Несколько голосов ответило ему неуверенно. Воким подождал пока они затихнул, набрал в грудь побольше воздуха и повысил голос:
— В чернейшую ночь Битвы Четвёртой была она одна из немногих, что устояла. Не было тут нашей Госпожи, не было её зеркан, големов и чародеев. Сражение увело её к Соласу, и она не слышала молитв. Были тут только люди и жрецы храма. Сорок дней шла осада, орды чудовищ в кромешной тьме без передыха лезли на стены, кровь их и наша лилась рекой, а из их тел можно было сложить новые стены. Отважно сражались наши братья и сёстры, но всё меньше становилось защитников, и все быстрее приближался момент, когда стены перестанут быть помехой для Мрака и его порождений. И тогда святая Сафир, что была настоятельницей в то время, взяла всех своих послушниц и жрецов, которые не были обучены сражаться, только лечить, и произнесла всего одно заклинание. Это стоило жизни всех их. Всех их сорока. Слишком много они отдали сил. Но волею их жертвы, в же ту секунду кровь чудовищ и людей, живых и мёртвых, та, что смешалась с проливным дождём и та, что ещё текла в жилах, стала гореть как масло. Сила пламени была таковой, что во тьме расцвело новое солнце. Порождения Мрака не смогли выносить вида чистого и белого огня, и дрогнули под мечами защитников, что сражались и горели заживо в пожаре, что объял этот холм целиком. Ещё не скоро солнце расцвело солнце над этой крепостью, но чудовища уже не пытались её взять — не было за её стенами, тех кто сопротивлялся, и не было в их чёрных сердцах желания атаковать эту твердыню. Только лишь страх перед силой воли верных воинов Госпожи. Серая гарь на стенах этой крепости, которую не удалось отмыть за столько веков, которая въёлась в сам камень — это прах великих героев, что в битве с Мраком стояли тут насмерть. Поэтому эта крепость называется Опалённой Твердью. Крепостью, что никогда не была взята. И я Воким, клянусь — таковой она и останется!
Воким развернулся и пошёл прочь. Толпа мрачно молчала и переглядывалась, но не расходилась. Пока первый голос из неё не разорвал тишину.
— Я Канид, клянусь, что таковой и останется!
Кто-то ещё выкрикнул слова клятвы. Затем ещё и ещё, и спустя минуту толпа кипела сама по себе. И стихла лишь когда к ней вышла женщина лет сорока, с длинными чёрными прямыми волосами, от взгляда которой хотелось спрятаться даже самым отчаянным храбрецам.
— Всё вы знаете, кто я, — сказала она в воцарившейся тишине. — Я Мирам, вдова генерала Голгота, многие из вас называют меня Матерью, хотя я не просила. Десять лет назад муж мой сгинул где-то на полях Шестой Битвы, а я не смогла найти его тело, чтобы похоронить. Я тогда с ним умерла, только ещё не поняла этого. Я хочу к мужу, но торопиться не буду. К Вратам Её Царства я пойду по ступеням, что выложу из трупов его врагов. Помогите мне в последний раз напоить меч Голгота!
Резким движением она высвободила из ножен клинок, подняла его к небу, и он засверкал в лучах солнца. Много кто отдал ей честь, прислонив кулак к груди. Толпа проводила её молча. Вышел высокий мужчина с широкой улыбкой, словно услышавший только что прекрасную шутку.
— Ну, а я Шалан, тоже генерал, развелось тут нас, хоть полк отдельный формируй, — от слов мужчины и насмешливого расслабленного тона толпа рассмеялась. — Честно могу вам сказать, друзья, спать не могу по ночам, страсть как охота затолкать топор в глотку этой заразе. И не могу я по-другому. Так что расходитесь, обнимите жен и детей, выпейте со мной вина вечером, выспитесь за всю жизнь, а завтра повеселимся!
— Да!
Толпа ответила ему одобрительными криками, ещё немного покричала и стала расходиться.
— Эх, сынки, хорошо! — заулыбался Дукан, почувствовав вкус отваги в воздухе, махнул Розари и Кальдуру, и стал прорываться сквозь потоки людей. — Та женщина, Мать. Похоже, я знал её мужа. Попробуем поговорить с ней.
Они почти догнали её, но Мать Мирам вдруг остановилась и резко преградила путь тройке бойцов, идущий ей навстречу. От её вида они вздрогнули.
— Ты! Сколько тебе лет? — прикрикнула она.
— Шестнадцать, — выпалил солдат тонюсеньким, ещё не сломавшимся голоском.
— А если я тебя велю выпороть? Не ври мне!
— Двенадцать, госпожа… — прошептал юнец. — Я могу держать меч.
— Прочь! Прочь отсюда, дети! Сейчас же бегите домой.
— Да! Бегите! — крикнул солдат с забинтованной рукой, стоявший у стены. — Здесь вас ждёт только смерть. Когда придёт Морокай мы…
Звон пощечины прервал его речь. Мать Мирам стояла над ним, и под её пылающим взором он виновато опустил глаза к земле. Дукан терпеливо ожидал окончания сцены.
— Вот эти.
Слух Кальдура вырвал эти слова из общего шума, он напрягся и развернулся. Дукан положил ему руку на плечо, предостерегая от поспешных решений. Мать Мирам скрылась в шатре, а их со всех сторон окружили с десяток стражников. Тот, с кем повздорил Дукан чуть ранее, вышел вперёд.
— Да, вот эти ребята, — сказал он, оглядев Дукана с головы до ног. — Вынюхивают тут что-то. Крысы. Задержим их. Стоц, дуй за сержантом, он вроде как освободился. Пускай сам их допрашивает.
Дукан спокойно улыбнулся и поднял руки вверх, подальше от рукояти своего меча и возможности получить нервный укол копьём. Розари устало опустилась на корточки, игнорируя напряжённые взгляды воинов, скучающе вырвала травинку и вставила себе в рот. Кальдур вздохнул и тоже поднял руки. Оружия у него не было, но стражники об этом не знали. Слишком уж часто его пытаются бросить в темницу, последнее время.
— Что тут происходит?
Властный голос раздался сверху. По узкой тропе, где едва могли разойтись два человека, вдруг въехал всадник на крупном белом жеребце. Было ему от тридцати до сорока, его лицо было обрамлено плотной щетиной, которой не было и дня, одежда его была дорогой, гладкой и свободной, рубашка имела вырез на груди. Внутренний свет могущества, уверенность в своих силах, страсть к кричащей одежде и общая надменность, выдали в незнакомце чародея.
— Поймали ещё шпионов, господин Улан. Хорошо, что вы успели вернуться. Чёрная армия на подходе.
— Знаю, — Улан смерил стражника таким взглядом, что тот съёжился.
Белый жеребец дёрнулся, едва не снёс стражника. Улан успокоил его шпорами, посмотрел Кальдуру прямо в глаза и от его взгляда у Кальдура волосы зашевелились по всему телу.
— Это не шпионы. Отпустить, — небрежно бросил чародей.
— Но, господин Улан…
— Не шпионы, сказал же. Увидел бы, если б было так. А я смотрел внимательно, — он подарил Кальдуру ещё один многозначительный взгляд. — Отпустить.
Чародей спешился, кинул поводья жеребца стражнику, дождался пока воины уберутся с поля зрения, подошёл к Кальдуру ближе и спросил тихо:
— Прячетесь?
Кальдур и Дукан удивлённо переглянулись, но ничего не ответили.
— Если вы не погибли, значит и Госпожа жива. Как же я рад вас видеть, Избранные. Я Улан, Плеть Юга, боевой чародей из Саррана, возможно последний, как и вы. Так вы прибыли прятаться или сражаться? Увы, для первого времени у вас уже не осталось, — он махнул рукой на небо.
Далеко у линии горизонта по облакам плыли четыре точки. Монодоны. И часть Небесного Дворца.
— Есть где ночевать? Предложу вам свой шатёр. Нам многое нужно обсудить до завтрашнего дня.
Виденье 15. И всё повторится снова
Кальдур проснулся ближе к обеду. Он бы поспал подольше, невзирая на давно пробудившийся лагерь и шум его сопровождавший, но запах еды стал слишком уж навязчивым.
Спать на мягком, почти бархатном, ковре, укрытым одеялом и с подушкой под головой было настоящим блаженством. За две недели ранения он усох, утратил часть мышц и сил, а после последующего двухдневного путешествия, его ноги взбунтовались, разболелись и пришибли всякое желание выбираться из постели.
Дукан и чародей сидели за столом у входа в шатёр, смотрели на него ехидно и мешали ароматный чай с выпечкой и курением трубки.
— Сколько же в тебе вмещается сна, парень? — поприветствовал его Дукан.
— Служба отнимает много сил, — недовольно буркнул Кальдур, потянулся, сбросил одеяло и поднялся.
— Умывайся и присоединяйся. Нам есть что обсудить.
— А где Розари? — Кальдур зевнул так, что у него что-то хрустнуло в челюсти.
— Шастает где-то. Ждать не будем. Она не любит беседы. Любит приказы, не то что ты. Давай-давай, мне куда проще думать, когда есть пища для размышлений, пускай и скудная и наполовину состоящая из твоего нытья и тупости.
Кальдур презрительно хмыкнул, вышел на улицу, снова потянулся, осмотрелся, обмыл лицо с первого попавшегося ведра, прополоскал рот и протёр глаза. Солнце уже жарило, и к запаху еды из шатра добавились запахи конского дерьма, навоза, человеческого пота и гари. От них он поспешил ретироваться назад в шатёр. Сел за стол, не дожидаясь приглашения, схватился за чай и свежий хлеб, посыпанный ароматными семенами.
Дукан и Улан уже насытились, обменялись анекдотами и байками, и теперь мерили друг друга тяжёлыми взглядами и натянутыми улыбками.
— Итак, чем же таким почивают на юге, что можно пережить Битву, чародей? Только честно, — начал Дукан.
— Очевидно, что я не участвовал в событиях Шестой Битвы, — с долей ехидства ответил ему чародей.
— Почему?
— Потому что у меня были другие задачи. Мы готовили Сорран к обороне по ту сторону Явор.
— Даже боевых чародеев нынче привлекают к строительству?
— Для этой задачи привлекли множество разных чародеев. И других людей. Просто гору ресурсов. Скрывать уже не вижу смысла. Пятьдесят лет назад из этого далёкого аула с населением из дикарей и рыбаков, мы начали делать вторую столицу. А двадцать лет получили приказ ускориться. Справились. Теперь это крупнейшая крепость по ту сторону Явор.
— Вторая столица? — Дукан не поверил, поёрзал по стулу. — Зачем? Госпожа предвидела борьбу за корону?
— Нет. Это просто запасной план на случай… на случай, если мы проиграем Битву. Теперь кажется не таким уж и диким, правда? — Улан горько усмехнулся. — Возможно, Госпожа знала что-то… или чувствовала.