стержень этого мирка, но сегодня — стержень без серд
22
цевины; и видеть, как кренится этот мирок вокруг тебя.Заражается унылостью, недоброй отрешенностью, противопоставлением друг другу своего«я».
Как веселиться, когда не весело. Как разговаривать сгостями. Как придумывать «развлечения» для своих (стержень ведь!), когдапомнишь, когда знаешь — для чего эти часы.
Заполняешь их, — а не заполняются они. Вылезают то там, тотут — часы, которые ты должна провести в церкви...
И как непросто в такой день подумать: Господи, благодарю!Они смотрят на меня, они любят меня! Они со мной. Вот — моя церковь. Ведь обовсем можно договориться. Всех можно приобщить. Можно радоваться небу голубому,солнцу. Можно читать детям детскую Библию. Можно молиться Иисусовой молитвой...
Все — от собственного малодушия и лени. Знаю это, вспоминаю,озаряюсь на минуту, — и все, конец, снова тяжесть...
Давно, давно я узнала рецепт. Не можешь по объективнымпричинам пойти в праздник в церковь — просто прими это, и все. Чуть ли незабудь. Не о празднике, конечно, о неудаче. Праздник-то где? В душе...
Это испытание такое маленькое — все равно быть
радостной.
ЕСЛИ ТЫ ЛЮБИШЬ...
Андрей, 30лет, учитель истории: Моя жена регулярно ходит вцерковь, а я — нет. Я — крещеный и в Бога верю. Но все эти правила...
23
Есть, конечно, такие обряды, которые меня не очень
обременяют. Например, я же крещусь, когда вхожу в
церковь. Мне это не трудно. Но есть такие, что меняобременяют очень. Если мне 3 часа надо простоять столбом, ничего не чувствуя, ктому же я ничего не вижу, — тогда я не буду стоять. А зачем?
Да, я молюсь Богу, я обращаюсь к Нему. Я могу при этомсидеть, стоять, ходить, лежать... Бог человека всегда слышит и видит. А иконы дляменя — тут, смотря какие. Если икона хорошая, то человек, который ее писал,вкладывал в нее мистический образ, и она нужна хотя бы как иллюстрация этогообраза. Ну, а если бумажная икона — я, в принципе, не очень понимаю, зачем она.И зачем распинаться перед куском бумаги.
Раздражает ли меня, что жена ведет такой церковный образжизни? Если она находится в состоянии
психоза, то мне это, конечно, неприятно. А если она впорядке, т,о нормально. Более того, если она была в нормальном состоянии самапо себе, да еще и в церкви побывала, то она гораздо более уравновешенная. Испокойная.
Но случается, что она приходит из церкви с горящими глазамии трясущимися руками, потому что поп
ее накрутил. Она переполнена агрессией. Почему это
происходит? Уж не знаю...
Поэтому бывает всякое: я срываюсь, жена срывается. Но тем иотличается нормальный человек от сумасшедшего, что он потом о чем-то жалеет,что-то анализирует, что-то пытается изменить. И я понимаю, что не все мне посилам. И могу обратиться к Богу, сказать: я тут ничего поделать не могу, помогимне Ты. Собственно, мы и проделываем это система-
24
тически, вместе с женой. Мы можем стоять у икон, потому чтоесли мы придем к мысли, что все равно где стоять, то можно стоять и у икон. Аей, вроде бы, привычнее...
Мне церковная жизнь моей жены не мешает, если она внормальном состоянии. Хотел бы я, чтобы она ушла из Церкви? Зачем? Если ейхорошо от этого, зачем ей уходить.
Я не противлюсь тому, что она водит детей в храм. Она же непринуждает их, она говорит: пойдемте, детки, в церковь. Она им предлагает: покавы со мной, я хотела бы, чтобы вы ходили в церковь и причащались. Когда онивырастут, и я увижу, что это им нравится, то я, естественно, не пойду импоперек дороги. Но если им будет не по душе, то я против, чтобы вот так — силойвсех подряд «в светлое будущее».
Считаю, что никого никуда привести невозможно. Можнозатащить в церковь, но чтобы внутренне привести — надо, чтобы человек для этогосозрел. Поспособствовать можно только, показав, что такое вера, на своемпримере... И если женщина очень любит своего мужа, она не будет хотеть, чтобыон пришел в Церковь, она будет хотеть, чтобы ему было хорошо, чтобы он былсчастлив. А уж в какой форме это счастье выразится, дело десятое...
Но если один человек хочет привести, а другой не готов, тоэто — патология. Это уже просто эгоизм. Потому что, как я могу хотеть то, чтодругому может быть плохо? А в Церкви может быть плохо, потому что тампсихопатов больше половины...
Я воспринимаю любовь как состояние объединения,
душевного единства. Люди друг друга любят, потому что
они находятся в состоянии душевной близости. Когда
один любит другого, он хочет, чтобы тому было хорошо. Еслиже любовь эгоистичная, то получается, что я люблю не человека, а люблю образ,который нарисовал и
приложил к нему. И если человек не соответствует этому
26
образу, то во мне начинает закипать ненависть. Получается,что я не человека люблю, а то, что сам придумал.
Вот пример. Допустим, я люблю горные лыжи. А она — нет. Онабоится, не понимает. А я так хочу, чтобы она была со мной, чтобы поняла, какэто здорово!
Но я же не буду тащить ее силой или устраивать скандалы, чтоона не катается со мной. Я, конечно, настою на том, чтобы она пошла со мнойодин раз. Не попробовала, а посмотрела, как я катаюсь. Какое я удовольствие приэтом испытываю. Я ей все покажу, от и до. Как я эти лыжи смазываю, как я эти,ну не знаю, гайки какие-нибудь подвинчиваю. Целая чайная церемония!
Выбираю время, выбираю снежный покров, нужную
гору... Потом я спускаюсь с этой горы, и в таком приподнятомнастроении, полный адреналина, переодеваюсь, веду ее в кафе, рассказываю, какэто было здорово. Через некоторое время, когда у нее это абсорбируется всознании, я предложу ей попробовать самой. С какой-то моей помощью — прокатиться.Если ей понравилось, как я катался, что я испытывал тогда, то она пойдет. Парураз прокатится, а потом я ее спрошу: так будешь ходить со мной? Или по-прежнемунет?
У меня действительно были с женой похожие ситуации, когда ятак ее «натаскивал». Она посмотрела-посмотрела, попробовала и сказала: все,хватит; да, я поняла, что тебе это здорово, вот и катайся. А мне дома приятнейпосидеть. И мы в этом прекрасно друг друга понимаем. Я чувствую, что ей это ненужно; и зачем мне снова уговаривать, если человек напрягается.
И еще. Если человек на лыжах катается мастерски, он можетпривлечь и других. Ну а если он все время падает, то от такого примера никтоникогда не научится.
Вообще, учатся же от профессионализма. Почему лю-
А
27
ди ходят на выставки к мастерам, учатся увысококвалифицированных учителей?.. Так же и с христианством. От человека ведьпередается не информация, передается состояние...
ЛЮБОВЬ
Из записок женщины-христианки:
Пять лет с одним человеком. Десять, пятнадцать. До концажизни... Видеть его первым, едва открыв глаза. Его же — последним, перед темкак глаза закрыть. День за днем, год за годом.
Мыслимо ли? Тебе, абсолютно другому человеку, со своейсистемой взглядов на мир, своими привычками и прихотями...
Сначала Любовь все делает за тебя: бежит к нему,
встречает с сияющей улыбкой. Обряжает тебя в красивыеодежды: ему нравиться. Заставляет читать книги, думать, интересоваться тем, чтоему интересно: с ним дольше говорить. Чтобы не наскучить. Чтобы длить
драгоценное общение. Продумывает твое поведение до мелочей:пусть увидит тебя с самой лучшей стороны, в
самом выгодном свете. Торопит угодить ему: вкусно накормить,незаметно зашить порванную перчатку, чтобы помнил. Чтобы грело: рядом —женщина.
На сколько хватит любви — на год, два? На месяц?
Здесь — как в вере. Новоначальному — благодать, потом —искушения, труд. А дальше — то, чего добился этим трудом: по работе и наградабудет. Кончился запас любви — Божьего дара — работай сам.
Не любить — просто. Все успевать по дому, хозяйничать,стряпать, убирать, водить детей в кружки. Чтобы не одергивали, не попрекали.Так надо, так по
28
ложено. Найти себе «параллельную жизнь» по интересам,отдушину: разговоры по телефону, сериал «Скорая помощь», аэробика... В этомконтексте и церковь, «церковная жизнь» — то же самое: попытка уйти в параллельс действительным миром.
Посмотрим со стороны: только что жили как жили, а тут натебе — я хожу в церковь, я читаю молитвы утром и вечером, я не ем мяса посредам и пятницам — и я хорошая. По крайней мере — гораздо лучше тебя. «Ладно.А я — плохой», — в раздражении и недоумении заявляет муж, наблюдая всю нелепицупроисходящей перемены.
Что такое христианство? Во всяком человеке увидеть доброе,увидеть образ Христа и любить его за это, отбрасывая все остальное, как шелуху.А мы, в своем первом благом порыве, все делаем с точностью до наоборот иначинаем — с собственной семьи, со своей «малой церкви».
Вырваться «с мясом» в храм и отвести душу потом, у церковнойограды: «Опять дома скандал. Он же ничего не понимает, ему ничего не надо.Только деньги и
телевизор. Не знаю, что делать... » Плетется, плетется
параллельная жизнь: отработал первую — и в свою.
Самое трудное — жить здесь и сейчас. С тем, что даноГосподом. С тем, кто сейчас рядом. Самое трудное — заставить себя любить.Когда, казалось бы, нет никаких чувств к этому почти чужому, чуждому тебечеловеку.
Вот он приходит с работы. Уставший, раздраженный, готовыйвот-вот сорваться по любому поводу. Трещит голова, с утра без нормальной еды. Чтоон хочет, что ему нужно? Да ничего: поесть, попить, лечь на диван пластом, — сгазетой или телевизором, а потом
29
уснуть. И больше всего ему НЕ нужно — наших упреков и своихмыслей о том, что он не такой, как мы, что он — неверующий, а значит — что-то внем не так... (а ведь есть эти мысли за кажущейся непроницаемостью). Его жизньпроста и очевидна. Он работает — потому что хочет обеспечить свою семью. Онустает — и анестезирует свою усталость «по интересам»: от телевизора (самогобезобидного в этом случае варианта) до
выпивки... Облечь это существование смыслом, радостью,