Добоялись.
Чуть он послушницу не изнасиловал. Отбилась от него еле как, да он обиды не просил. Тут же её заколол, а вместе с ней и с легкораненых двух, которые её отбить попытались и на него с голыми руками бросились.
Воким, и правда, не пожалел.
Велел дров натащить на большой костёр, дрова нужны были под костры и под много что, его отговорить пытались, но он был непреклонен.
«Пускай знают», — сказал он, — «кто из своих как темник себя ведёт, он хуже темника. И таких я буду живьём до костей сжигать. И на чин мне срать, и на родство».
Сожгли того дворянина на медленном огне, и ещё несколько сержантов и офицеров, своих постов лишились. А в тот монастырь Воким груз отправил из золота и драгоценностей, чтобы хоть как-то вину загладить.
***
— Кто щас не заткнется, пришибу! Ликом Госпожи клянусь, пришибу!
От шёпота Анижа проснулась, пошевелилась на своей лежанке и открыла глаза. Уже стояли сумерки, и она даже испугалась, что проспала лишнего.
— Ну вот, козлы! Проснулась! Довольны теперь? — снова послышался голос. — Вот встану на ноги, всем вам взбучку устрою! Не дали поспать! А ей как на ногах стоять сутками? Бедная девчонка.
— Да тише, командир, мы же не зла тут стонем и кряхтим!
Говорили о ней. Из соседнего тента, куда дня три тому назад привезли сержанта и его шестерых не особо несчастных и пострадавших бойцов. Она поднялась с лежанки, расчесала рукой волосы, и заглянула к ним.
— Прости, сестрёнка, — жалостливо попросил сержант, от его виноватого вида и щенячьего взгляда Анижа улыбнулась.
— Ну? Чего буяните, артисты? — зевнув, спросила она. — На поправку у меня собрались уже?
— Да поскорей бы, — ответил ей бритоголовый вояка. — Черноту-то мы ещё не всю истребили. Нам бы снова в бой. Стыдно лежать.
— Ишь какие у меня, не навоевались ещё, — Анижа вздохнула. — С вас обход и начнём. Руки кто распустит, пока наклоняюсь, будете у меня траву вместо пайка кушать всю дорогу из лазарета. Уяснили?
— Да ты чего, сестрёнка, — аж задохнулся сержант и суровым взглядом окинул своих бойцов. — Кто руку на тебя подымит, тот её у себя в заднице и ощутит, клянусь своим местом в Её Царстве.
Анижа благодарно ему поклонилась, зевнула и преступила к работе. Сержант был хороший. Слушались его и уважали.
***
— Он как?
Мадж остановился у койки с бойцом, спавшим после ампутации ноги.
— Да дышит пока, дышит, — ответила Анижа, как раз осматривая швы и рану. — Вот в себя придёт ещё орать на нас начнёт, и ругать почём свет стоит.
— Да-а-а, — протянул Мадж. — Они это дело любят. А ты как? Не приплохело?
— Да не. Я не такая уж и дурочка, за которую меня все тут держат.
— Там это… — Мадж скривился, то ли от неловкости, то ли от чувства вины. — Ишака в поле нашли бесхозного. Забили тут же. Суп из него будут делать. Но нам принесли тут, пока всё в котёл общий не ушло. В общем… ишатину будешь сырую? Тебе бы полезно было после потери крови.
— Буду.
***
Куски сладковатого сырого мяса с резким запахом, ещё отдающее кровью, застревали в горле, но Анижа сосредоточенно жевала их и проглатывало словно лекарство. Ей нужны были силы, чтобы работать, тут даже спорить не нужно. Остатки она скормила нескольким солдатам, которым по её мнению это было нужнее.
Мерзкий вкус пришлось заесть парой сухарей, и запить мерзковатым и вяжущим травяным чаем. Она поспешила снова обойти раненых, пока солнце ещё не село окончательно. Бодрость после дневного сна сделала своё дело — она была внимательной, собранной и выполняла всё быстро и без ошибок.
— Хорошо так… — прошептал старый ветеран.
Анижа аж застыла, поправляя ему повязки. Мужчина вымученно улыбнулся.
— Хорошо, что к Вратам такая красавица провожает. И не страшно совсем.
— Так вы может... и не умрёте, — немного возмутилась Анижа.
— Умру. Чувствую уже. Отхожу я, — он ей спокойно улыбнулся.
— И как это? — спросила она после паузы, поняв, что он уверен в своих словах.
— Спокойно. Лучше чем я думал. Страха нет. А боль как-то уже и притупилась, не так мучает меня. Я даже радость какую-то испытываю…
— Почему?
— Ну, доченька… жизнь по эту сторону земли меня особо и не баловала. Любила мне тумака отвешать… Спокойных годков было раз-два и обчёлся. Не было мне места нигде, если так подумать. А теперь всё. Конец. Не достанёт меня она там. А я посмотрю Царство. Там оно и лучше всё должно быть. И счастливее. И потом, там перекантуюсь, и всё заново начну. Глядишь так попадёт, что без Битв новую жизнь отживу. В промежуточке.
Анижа вздохнула, не зная, что ему ответить и надо ли ей вообще отвечать. Он снова ей улыбнулся, нашёл в себе силы повернуть голову и посмотреть на неё.
— За тебя вот волнуюсь. Тебе жить ещё и жить… А ты таким занята. Тяжёло это? К Вратам людей провожать?
— Не знаю даже. Не думала. Работа тяжёлая, да. Но кто-то должен делать. Если не я тут буду стоять, то кто?
— И то верно. Желающих вряд ли будет… В общем, спасибо тебе за всё. Ты хорошая. Очень хорошая. Встретить бы такую… после всего этого…
Его взгляд затуманился, он отвернулся и погрузился в пучину полубессознательной боли. Анижа снова осмотрела его раны, недоверчиво глянула на его бледное лицо, и покачала головой. Шансы выжить у него всё ещё были хорошие. И не важно, что он чувствует. Она и не таких с того света вытаскивала.
Анижа встала и пошла к своим записям, хотела освежить в своей памяти нескольких похожих раненых и решить, что ещё можно сделать.
В проходе к своему тенту она остановилась. Что-то было не так.
Девушки, которая хотела дожить до середины лета, на своей лежанке уже не было.
Триста четырнадцать.
***
— Чего задумался, Мадж? Остынет!
Её коллега дымил трубкой и смотрел вдаль, перед ним остывал суп. Он вздрогнул и смерил её тяжёлым взглядом.
— А да… — он посмотрел на тарелку. — Просто боюсь… и радуюсь.
— Пьяный что ли опять в сопли?
— Да нет, — он нервно хихикнул. — Знаю я просто, что в Шестую было. Лагерь давно стоит, раненых много… радуюсь я, что мы ещё никаких болячек тут не расплодили, вроде лихорадки и чумы. Везёт нам пока. А боюсь я того, что этот момент таки настанет. Это будет совсем другая картина лазарета. Понимаешь?
— Вот настанет… и будем думать, — Анижа надулась, суп и так был противным, а слова Маджа окончательно испортили желание его есть.
— Знаешь, почему так мало врачей там трактаты писало?
— Не до того им было?
— Нет. Кто поумнее был… бежали из таких лазаретов. А кто вроде тебя был… просто не выжили. Одно дело, когда ты с одним больным пересёкся. К тебе совсем немного болезни перешло, ты можешь победить. А другое совсем дело, когда ты со многими больными безвылазно находишься. Врачи, не смотря на отсутствие ран, ещё сильнее заболевают. И часто первыми умирают. Все. Под чистую.
— Ну и? — мрачно протянула Анижа.
— Да просто надеюсь, что ты успеешь ума набраться. И сделаешь что нужно. Для себя в первую очередь. И для тех, кто всё равно умрёт.
***
— Избранная на тебя странно смотрит, когда бывает в лагере. Почему так?
Царило утро нового дня. Юноша по имени Гнарт обедал прямо на куче свежее разрубленных дров. Он иногда помогал ей, и сейчас она составила ему компанию, благодаря Госпожу за уже холодный и желеобразный суп, который был одним из самых отвратительных завтраков в её жизни.
— Странно это как? — удивилась Анижа, недоверчива перемешивая ложкой желе.
— Не знаю даже… — Гнарт ел вариво спокойно, энергично работал ложкой и почти так же энергично языком. — Словно ты её обидела, она тебя видеть не может, но хочет… Не видел, чтобы так смотрели люди друг на друга. Вот и спросил. Что меж вами стряслось?
— Да чёрт же их разберёт, этих Избранных, — попыталась отшутиться Анижа и замялась — от жизни в лагере в её речи проскакивало всё больше грубых слов.
— Устала, сестрёнка? — Гнарт её сочувствующе улыбнулся, оторвавшись от облизывания ложки.
— Отдыхать будем, когда это всё кончится, — Аниже вдруг перехотелось есть, и она отдала остатки "супа" Гнарту, тот согласился на предложение радостно и наконец перестал её донимать.
Она взяла ложку и деревянную тарелку, когда тот закончил, и поплелась к лагерю. Еду всё ещё разносили и раздавали тем, кто сам не мог за ней дойти. В этом помогали раненые, которые уже шли на поправку. Один из них подозвал Анижу к себе и протянул ей целый мешочек с подножным лагерным кормом — старые орехи, свежие шишки, сухари, сушёные и нарубленные в труху мясо, рыба и овощи.
— Ты чего это? Украл что ли? — забеспокоилась Анижа.
— Не-не-не! — тот замотал головой, так что его раны заболели, и он скривился. — Не. Это мы с пайков немного отложили. Ну, тех кто на поправку идёт, у больных не брали, естессно. Что тебе было побольше… а то ты вон какая худая, а работаешь как вол, днями и ночами стоишь, бегаешь, шьёшь или таскаешь нас на себе. Жалко же до слёз тебя.
— Не надо, — Анижа покраснела. — Отдай назад, вам есть надо, чтоб быстрее поправиться. Ну и чтоб не таскать...
Солдат вытаращился на неё, словно на сумасшедшую.
— Видела поле за лагерем? Сколько людей до Врат гулять пошло. А я не пошёл. Поживу ещё, как и товарищи. Всё благодаря тебе. Бери, не стесняйся, сестричка, не обижай нас. Мы ещё добудем. Лишь бы ты ещё кого из наших спасла.
***
— Опять ты тут? — недовольно проворчал стражник.
Анижа опустила глаза под его взглядом.
На лагерь уже опустилась ночь, многие огни погасли, а стражник всё не хотел уходить с прохода и пустить её к пленным.
— Вот и не стыдно тебе… ты же сама ближе всех видишь, что они с нашими парнями делают… а ты их лечишь?
— Не могу я иначе, пусти…
— А то я тебя задерживал… — охранник встрепенулся и убрал копьё в сторону. — Эх… жалко тебя. Не место такой чистой душе среди этой грязи всей. Смотри, чтоб тебя в клетку не затащили и кричи если чего. И побыстрее там.