В этот вечер, когда они только ввалились в холл, которому так и не нашли применения, она сказала со вздохом, не стесняясь банальности:
– Что может быть лучше своего дома?
По крайней мере, немалое облегчение – облегчиться. Хэролд боком пристроился в узком стойле уборной и стоял, точно конь, припавший на колени. Снизу, из шахты лифта, уже доносилась взрывами невнятица ночи. Для Хэролда Фезэкерли, справляющего малую нужду, железные вены в стене новотюдорского дома стали артериями жизни.
– Я думаю, даже Даусон привязался к своему шаткому домишку там, на отшибе, – сказала Ивлин, как часто бывало, заключая разговор, в который Хэролд так и не вступил.
Ивлин, его жена, что-то там делает с волосами. Она уже позаботилась о самом первостепенном – подкрасила губы. Они источают малиновый свет и цвет. Без Ивлин он бы, разумеется, обойтись не мог. На последней из оставшихся от Египта наволочек ему представилась ее посмертная маска, и пришлось включить радио.
Актеры разыгрывали какую-то пьесу, но муж с женой не слушали, потому что, принеся херес, который оба они не очень-то и любили, Ивлин повернулась к мужу и, щурясь, начала:
– Меня осенила блестящая идея… как бы ты к ней ни отнесся.
– Ну так говори, – сказал он, потягивая «Амонтильядо». Ивлин опять прищурилась.
– Знаешь, – сказала она, – у меня нет охоты соваться не в свое дело. Но я вдруг подумала о Несте Сосен… ну, в связи с… только не смейся… с этим Даусоном.
И она сделала именно то, что не велела делать ему: откинула голову и рассмеялась, теребя еще уцелевшее жемчужное ожерелье.
– Несту Сосен? Боже милостивый! Что это ты? Неста Сосен!
В отличие от Ивлин ему было совсем не смешно.
– Ну вот! – самодовольно сказала она. – Так я и знала, тебе это покажется престранным, а я готова доказать тебе, что тут есть смысл.
Она села, и стало видно все, что у нее всегда было чересчур тощее, но Хэролд любил ее. Только он и знал, как завидовала Ивлин ногам Уин Берд.
– Право же, Неста заслуживает, чтобы жизнь наконец хоть чем-то ее одарила, – убеждала Ивлин.
– Но ведь по-твоему, Клем Даусон далеко не подарок.
– Ах, по-моему! – Она опустила глаза. – Ты разве считаешься с моим мнением?
Хэролд уже заинтересовался и возражать не стал.
– Неста слишком молчаливая, – сказал он.
– А он разве нет?
– Да.
Дело серьезное, но ей, кажется, невдомек. Да он от нее этого и не ждет. Это его забота. В свое время он внимательнейшим образом присмотрелся к Клему, разглядел даже тот вросший волосок, из-за которого, по словам старшей больничной сестры, и вздулся фурункул. Старшая сестра вскрывала фурункул, и Клем вытерпел. Но сумеет ли он вытерпеть самые что ни на есть благие, далекие от всего земного устремления Несты Сосен?
– Она отлично стряпает, – сказала Ивлин.
Хэролд не перебил ее, уж так он привык за их долгую совместную жизнь. Они до сих пор спали вместе, пожалуй, раз в две недели. Он и правда ее любил.
– Я это знаю, – сказала Ивлин. – Когда она жила у миссис Бутройд, я однажды там обедала.
– Интересно, как Неста ладила с этой старой сукой.
– Не думаю, чтоб старуха была такая уж сука, – сказала Ивлин. – Неста тоже может быть трудной на свой лад. Хотя с мужчиной будет все иначе. Но я-то имею в виду ее стряпню. А для пожилого человека это всего важней. Очень недурно стряпает. Пищеварение, это так важно.
– М-да, – промычал Хэролд.
– Ее выучила мать, – сказала Ивлин. – Мне правда жаль Несту. В прежние времена воспитанной, практичной, незамужней женщине без средств, из приличного семейства, было куда себя девать. Теперь на них просто нет спроса. Так же как на горничных.
– У принцессы ей жилось совсем не плохо. Тогда ни о какой стряпне и речи не было.
Ивлин покачала ножкой и захихикала:
– У принцессы она как сыр в масле каталась!
Ивлин совсем развеселилась. Они и прежде не раз об этом говорили. После второго бокала хереса уже и Хэролд наслаждался разговором.
– Жила в свое удовольствие, – сказала Ивлин. – Еще как!
Она неторопливо отпила из вновь наполненного бокала.
– И ни следа не осталось, – со вздохом сказала она.
– Чего и следовало ожидать, – сказал Хэролд. – У половины этих вернувшихся австралиек такой вид, будто они побывали не дальше Лиры.
Ивлин кивнула с улыбкой.
– Они, кажется, были в родстве? – спросил Хэролд. – Неста и принцесса.
– Что-о? – вспылила Ивлин. – Но я ж тебе рассказывала, Хэролд, конечно рассказывала!
То была одна из их игр.
– Неста Сосен и Эдди Вулкок были дальние родственницы. По материнской линии. В Мельбурне. Мамаша Вулкок была твердый орешек. Никто особенно не удивился, когда Фернандини Лунго ухватился за Эдди в первый же их сезон в Европе. Отвратный человечек, по-моему, но он до нее не касался. Эдди хватало его титула, а принцу – ее колбас.
– Про колбасы я помню.
– Ну конечно. В свое время они пользовались успехом. Был там один сорт, мясо смешивали с томатом. Ужас, – сказала Ивлин.
Супруги Фезэкерли потягивали херес, забыв и думать про напитки, которые поднимали им дух прежде. Они сами были духи определенной эпохи.
– Надо бы пойти заняться обедом, – вздохнула Ивлин.
Хэролд не поддержал ее. Опыт научил его равнодушию к еде. Вдобавок его насыщал образ Несты Сосен – крупной, белокожей, погруженной в себя, вечно с какими-то свертками. Свертки свисали на бечевочках с ее пальцев, точно гроздья коричневых, готовых вот-вот лопнуть плодов. Знакомые позволяли ей делать для них покупки.
Ивлин все сильней клонило в сон.
– Представляю, как она сидит и вяжет в этой нелепой комнатке над морем. – Ивлин с удовольствием бы покачалась, будь стул подходящий. – Так уютно. Неста увлекалась вязаньем. Пристрастилась к нему еще в школе. В Маунт-Палмерстоне она никому из девочек особенно не нравилась. И я думаю, вязанье отчасти ее утешало. Она нередко предлагала научить нас. Но нас ничуть это не соблазняло. Ну и скверные же мы были девчонки!
– Я думал, Неста тебе нравится.
– А как же! С годами такие люди начинают нравиться. Не то жизнь была бы совсем уж несносна.
– Ни на какую мою помощь не рассчитывай. – С таким же успехом Хэролд мог противостоять ножу.
– И не надо, – сказала Ивлин. – Я и сама не собираюсь уж очень надрываться. Мужчин и женщин чересчур подталкивать незачем. Надо лишь слегка помочь природе. Направить их друг к другу. Свести их.
Она напустила туману, и не ведающий, что творит, холодный сумрак пробрал Хэролда до костей.
А Ивлин наклонилась вперед, обхватив руками локти. Улыбаясь. Впереди завиделась цель, и от этого на ее лице заметно обозначились морщинки.
– Теперь вправду надо похлопотать об обеде, – вдруг заторопилась она.
И пошла в кухню открывать банку лосося.
Очевидно, именно из-за фамилии Ивлин обратила внимание на Несту, сидящую у подножия исполинских сосен, росших с той стороны Маунт-Палмерстона, что была открыта ветру, а может, девчонкам, игравшим на скользких, устилающих землю иголках деревья только казались исполинами. Аромат, шелест сосен стали неотступно преследовать Ивлин, едва она мысленно вернулась к ним. Стала преследовать и Неста. Но вот удивительно, Неста, сидящая под сосной, виделась не старшеклассницей, а полногрудой женщиной, какой она стала в конце концов, почти всегда в серых прямых вязаных платьях. Или в жилетах с юбками в складку других оттенков серого. На лице время оставило следы, но волосы и без химии по-прежнему вызывающе черные. Под густыми игольчатыми ветвями ее волосы все еще ошеломляют ярким блеском, а тень одевает ее полнеющее тело серовато-коричневыми латами коры. Она сидит и вяжет, и улыбка ее скорее вызвана собственными мыслями, чем обращена вовне, к тем, кто, может быть, к ней приближается.
Но однажды в памяти Ивлин всплыла Неста-старшеклассница: та же прическа, та же фигура. Другие девчонки исчезли из памяти. Длинные темные волосы собраны на затылке коричневой бархоткой. Или ленточкой? Ивлин не могла толком разглядеть. Должно быть, сосредоточилась на ее позе: Неста так держала спицы, будто приготовилась к какому-то священнодействию.
– Почему ты всегда вяжешь? – спросила Ивлин.
Неста, казалось, не слышала, однако сквозь паутину затаенной улыбки стало проступать ее широкое лицо. Ивлин заметила на побледневшем лице желтоватые круги под глазами, будто из фланельки или замши. Как вдруг Неста подалась к ней.
– Я только начала, – сказала она, распушив связанную оборку. – Я еще не решила. Может, это и для тебя, Иви.
Она приложила покалывающую оборку к голой шее Ивлин.
– Никакая я не Иви, – возмутилась Ивлин.
Ее и завораживало, и противно было, что грудь у Несты уже почти оформилась. Прямо сдобные булочки.
И она кинулась прочь. Сквозь запах смолы и шорох сосен. Звук собственных шагов по скользкой хвое преследовал ее.
– Тише ты! – запротестовал с соседней кровати Хэролд. – Вся комната ходит ходуном!
– Ох-х, – отозвалась Ивлин. – Должно быть, мне снился сон.
– Про что? – спросил Хэролд из своего бесстрастного бессонья.
– Сама не знаю, – жалобно сказала она. – Или, может, про Бердов и эту жуткую станцию обслуживания?
Шея у нее занемела. С определенного возраста во сне отдыхаешь немногим лучше, чем когда бодрствуешь. Большая разница или сомнительное преимущество, что во сне вы не вольны в своих планах, а наяву – вольны.
Снились ли Ивлин Берды, нет ли (она склонна была думать, что нет), но она вернулась к своему замыслу: послать Уин синее платье, которое уже не хотела больше носить. В сущности, платье премилое, никакая не золотая парча, конечно, но его еще можно носить и носить. Хэролду она пока не сказала. Она еще понасладится, еще немного расцветит свой замысел. Снова и снова представлялось ей, как сырым, холодным суррейским утром Уин получает посылку, как старается развязать узлы. Видела лицо Уин, каким оно ей помнилось, хитрющее, козье, – пустит, бывало, сплетню, боднет редко, да метко. Правда, теперь она уже старая. Этакая Нелли Уоллес, от которой несет бензином.