Михалкова и «Малахитовую шкатулку» Бажова, и соорудил вместо нее банальную грубку: тоже — мода.
Кстати, книг в доме было достаточно много — целый книжный шкаф — родители покупали их в Гомеле, Чернигове, Киеве. Но постепенно книги, как и многое другое, растаскивались, исчезали неизвестно куда. Вообще все мельчало, ветшало, никло, а люди вокруг опускались...
Я в последнее время пытаюсь вспомнить, когда, с какого момента началось стремительное движение вниз — под откос, к окончательному нравственному, культурному упадку? Помню, все происходило очень быстро, но что послужило первотолчком, спусковым крючком, причиной? По-видимому, год начала падения — 1960-й или 1962-й: тогда оказался запущенным маховик разложения, исходивший, безусловно, сверху. А вот самые незабываемые, самые счастливые, полные годы — полные именно незамутненными человеческими отношениями — пятидесятые.
Терюха еще долго, когда Шамякин стал уже городским жителем и государственным человеком, связывала его с деревенским миром, давала отдых, импульс для труда, материал для творчества. Фактически мои родители до конца жизни оставались душой на своей малой родине (в детстве Шамякин также какое-то время жил в Терюхе, где и познакомился со своей будущей женой).
В начале 60-х годов отца уговорили купить дом в дачном поселке Ждановичи около Минска — там же предложили дачи, построенные горсоветом еще в 1957 году, и некоторым другим писателям: Кондрату Крапиве, Петрусю Бровке, Петру Глебке, Ивану Мележу, Пилипу Пестраку. Шамякин дружил с Глебкой, видимо, тот и уговорил. Дачи Крапивы, Бровки и Глебки стояли несколько в стороне от поселка, и идти к ним нужно было через лес. Уже в начале 1990-х годов рядом с ними соорудила шикарную дачу гимнастка Нелли Ким, нарушив какую-то сложившуюся ранее гармонию. Какую, не могу сказать, но гармонию.
Самая роскошная дача оказалась у Андрея Макаенка — в поселке № 6, ближе к нынешнему водохранилищу Дрозды (а наш поселок — в нескольких километрах от Заславского водохранилища, называемого Минским морем).
Сначала Макаенок купил дачу просторную, но обычную. По доброте душевной пустил в ней зимой пожить знакомую супружескую пару. Они дом по неосторожности сожгли. Больше всего сам Макаенок и его друзья сожалели о сгоревших художественных произведениях Андрея Егоровича: вырезанной им из древесных корней мебели и элементов интерьера, собственном живописном автопортрете — у него были замечательные способности художника и декоратора. Возможно, ему самому стоило бы сделать чертеж и новой дачи. Но он тогда был самым успешным драматургом не только Беларуси — пожалуй, всего Советского Союза, и потому амбициозно заказал эксклюзивный проект у модного архитектора. Дача получилась громадной, модерновой, но неуютной. Мой отец Макаенку этого не говорил, чтобы не огорчать.
Судьбы больших стационарных дач писателей сложились по-разному, и в большинстве случаев драматично. Как-то наследникам они оказались не нужны. Правда, на нашей круглый год живет моя сестра Лина Ивановна. По соседству с ней и тоже постоянно — дочь Ивана Мележа Лариса с мужем Борисом. Но они дачу Мележа полностью, по собственному вкусу, перестроили, благо сами художники и очень мастеровитые. Какие-то дачи уже проданы или достались дальним родственникам. На даче Василя Быкова в том же поселке № 6 в 2014 году откроется музей.
В 1960-е годы многим писателям предоставили возможность построить так называемые садовые домики и выделили участки в 6 км от Заславля. Так возник поселок Взгорье-1, а позднее и Взгорье-2. Сначала были со стороны властей дурные ограничения в строительстве, и потому с ним оказалось связано множество трагикомических перипетий, сатирически отраженных в известной, тогда анонимной, поэме «Сказ пра Лысую Гару». Поэма претендовала войти в анналы белорусской литературы, дополнив травестийные произведения ХІХ века. Сегодня, когда большинства ее героев уже нет в живых, читаешь, стыдясь за авторов, а вовсе не за карикатурно изображенных героев.
Построенные садовые домики, а на самом деле — дачи, для многих писателей, когда продали Дома творчества в Королищевичах, а потом и «Ислочь», построенную при М. Танке и И. Шамякине, стали настоящим благословением. Ведь заработки ныне такие, что на курорты не поедешь. Домов творчества тоже нет. Золотой век далеко позади. Некоторые творцы, например, ветеран Великой Отечественной войны Алесь Савицкий, живут на дачах подолгу и заряжаются там, на природе, энергией.
Питание
Когда сегодня с пафосом говорят о «магазинах шаговой доступности», приходится только грустно улыбаться. При социализме все магазины были такие. Сошлюсь на центр Минска, так как он известен практически всем читателям.
Было четыре больших гастронома по проспекту Сталина (Ленина, Скорины, Независимости), размещенные близко друг от друга: так называемый «Под часами», далее «Центральный» (они и сейчас есть); ниже — «Купаловский», на пересечении проспекта и улицы Янки Купалы, и следующий — на площади Победы. Довольно большой по тому времени гастроном существовал и на улице Ленина, ближе к площади Свободы. Это район, где жила настоящая элита страны. Казалось бы, для нее постарались насадить через каждые двести метров крупную торговую точку. Однако здесь же — всегда полно туристов и людей, приехавших из провинции. Удобно оказалось и для них. Два больших гастронома располагались на привокзальной площади. Смутно помню и на площади Ленина, до ее, собственно, создания в начале 1950-х гг. Вообще можно назвать немало мест, где были тогда гастрономы, а теперь — какие-то непонятные бутики, в которые никогда никто не заходит.
Кроме больших магазинов имелись специализированные. Так, хозяйки, жены писателей из нашего дома по ул. К. Маркса, 36, каждый день ходили «за угол», в хлебный магазин по улице Ленина, напротив Художественного музея; в молочный — на углу Ленина и К. Маркса (теперь здесь продают по заоблачным ценам мясо и колбасы); в рыбный — на улице К. Маркса, тоже почти на углу; и несколько дальше — в овощной на пересечении К. Маркса и улицы Комсомольской. Все очень близко, удобно.
Казалось бы, гораздо удобнее нынешние супермаркеты: ведь все собрано в одном месте. Однако это как посмотреть. Поскольку в детстве мне постоянно приходилось бегать по вышеназванным магазинчикам, то я хорошо помню, что очередей в них никогда не было: два-три, от силы пять человек. Это естественно, так как ходили туда каждый день, запасаться на неделю не было смысла; с буханкой хлеба и батоном, парой бутылок молока любой покупатель обслуживался быстро.
В современный супермаркет каждый день не походишь: и долго в очереди к кассе стоять, и дорого, и далеко — без машины вообще проблема доставки. Супермаркеты исключительно выгодны их хозяевам, выгодны городским властям и тем жителям, у кого все время автомобиль на ходу. Для пенсионеров — по существу непосильны.
Маленькие магазинчики существовали там, где их сегодня и представить себе трудно. На пересечении улиц Красноармейской и Кирова, где ныне здание БЕЛТА, ранее размещалось общежитие пединститута. О студентах позаботились: прямо в этом же здании работал магазин, который в нашем обиходе назывался «На ступеньках». Он был небольшой, забит под завязку, но обеспечивал практически всем необходимым, кроме садово-огородной продукции.
Сегодняшняя продажа овощей и фруктов особенно возмутительна — на фоне того, что помнит наше поколение. В то время фруктово-овощные ларьки можно было встретить на каждом шагу. Помню, например, постоянный на улице Ленина, на подходе к магазину «Молоко». По существу, это были просто столы, заставленные ящиками, и девушкам-продавцам торговать — при разной погоде — было сложновато. Но зато удобно покупателям. Только появились огурцы и редиска — пожалуйста, они на прилавке. Только созрели клубника и черешня — снова-таки ими торгуют широко. Раскупалось все быстро, потому залежалого товара вообще не было. И все, как правило, белорусское, хотя завозилось и украинское, молдавское. Но в основном — белорусское. Не очень гигиенично, совсем (по сравнению с сегодняшним днем) не красиво, но здорово и вкусно. Безвкусную клубнику и ватные яблоки вообразить себе тогда было невозможно.
Довольно долгое время, лет двадцать, все 1960-е и 1970-е годы, полки магазинов были сплошь уставлены консервной овощно-фруктовой продукцией из стран народной демократии. Очень вкусным оказалось венгерское лечо и болгарские компоты из персиков, абрикосов, вишен, груш. Все дешево, доступно, скажем, компот из вишен — 90 копеек, из персиков — 1 рубль 20 копеек (после денежной реформы 1961 года).
Молочного разнообразия, которое запомнилось в 1950-х годах, мы достигли, пожалуй, только сейчас. Не производились йогурты, но они ведь не очень полезны, сладки, зато были фантастически вкусные простокваша, ряженка, топленое молоко, феноменальные сливки, сметана.
В крупных гастрономах открылись отделы по продаже молочного коктейля, который готовился тут же специальными миксерами из молока и мороженого. Пить коктейль необходимо было сразу, пока он еще пышный, пенистый, воздушный. Между прочим, продавался кумыс в таких же бутылях, что и пиво, однако недолго. Молочные продукты в то время — исключительно в стеклянной таре, но разной по размерам. В 1960-е годы появились треугольные кремово-красные пакеты для молока, а затем и прямоугольные. Но вкус постепенно, не сразу, утрачивался.
Вкус сыров также не сравним с нынешним. Особенно любим был клинковый сыр — истинно белорусский бренд. Какой-нибудь голландский тогда и сегодня — небо и земля. Элитарии нередко вояжировали в Вильнюс на электровозе за очень вкусными сырами. Вообще на поездки в Литву долго сохранялась мода: некоторые, далеко не забираясь, прямо у границы делали покупки в небольших городках. Прибалтийские сыры были гораздо вкуснее, чем многие современные европейские. В свою очередь, из Украины и России ездили за продуктами, особенно в 1970-е годы, к «машеровцам».
Некоторым семьям, в том числе и нам, примерно раз в неделю молоко, сыр, творог приносили хозяйки из деревни, по договоренности. Как интеллигенции, так и сельчанам оказалось выгодно (нам носили не менее двадцати лет, уже когда мы и на другую квартиру перебрались); но ведь крестьянам потому выгодно, что жилось им совсем не денежно. Вообще эта практика распространилась широко, особенно это касается военных, у которых не было деревенских родственников поблизости, или москвичей, ленинградцев, городских жителей в нескольких поколениях. Им и кабанчиков носили, и домашнюю колбасу раз в несколько месяцев, и к праздникам яйца, домашний сыр, мед. Заранее договаривались, и люди откладывали деньги на эти покупки.