– Максик, ты мне не просто «друг и всё такое», – передразнила я его, – ты единственный человек, которому я могу рассказать правду. Хотя по идее даже тебе не надо бы, но если я буду всё это переживать в одиночку, то точно сойду с ума.
– Ну, подруга, считай, что ты меня окончательно заинтриговала, – Макс ещё раз подозрительно осмотрел корзину со всех сторон, потом поднял и понёс в кухню. Там он водрузил её на стол, подвигал туда-обратно, пристраивая так, чтобы она занимала поменьше места, в итоге задвинул к самому окну и наконец-то успокоился. – Давай сварим кофе, возьмём пирожные и пойдём в комнату. А то здесь теперь есть невозможно – твои розы перебивают всё.
– А зачем тогда ты их сюда принёс?
– Затем, что если их поставить в комнате, то там потом невозможно будет спать. Смекаешь?
– Ты как всегда прав. А твою вкусно пахнущую еду из пакетика мы есть будем?
– Я – да, ты – нет.
– Почему это? Тебе для меня еды жалко что ли? А ещё друг называется, – я скорчила обиженную мордочку и отвернулась. – Жадина, вот ты кто…
– Лер, там шаверма. Ты такое не ешь, – Макс извлёк из пакета завёрнутую в бумагу шаверму и показал мне. – Сама говорила: «Купи шаверму – избавь город от бродячих собак!» Говорила?
– Говорила. Но я тогда есть не хотела, а сейчас хочу. Дашь кусить?
Макс засмеялся, и я, не выдержав, стукнула его по спине и пошла варить кофе. Дело в том, что из моих тридцати с хвостиком лет с Максом я знакома двадцать семь. Наше знакомство началось с драки за ярко-зелёный грузовик с песком и закончилось мирным поеданием полдника в средней группе детского сада № 15. С тех пор мы дружим, и, хотя жизнь иногда разводила нас в стороны, но связь мы не прерывали никогда, и я была абсолютно уверена, что Макс – именно тот человек, который может наорать, обругать, но никогда не предаст.
Когда мы наконец-то снова устроились в креслах, Макс – с шавермой, я – с кофе и пирожным, я тяжко вздохнула и начала, наверное, с самого главного.
– Макс, он предложил мне стать его официальной любовницей, – я и сама поняла, насколько дико и по-идиотски это прозвучало. – Это он сам так сказал, это не моя формулировка, честное слово. Я спросила зачем, а он сказал…
– Подожди, не тарахти, – Макс отложил едва надкушенную шаверму, и я с тоской проводила взглядом выглядывающие из лаваша кусочки поджаренного мяса, наверное, даже не важно, чьего именно. Желудок требовательно заурчал. – Что значит – официальной? Теперь появилась такая должность?
– Откуда я знаю, – от голода настроение стало стремительно портиться, – что ты у меня спрашиваешь, у него и спроси. Умные все вокруг такие стали!
– А он сказал, что будет входить в твои, так сказать, профессиональные обязанности? – сквозь обеспокоенность в голосе Макса проскользнули знакомые ехидные нотки, которые почему-то сразу меня успокоили.
– Да, конечно, я же не совсем дурочка, сразу про это спросила, – я кивнула и отпила кофе, по-прежнему с вожделением поглядывая на столь презираемую мной когда-то шаверму.
– А огласите весь список, пожалуйста, – проследив за моим взглядом, Макс с сомнением посмотрел на надкусанную шаверму и неуверенно протянул мне. – На, откуси, только немного, а то помрёшь с непривычки, и Беляев меня сошлёт на рудники за убийство особо ценного сотрудника.
– Мне надо будет ходить с ним иногда в рестораны, на какие-нибудь неофициальные мероприятия, иногда ездить куда-нибудь. Зарплата, кстати, офигительная.
– То есть у любовниц теперь уже и зарплата есть? Какая прелесть! В какое восхитительно интересное время мы живём! А в трудовой что будет написано?
– Нет, Макс, не тупи, официально я буду числиться и трудиться спичрайтером, а это… ну типа вторая работа, понимаешь? По-моему, ничего такие условия … как думаешь? К тому же он сказал, что спать с ним вовсе не обязательно.
На последних моих словах Макс подавился очередной заготовленной ехидной фразой и ошарашенно откинулся в кресле.
– В смысле – не обязательно спать? Он тебя любовницей зовёт или кем? Я что-то как-то не улавливаю. Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне всегда казалось, что любовницу заводят в первую очередь именно для постели. Или я что-то пропустил в этой жизни?
– Любовницей, но как бы для вида, понимаешь? Ему это из каких-то сложных и высоких политически-экономических соображений нужно, я не до конца поняла, настолько была под впечатлением от предложения. А так-то я ему не очень нужна, и в койку он меня тащить не собирается, если я сама не захочу. Он так сказал, и я склонна ему верить.
Макс посмотрел на меня как на безнадёжно больную, махнул рукой и, слегка наклонившись вперёд сказал:
– Лерунчик, а теперь послушай меня очень внимательно. Хорошо?
Я настороженно кивнула и приготовилась слушать.
– Смотри, что получается. До вчерашнего дня Дмитрий Васильевич Беляев не имел о твоем существовании ни малейшего представления. Потом, опять же всего лишь вчера, ты вылезла со своими фееричными комментариями и имела счастье или несчастье, это уж как посмотреть, с ним познакомиться. Заметь, Лера, главное слово – это слово «вчера». Потом, не успеваешь ты приехать домой, он звонит тебе и приглашает на чашку кофе в не самое удачное место для такой встречи.
– Почему не самое удачное? – пискнула я, чувствуя в словах Макса неумолимую логику.
– Да потому, моя наивная Лера, что ты сама сказала – у него там конференция. Зачем назначать встречу с потенциальной любовницей там, где тебя не то что могут увидеть, а непременно увидят?
– Зачем? – я чувствовала, что с таким трудом выстроенная мной картина мира снова рушится.
– Затем, что, вероятно, кто-то очень хотел, чтобы его увидели именно там и именно так, как было нужно. Ты сказала, что он предложил тебе шикарную зарплату.
Я уже ничего не пыталась говорить, а только молча кивнула, таращась на Макса полными непрошеных слёз глазами.
– Совсем-совсем шикарную?
– Не то слово, – всхлипнула я от жалости к себе, бестолковой.
– А ты не спросила себя – откуда такие ништяки? Беляев похож на мецената? Нет. Он предложил тебе должность спичрайтера!? Лера, вот даже не смешно ни разу. Ты экономист, ты бухгалтер, но ты не то что не журналист, ты даже рядом не проходила, и о профессии спичрайтера ты знаешь только то, что он речи пишет. Ты сможешь написать для Беляева речь, например, для выступления на конференции в Москве, куда он едет через три дня? Ах, ты даже не знаешь, о чём она… А теперь подумай. Зачем Беляеву, в распоряжении которого за такую зарплату завтра будут лучшие выпускники факультета журналистики, ты? Не знаешь? Я тоже не знаю. Но вспомни про сусликов. «– Видишь суслика? – Нет. – И я не вижу. А он есть!»
– Что же делать? – я беспомощно смотрела на Макса в нелепой надежде, что сейчас он мне всё объяснит и всё за меня решит. Тем неожиданнее был его ответ.
– Не знаю.
– Как это – не знаешь…. – я даже растерялась.
– Молча. У тебя есть два пути, Лерунчик. Первый: ты прикидываешься дурой и делаешь вид, что всё идёт по заранее намеченному плану. Пишешь речи, которые никто и никогда, естественно, не произнесёт, послушно ходишь на новую высокооплачиваемую работу и так же послушно ложишься с Беляевым в койку, когда он на это начнёт настоятельно намекать. И потом благополучно расстаёшься с ним. Оставаясь в счастливом неведении насчет того, «а что это было вообще?» То есть играешь «за него».
– А второй вариант какой? – я некультурно шмыгнула носом, но тут, как говорится, не до ерунды.
– Второй вариант…немного сложнее. Ты ввязываешься в игру, но пробуешь играть по своим правилам. То есть понимаешь, что всё не просто так и пытаешься понять, зачем Беляеву весь этот цирк. То есть пробуешь играть «за себя». Я тебе помогу в любом случае.
– Хорошо, я подумаю, правда, Макс, мне надо подумать. Я ведь не умею в эти игры…и вообще… Знаешь, у меня один вопрос…
– Всего один? Как тебе хорошо…У меня их гораздо больше…Раз этак в десять. Так что за вопрос?
– Цветы от кого?
– И это единственное, что тебя в данный момент волнует? – Макс устало потёр руками лицо. – А первопричина всей этой возни тебя уже не интересует?
– Макс, давай уточним, – я подошла и, обхватив его за пояс, уткнулась лбом в мужскую грудь, вкусно пахнущую давно знакомой туалетной водой, – Лично для меня первопричина всего происходящего – ты. Ведь именно ты пригласил меня пойти с тобой на эту презентацию, хотя я даже не сомневаюсь, что тебе было кого туда взять.
– То есть я правильно понимаю, что ты подозреваешь меня в каких-то интригах и всемирном заговоре? – Макс не сделал попытки отстраниться, но я почувствовала, как он едва заметно напрягся, да и слова прозвучали, конечно, как всегда, достаточно иронично, но что-то определённо было не так. Нечто неправильное, странное, было во всей этой ситуации с самого начала.
– Не льсти себе, – я ещё сильнее прижалась к нему, потом воспользовалась тем, что Макс не видит моего лица, крепко, до звёздочек в глазах, зажмурилась, и всё же проговорила. – Но я хочу знать, как ты замешан во всём этом. И если ты собираешься ответить, что никак, то лучше просто промолчи. Я, может, и не самая умная среди твоих знакомых, но и не полная дура.
– Лер, я никогда тебя не считал ни полной дурой, ни даже просто глупенькой. У тебя с мозгами всегда всё было хорошо, особенно в «доупыриную» эпоху, пока любовь к Антону не вытеснила из твоей симпатичной головы всё остальное. Надеюсь, хоть теперь всё наладится, и ты снова станешь самой собой.
Я покачала головой:
– Не переводи стрелки, пожалуйста. Если хочешь, мы потом подробно обсудим мою не очень сложившуюся семейную жизнь, но сейчас просто ответь на мой вопрос. Вот просто ответь. Как ты замешан во всей этой странной истории? Заметь, я даже не спрашиваю, замешан или нет: я и так понимаю, что да. И теперь хочу понять – как именно. И… и чего мне ждать от тебя. Помощи или… наоборот. На чьей ты стороне?
– Я отвечу, – он аккуратно отодвинул меня и сел в своё кресло. – Я всегда исключительно на своей стороне, Лера. И немного на твоей. И, прежде чем я отвечу на твой вопрос, хочу дать честное слово, что ни разу, ни секунды не хотел причинить тебе боль или навлечь на тебя какие-либо неприятности. Поверь, Лера… Просто Беляев повёл себя не совсем так, как от него ожидали, хотя и не сильно нарушил мои планы.