Удивительное дело! Вместе с изменением общественного строя кардинально изменились и нравы, отношения между людьми. А ведь в советское время преобладали все же дружба и теплота в отношениях.
Действительно, невозможно постоянно писать о негативе — в то время, когда хорошего было больше.
Еще в советское время писателей, бывало, обвиняли в групповщине. Скажем, белорусы делились на так называемых «западников» и так называемых «восточников». Считалось, что первые тяготеют к Польше, вторые — к России. Однако все это было глубоко внутренне и известно лишь «посвященным», потому что внешне никак не проявлялось. Разве что в более интенсивном общении между «своими». Да и то: «западнику» Янке Брылю и «восточнику» Ивану Шамякину подобное формальное деление совсем не мешало быть очень хорошими соседями и видеться часто. А когда они из белорусских классиков в начале XXI столетия остались одни, то и совсем относились друг к другу исключительно трогательно.
В России все подобные вещи проявлялись более резко, обнаженнее, но и об этом широкая публика абсолютно не знает. Не знают студенты-филологи, да и многие преподаватели. Табу до сих пор — даже тогда, когда разделился единый
Союз писателей, причем и в России, и у нас. То есть налицо свершившийся факт, который хорошо известен, — не стоит ли, наконец, обнажить его генезис, развитие, приведшее к определенному итогу?
Но боимся по-прежнему.
Не могу не сказать и о нынешней тенденции поменьше упоминать имя И. Шамякина — наиболее, по мнению журналистов, да и некоторых литературоведов, «просоветского». А между тем на протяжении полувека, если быть честными, именно И. Шамякин пользовался наибольшей любовью читателей. Об этом свидетельствуют очень многие факты. Но что до мнения народа нынешней элите?!. С грустной улыбкой вспоминаю искреннее недоумение наших уважаемых академиков, которые, взявшись в 2010-е г. готовить к изданию 23-томное Собрание сочинений И. Шамякина, поразились глубине произведений прозаика. А где же вы раньше были? Конечно, с высоты времени все видится ярче, отчетливее... Что же касается современных бойких журналистов, то их невежество, в том числе в области литературы, не побоюсь этого слова, ошеломляет.
Однако возвращаюсь к хорошему. Групповщиной ни в коем случае нельзя считать дружбу между писателями. Действительно, очень хорошая мужская дружба была у «триумвирата» — Петруся Бровки, Петра Глебки, Кондрата Крапивы, у Василя Быкова и Алеся Адамовича, у Андрея Макаенка и Ивана Шамякина.
Так, Бровка, Глебка и Крапива, признанные корифеи, — абсолютно разные по характерам, психотипам, по творчеству, — дружили очень искренне и самоотверженно. Они даже дачи себе построили рядом — несколько в стороне от поселка, где у горсовета выкупили участки Пилип Пестрак, Иван Мележ, Иван Шамякин. Что стало сейчас с нашей дачей, я уже писала. Дети Мележа перестроили свою, доставшуюся от отца, собственными руками; наследники Пестрака свою продали, и там сейчас — шикарный особняк очередного нувориша.
Исключительной сердечностью отличалось отношение старших писателей к младшим. Забота о смене — характерная особенность самого духа писательской корпорации. Путевку в литературу Ивану Мележу дал Кузьма Чорный, Ивану Шамякину — Михась Лыньков, Владимиру Короткевичу — Максим Танк, Евгении Янищиц — Нил Гилевич, Алесю Рязанову — Олег Лойко. Собственно, свои кураторы-опекуны были у каждого из начинающих. Старшие писали внутренние рецензии, предисловия к сборникам молодых, редактировали их произведения, включали, часто слишком рано и незаслуженно, в разные комиссии, советы, команды для зарубежных поездок, активно помогали в печатании, в получении премий, квартир и прочих льгот.
Регулярно, не менее двух раз в год, Союз писателей налаживал семинары для молодых литераторов, где старшие проводили мастер-классы, читали лекции, разбирали произведения. Обычно эти семинары проходили в Доме творчества писателей «Королищевичи», что километрах в двадцати от Минска, а затем в Доме творчества «Ислочь» под Раковом. Здесь молодые имели возможность пообщаться не только с маститыми, но и друг с другом, а также отдохнуть, хорошо поесть в течение нескольких дней, насладиться природой.
Быт
В связи с Королищевичами пришла пора сказать и о быте.
Деревянный дом в Королищевичах под Стайками после войны принадлежал председателю Президиума Верховного Совета Наталевичу, но за провинность (его дочери покрестились) он лишился поста и, соответственно, «охотничьего домика». Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, новый руководитель республики, отдал дом Союзу писателей Белоруссии. О Пономаренко Шамякин в своих мемуарах пишет с сарказмом, но большинство писателей, с которыми я разговаривала, послевоенного властителя, любимца Сталина, хвалили.
До строительства литераторами своих дач именно Королищевичи оказались местом работы, отдыха, да и образования. Так, тот же Шамякин писал о ежевечерних кострах М. Лынькова, где собирались слушатели, а классик рассказывал молодым писателям разные истории из литературной жизни. Михась Тихонович ведь вступил в литературу еще в 1920-е г., за его плечами — богатейший жизненный и литературный опыт. Его рассказы — настоящий университет для молодых, которые в подавляющем большинстве не имели высшего филологического образования. Уже за ними, ветеранами войны, придет «университетское поколение».
Помню, младшие упорно допытывались у М. Лынькова, да и у П. Бровки, К. Крапивы, об обстоятельствах смерти Янки Купалы. Все классики излагали примерно одну версию, но при этом у слушателей неизменно оставалось впечатление недоговоренности, неясности, туманности. Когда меня, школьницу, отец возил в Москву, мы неизменно останавливались в гостинице «Москва», и папа показывал мне ту лестницу, с которой упал великий поэт. Оступиться там было невозможно. Другие версии, которые стали плодиться уже в конце 1980-х, тоже не вызывали большого доверия. Но характерно, что старшие писатели, присутствовавшие в тот день в гостинице (именно от них шел Я. Купала в свой номер), как договорились хранить тайну, так и молчали до конца жизни, и никто не смог их растормошить и выбить правду. Но правду они знали.
В Королищевичах любил отдыхать и Якуб Колас. Очень многие, кто не имел дач, также брали путевки в Дом творчества. Так, доценты и профессора с нашей кафедры — все члены СП, быстренько, за пару месяцев, отчитав курсы лекций, уезжали в Дом творчества и вдохновенно писали книги, издавая каждый год не по одной. И ведь действительно славный оказался период для творцов — и в художественном творчестве, и в научном! Взлет литературы, взлет литературоведения. Попробовали бы мы сейчас, тоже люди, худо-бедно пишущие, ежегодно с университетской кафедры удаляться на несколько месяцев для творчества! Тут на пару дней из-под бдительного ока чиновников не ускользнешь. В наше время строгое начальство должно знать, где находится тот или иной профессор, чем он занимается. Не проходит дня, чтобы нам за каким-нибудь делом не позвонили, не вызвали. Кроме того, от нас требуют научную работу, но времени на нее не дают, загружая бесчисленным количеством документов, но уже в электронном варианте. Цифровая экономика! А наши наставники в «тоталитарном СССР», никакими пустыми бумагами не обремененные, жили и творили буквально в райских условиях, всегда пользовались поддержкой деканата и ректората. Нужно, наконец-то, это признать. Все познается в сравнении. Потому о тех, кто не имеет возможности сравнивать в силу возраста, вынуждена сказать: «А судьи кто?.. »
В доме в Королищевичах было четырнадцать комнат. По сторонам, с отдельными входами, — комнаты с просторными верандами, куда обычно поселяли литераторов с семьями. На первом этаже основного корпуса — две очень большие комнаты, туалет и кладовая. Несколько маленьких помещений — на втором этаже, и там же холл, на который выходили пролеты широкой лестницы. По сравнению с сегодняшними отелями и домами отдыха, конечно, бытовые условия достаточно убоги. Но после войны люди совсем не притязательны. Наоборот, они считали, что их обеспечили всем необходимым для творчества. И это правда. Даже то, что на трапезы в столовую нужно было ходить метров за 200—500 (сейчас мне сложно определить расстояние), воспринималось как комфорт — моцион. После работы за письменным столом приятно пройтись по живописной дорожке среди густого леса, причем в компании, в приятной беседе. А кормили замечательно. Причем бывало, что зимой оставалось пару писателей, а все равно Дом творчества работал, и несколько десятков человек обслуживали немногочисленных творцов.
Летом отдыхали с детьми. Уже когда я училась в школе, установилась практика на зимние каникулы также отправлять детей в Королищевичи кататься на лыжах. Обычно с ними ехали несколько родителей, которые и присматривали за остальными. Никаких историй, конфликтов, происшествий не помню. Мы, дети, как и наши родители, очень любили Королищевичи.
Даже когда был построен роскошный Дом творчества «Ислочь» (мой отец курировал его строительство), некоторые старшие писатели отдавали предпочтение патриархальному старому дому.
Правда, недолго. Один из авторов «Сказа про Лысую гору», став первым секретарем СП, продал в разгар перестройки Дом творчества в Королищевичах какому-то предприятию. Уже тогда началась оголтелая, иначе не скажешь, кампания по зарабатыванию денег. А после уничтожения СССР и создания независимой Беларуси последующие руководители Союза писателей развалили, погубили, утратили и Дом творчества в Ислочи, и поликлинику, и много чего другого, чем владели писатели, что построили за собственные деньги (отчисления от гонораров в Литфонд).
Не буду о грустном.
Белорусским литераторам давали путевки и в санатории, а также в Дома творчества союзного подчинения. Самыми шикарными и престижными считались Дома творчества в Коктебеле, в Ялте, в Гаграх (Абхазия) и на Рижском взморье в Дубултах (Юрмала).