — Мы у вас всего несколько дней и, признаться, растерянны. Мы просто не можем понять того, что тут у вас происходит. Вы трудитесь с утра до поздней ночи, на вас идёт огромная армия, а вы не просто не боитесь, но и нанесли им крупное поражение. И в тот же день, вместо того чтобы смотреть на небо, думать о вечном или ждать очередного налёта, вы пьёте водку, поёте медленные грустные песни, пляшете ночью на берегу у костра и купаетесь голыми в реке. И самое главное, вы это делаете вместе. Мы даже не успели заметить, когда люди перестали убирать последствия атаки и начали гулять.
— Это когда кто-то голый купался? — едва дождавшись паузы, спросила Клава.
— Да там мужики поспорили, кто быстрее до того берега доплывёт, — пояснил Костя.
— А голые-то чего?
— Не знаю, жарко, наверное, было.
— А-а…
— Мы полночи это обсуждали, — продолжил Ван. — И даже поспорили. Я считаю, что это водка. Её употребление для вас сродни медитации. Она и делает вас смелыми и одновременно очень глубокими… Она позволяет вам быть цельными, и вы можете одновременно и работать, и думать…
— Так нам же Костя сказал, — заговорил Бан, расставляя перед каждым участником чашки с густым черным чаем. — Что за четыре месяца это был всего лишь четвертый праздник и они редко пьют.
— Думаю, изменения на генном уровне, — поднял палец Ван.
— Это князь, — вступил в разговор Тан, тоже усевшийся на свою циновку. — Местных объединяет любовь к князю. Тот памятник им дороже любой икебаны.
— А я считаю, — снова взял слово Бан, — и читал об этом в книгах, что всё дело в русской душе и водка здесь ни при чём. Если вам весело, то вы веселитесь, прямо сейчас отбрасывая все тревоги. Если нужно сражаться, вы выкидываете из головы всё и сражаетесь. А встретив того единственного — любите.
Японец бросил быстрый взгляд на Катю и, как и его соплеменники поднял кружку, сделал из неё маленький глоточек и уставился на огонь. Савинцы тоже выпили и украдкой переглянулись.
— Так в чём вопрос? — тихо спросила Клава, когда поняла, что от спутников помощи не дождёшься.
— У нас нет вопросов, — после паузы тихо проговорил Ван. — Чайная церемония — это время смирения, единения и размышлений о смысле жизни. Вопросы и ответы не нужны, мы просто высказали те мысли, которые пришли нам на ум. Если хотите, можете высказать свои, а если нет, давайте любоваться пламенем, слушать треск огня и радоваться тому, что сегодня не нужно никого убивать.
Клава покосилась на остальных, а потом ещё раз осторожно понюхала содержимое чашки. Да нет, вроде действительно чай… Хотя, откровенно говоря, без пол-литра понять, что происходит и на хрена они сюда припёрлись, трудно.
— Надо будет сводить их в баньку, — шепнула она Косте. — Им тогда вообще крышу снесёт.
— Согласен, — кивнул ликвидатор.
Побывав в Японии, он лучше других присутствующих знал потенциал восточных союзников. А ещё он догадывался о том, что задумал Дмитрий Николаевич, и предполагал, что рано или поздно Нагасаки станет одним из крупнейших промышленных центров империи имени Акулова. И вот тогда свои люди среди японцев очень пригодятся.
Ликвидатор улыбнулся и так же, как японцы, принялся медленно и глубоко дышать.
— То есть только Толстой остаётся? — спросил Рыбак, когда я закончил рассказ.
— Я говорил с ним на приёме и поверхностно просканировал его эмоции, — пробормотал я, задумчиво глядя на проносящиеся за окном столичные дома. — Не думаю, что это он.
— Ты тогда сказал, что это либо не он, либо он очень сильный маг контроля, — напомнил сидящий за рулём Влад.
— Тогда, может, пока далеко не отъехали и Морозова нет, вернёмся и к нему ещё заскочим? — предложил Рыбак.
— Если он настолько крутой маг контроля, мне не удастся его разговорить, — покачал головой я. — И дальше два варианта: или получится, что я наехал на невиновного и он почти наверняка меня сдаст. Или на виновного, но я не смогу это доказать, при этом окажусь в его логове, где могут быть ловушки.