Жаль, что здесь нет настоящих жрецов.
Будь их тут хотя бы с десяток, с их настоящей силой и знаниями, с их опытом и с их самоотверженностью... смертей было бы в половину меньше. За это пришлось бы заплатить цену, но какой бы жрец не заплатил?
Жаль, что ей не дали закончить обучение. В книгах, которые она читала, было написано так мало. Недостающее она узнала тут, но зачастую слишком поздно, ценой её незнания был целая жизнь человека или даже несколько жизней. Она не могла оценивать важность этих жизней, ведь это удел Госпожи... Её удел делать всё что только можно… но она вела счет, просто не могда не вести.
Триста двенадцать. Вышли или выйдут отсюда. Плевать, кто они, и кем будут. Хоть царями, хоть нищими, хоть потерянными, хоть бандитами в доках, что берут за безопасный проход, хоть новыми Избранными — ей неважно…
Триста двенадцать на одной чаше весов.
И вот-вот на её глазах станет шестьсот один на другой. Шестьсот один человек, которых привезли к ней ещё живыми, и которым она не смогла помочь. Первую полусотню с первой чаши весов она не считает — на них хватило Вод Оточ, и правильнее будет сказать, что их спасла сама Госпожа. Ну… или они оказались очень удачливыми, оказавшись в нужное время в нужном месте. А остальных, со второй чаши, она старалась помнить.
Всех.
Всех до единого.
Мальчик с вспоротым животом. Слишком большая рана, она не смогла зажать её. Прожил всего две минуты. Нужно было иметь большую и чистую тряпку на такой случай, кипячёное полотенце, которое нужно было оставить в прокипяченной же кастрюле и держать накрытой крышкой. Может быть, если бы она давила всем весом у него был бы хоть какой-то шанс? Может быть, через прокипяченную тряпку туда бы не попала зараза и...
Лучница с ответным ранением в шею. Говорит, смеётся, в сознании, улыбается. Её усадили в сторонке, не казалось, что её нужна срочная помощь. Умерла сидя. Анижа нашла её уже холодной. Нужно бы проверить на внутреннее кровотечение. Вся её шея и область вокруг ключицы была синяя. Глупая смерть.
Сгоревший сержант. Покойник сто процентов. Весь чёрный. Отказался от дурмана, боялся уснуть или потерять сознание, приказал отдать всё солдатам, которых привезли с ним. Позвал командира и полчаса ему докладывал. А потом вдруг затих. Она бы ничего не сделала. Силёнок на такое чудо бы не хватило, даже вложи она всю себя. Легла бы рядом с ним, но ничего бы не поменялось. Так бывает.
Настоящий гигант с распоротым бедром, которого ей пришлось смотреть прямо в телеге, на которой он приехал. Слишком тяжёлый. Порванная артерия выскользнула из её пальцев, она потеряла её внутри мышц бедра, всё было залито кровью. Под рукой не было нужного инструмента. Он смеялся и травил байки, бледнел и старался не смотреть на рану. Вроде понимал, что всё плохо и старался подбодрить скорее её, чем себя. Слишком много потерял крови. Нужно всегда таскать с собой сумку с минимальным набором. Спать с ней, есть и даже ходить в туалет. Чтобы под рукой всегда было то, что может понадобиться...
Тот, что к ней клеился. Ударили его по голове сильно. А он в полубреде ей комплименты всё говорил, да замуж звал. А потом у него глаза закатились, судорогой тело прошило, и сердце его встало. Что-то с мозгом. Можно было попробовать пробить в черепе дырку, стравить давление, рискованно, да и она никогда не умела точно определять место внутри головы. Слишком мало опыта.
Послушница молодая из храма местного. В куче раненых затесался темник переодетый, она его признала, но всё равно хотела помочь, а он с перепугу ножом её и ударил в живот… В печень попал… быстро отошла, на глазах. Никак бы не успела зашить... И такую рану не прижечь. Теперь присматривалась к каждому, и если что-то не нравилось — говорила страже.
Темник этот… Перепуганный молодой, порубили его прямо там в палате, легкораненые и подоспевшие стражники, столько ран было, что в жизни его не собрать. Не очень-то и хотелось. Но если бы был шанс — помогла бы…
— Мне бы до середины лета дожить, — раздался тихий голосок с дальней лежанки.
Анижа встрепенулась и подошла ближе к покрытой испариной бледной девочка с тяжёлой раной в животе. Она бредила.
— Летом, почти в конце, мне шестнадцать будет. И вот тогда можно… А раньше умирать никак мне нельзя. Я маленькая ещё совсем.
Анижа провела ей рукой по лбу, вздохнула. Несмотря на испарину, лоб девочки был холодным, а это означало, что её тело уже перестало бороться, у него больше нет сил. Анижа, конечно, попробует дать ей отвар и понадеется на молодой и крепкий организм, и на волю к жизни, только вот каков шанс?
— Я ведь не видела ничего, мне никто не целовал… как так вышло вообще? Мужчины не шли вперёд, их отбросили в третий раз, и они же не могли заставить себя идти и бросаться на пики. И тогда я пошла первой, чтобы им стало стыдно… и им стало. Ну, зачем я это сделала? Неужели это было моё дело? Девушки такие слабые, они могут так... не могут так... не могут...
— Утро, — поприветствовал Анижу Мадж.
Он только что выбрался из землянки, был потрёпан, покрыт грязью, от него воняло скисшим потом и перегаром. Анижа кивнула ему, не удержавшись, сморщилась от его вида и запаха, чем вызвала у него только издевательскую ухмылку.
— Ты бы, подруга, лежа бы отдыхала, толку бы больше было, — упрекнул он её, ведь она выглядела не очень. — Не дадут же никогда поспать нормально, хоть с ума сойди и на людей бросайся… Там ещё одного привезли. Пойдём смотреть. А потом и позавтракаем.
Анижа поклонилась ему, взяла сумку и пошла.
***
— Резать надо, — хмуро покачал головой Мадж. — Не спасём ногу.
Он отошёл от телеги, сплюнул на землю, и кивком пригласил Анижу, чтобы и та посмотрела и высказала своё мнение.
— Как это не спасёте?! — заорал солдат с перебитым бедром из которого торчала кость. — Вы шо, охренели? Я как жить-то потом буду?! Коновалы! Отойдите от меня! Уберите их! Дайте других! Бра-а-атцы! Караул! Калечут! Убивают!
Анижа молча кивнула, ей хватило быстрого взгляда на ранение, а на лице Маджа проступило удивление.
— Что? Устала что ли? Даже пробовать не будешь?
— Тут уже ничего не сделаешь, — покачала головой Анижа, морщась от криков раненного. — Долго везли. Гангрена слишком сильная, он бы пережил бы этот день, и уже хорошо было бы.
— Ты что брешешь, ведьма?! — рявкнул на неё солдат и попытался дотянуться руками. У него не получилось, он откинулся назад и воздел руки к небу, он бредил. — Вы где нашли таких?! Убийцы! Ублюдки! Мрази! Твари!
— Тише-тише, товарищи-то ещё спят твои, лагерь весь разбудишь. Ну не повезло тебе, братец, бывает так, — усмехнулся Мадж, глядя солдату в глаза. Пытался успокоить и ободрить, но вышло скорее издевательски. — Судьба у тебя такая, даже если бы раньше привезли, тебе ногу так оприходовали, что ловить нечего. Не повезло тебе только в том, что у нас дурманы кончились, а новых мы наварить не успели. Но это ничего. Сейчас вина в тебя вольём до рвоты, потом скрутим, сунем в рот палочку помягче, а там… девчонка наша ловкая, ножовочку возьмёт, да минуты за три-четыре точно управится. И будешь жить.
— Пожалуйста не надо… — солдат зарыдал и замычал, словно какое-то животное.
— Надо-надо. Это ты щас не понимаешь, а потом поймёшь. Ну… может быть, — Мадж задумался, поморщился и пожал плечами. — А может и не поймёшь ни черта, до смерти меня проклинать будешь… Да оно мне и плевать на это, если честно. И без ноги жить можно, вот что я точно знаю. Моё дело тебе жизнь спасти. А как ты её просрёшь меня уже мало касается.
Проходящий мимо коренастый санитар преклонного возраста, остановился у телеги, покачал головой, пыхнул трубкой сквозь бороду, кряхтя наклонился и задрал штанину. Постучал по палке, на которую опиралась когда-то отрезанная нога. Только сейчас Анижа заметила, что он сильно хромает, и что это не мешало ему очень долгое время таскать на себе раненых, котлы с едой, колоть дрова и делать прочие не особо лёгкие даже для здорового человека вещи. Зрелище не успокоило несчастного, он завопил и зарыдал ещё сильнее.
— Побереги силы, — мягко сказала ему Анижа. — Они тебе понадобиться, когда мы начнём. И когда закончим.
— Мама! Мама-а-а! Мамочка-а-а!
— Мамочка-то как раз твоя нам спасибо скажет, что ты вообще вернёшься с поля боя, — усмехнулся ему Мадж. — Ладно, везём в лазарет. Придётся, тебе Анижка попилить с утреца, да попыхтеть немного. Зато зарядка какая! Полезно для долгих лет жизни. И бодрит.
***
— Ты чего творишь, дурная?!
Вместо крика у Маджа вышло скорее шипение змеи. Анижа вздрогнула, громадный стеклянный шприц с толстенной иглой, которую она воткнула себе в руку, и через которую медленно наливалась кровь, дрогнула, и очередь шипеть настала для Анижи.
— Слабый он совсем. Помрёт, — тихо пояснила она, медленно выдвигая плунжер.
— А так точно помрёт! — уже тише прикрикнул старший целитель. — Запрещено кровь в другого человека вливать! Ты где эту бандуру достала вообще?
— Это вашей школой запрещёно. А я знаю, что Табура достиг немалых успехов, переливая кровь людям.
— У него больше половины умерло, твою мать! Не только раненых, но и здоровых людей! Ты что не знала, дурочка?
— А чего ещё делать?
От её спокойного и уверенного голоса Мадж успокоился, потёр виски и сказал ей уже ласковее:
— Ты же сама ослабеешь так. Ещё и не спишь нормально.
— Не ослабею. Я ему совсем немного дам. По капелькам с гор Явор собирается.
— Дурочка ты ещё совсем. Молодая. Эх… жалко тебя. Ладно, я этого не видел. Ты закончишь как, сразу поешь, и спать иди. Это приказ. Надо тебе отдохнуть, подруга. Я так думаю уже новых нам везут и немало. Нужно чтобы у тебя силы были. Обещаешь, что сделаешь?
— Обещаю.
***
Снился ей кошмар, но такой, которой уже случилась.
Один офицер Вокима, дворянин какой-то богатый и важный с Соласа, лежал у них с лёгкой раной руки. Как только с постели в стал, с перевязкой ходить начал и руку разрабатывать, так стал клеиться к послушнице молодой, которая ещё младше и зеленее Аниже из монастыря пришла помогать. Хотели ему морду набить, да не почину было, боялись всё, что Воким не пожалеет за такой проступок, казнит, выпорет или похуже чего сотворит.