син сэйкацу ундо). Этот процесс, который мы можем условно назвать этностандартизацией, был на деле гораздо шире, чем рамки «движения». Он проявлялся частично в оформленных публицистикой и вербализованным общественным мнением рамках, частично носил характер государственных мероприятий, частично же проходил в спонтанной форме. Но суть его была одна. Это тенденция к замене поливариантности на стандарт. Подобно тому как в языке имелось стремление заменить локальные диалекты и социальные жаргоны и стили единым стандартным литературным языком (хёдзюнго), так и в культуре имелась тенденция заменить многообразие местных и сословно-социальных обычаев и форм поведения неким единым общеяпонским стандартом, не связанным с новейшими заимствованиями и вестернизацией, но отражающим наиболее привычные для столичной городской жизни традиционные нормативы. Определенной стандартизации подвергалась, особенно в городской буржуазной среде, и новогодняя обрядность.
В разных областях Японии всегда был неодинаков удельный вес мероприятий, проводившихся в рамках семьи и в рамках селения в целом. В конце XIX — начале XX в. более или менее всеобщими чертами сельского новогоднего праздника или, точнее, цикла новогодних мероприятий, который растягивался примерно на две недели, являлись моления Божеству года — Тосигами — как дома, так и в местном храме, взятие «молодой воды» (вакамидзу) на новогоднее утро, «начало дел» (котохадзимэ) на 2-й день нового года, «встреча счастья» (фукумукаэ) на 3-й день, на 6-й день — обряд «отгона птиц» (ториои), на 7-й день — обряд «семитравья» (нанагуса), на рассвете 11-го дня — обряд «первой мотыги» (кувахадзимэ), через полмесяца, т. е. на 14–15 день, — обряд «Праздник огня» (Тондо)[498].
Среди разнообразных видов источников, важных для изучения обычаев и обрядов новогоднего праздника японцев в конце XIX — начале XX в., можно выделить четыре основные группы: письменные памятники, музейные коллекции, иконографические материалы и этнографические наблюдения.
Наиболее многочисленной по своему составу является первая группа — письменные источники, которая представлена произведениями фольклора, древней светской и культовой поэзией, историческими сочинениями, произведениями японской классической литературы, свидетельствами путешественников (ученых, дипломатов, журналистов, писателей), посещавших Японию в XIX–XX вв.
Для японской историографии и литературы, поэзии и фольклора всегда были присущи интерес и внимание к календарной обрядности, к праздникам года, к традициям и обычаям, связанным с ними. Причин этого явления немало, по, прежде всего, истоки этого явления лежат в многовековых традициях земледельческого труда, а также в древних религиозных воззрениях японцев, обожествлявших всю окружающую природу, воззрениях, которые уже в период раннего средневековья сформировали особую эстетическую категорию культа природы, свойственную японской культуре.
Календарные обычаи и обряды нашли свое отражение в памятнике древнего японского фольклора и поэзии — антологии «Собрание мириад листьев» («Манъёсю») (VIII в.). К древним культам, многие из которых были теснейшим образом связаны с народными обрядами земледельцев, восходят песнопения-молитвословия норито, записанные в памятнике X в. «Ритуалы годов Энги» («Энги сики»), По мнению Н.А. Невского, многие из этих норито восходят по крайней мере к VII в. н. э.[499]. Для изучения истоков одного из центральных предновогодних обрядов, обряда «очищения», проводившегося в конце 12-го (а также 6-го) месяца, огромный интерес представляет норито «Молитвословие Великого очищения», переведенное на русский язык Н.А. Невским[500]. По свидетельству Н.А. Невского, еще в 20-30-х годах XIX в. оно исполнялось во всех синтоистских храмах во время церемонии всенародного отпущения грехов, проводившейся в конце 12-го месяца. Аналогичные церемонии проводились и в конце 6-го месяца[501]. С подготовкой к Новому году были, очевидно, связаны и обряды, во время которых исполнялось норито «Праздник Успокоения огня». Как замечает Н.А. Невский, эти мистерии имели целью «предохранить дворец от пожара», они проводились также в 12-м и 6-м месяцах[502].
Наиболее характерные элементы новогодней обрядности японцев отразились в японском фольклоре — в песнях и сказках.
Ценнейшие материалы по предновогодним и новогодним обычаям и обрядам, характерным для различных исторических эпох, содержатся в классических произведениях японской литературы, начиная с сочинений Ки-но Цураюки (X в.), Сэй-Сёнагон, Мурасаки Сикибу и включая произведения современных японских писателей, таких, например, как Токутоми Рока (1868–1927) и Кавабата Ясунари[503].
Свидетельства, которые мы находим в произведениях классической японской литературы, помогают воссоздать историю развития новогоднего праздника, понять его истоки и особенности. Так, об обычаях и обрядах Нового года в хэйанскую эпоху (IX–XII вв.) мы узнаем из таких сочинений, как «Дневник путешествия из Тоса» («Тоса никки»), написанный в 935–936 гг. выдающимся японским поэтом Ки-но Цураюки[504], и дневник Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья»[505].
Один из основоположников японской литературы, поэт и прозаик, составитель поэтической антологии «Собрание старых и новых песен» («Кокинсю», или «Кокинвакасю»), Ки-но Цураюки принадлежал к знатному, аристократическому роду. Ряд лет он был губернатором отдаленной провинции Тоса (о-в Сикоку). Возвращаясь из Тоса в Киото, Ки-но Цураюки вел лирический дневник. Путешествие продолжалось с 21-го числа 12-го месяца 935 г. по 6-е число 2-го месяца 936 г. Для нашей темы особенно важно, что дневник охватывает период новогодних праздников. И хотя автор и его спутники встретили Новый год, совершая морское путешествие, а может быть, именно благодаря этому обстоятельству, они очень часто вспоминали о том, как обычно проходил этот праздник в столице, обращали внимание на обычаи других районов страны. В дневнике появились записи об обычае украшения домов на Новый год ветками вечнозеленых растений, воспоминания о ритуальной еде первого дня Нового года, о праздновании 7-го дня и 1-го дня мыши, о еде 15-го дня. Многие из этих свидетельств — самые ранние в источниках упоминания о тех или иных новогодних обычаях.
Лирический образ четырех времен года и календарных праздников эпохи Хэйан воссоздала Сэй-Сёнагон. Примечательно, что первые строки ее дневника «Записки у изголовья» посвящены временам года. Поэтично ее восприятие природы. Красоты каждого времени года: «Весною — рассвет. Летом — ночь… Осенью — сумерки… Зимой — раннее утро»[506] — великолепно переданы Сэй-Сёнагон и оказали огромное влияние на эстетику и литературу Японии. Третий дан «Записок», названный «Новогодние празднества», выражает присущее хэйанской эпохе понятие красоты, воспринимаемой через красоту природы и праздника. О многих торжествах и праздниках года пишет Сэй-Сёнагон. Часто упоминаются новогодние празднества и связанные с ними традиции. Белее 30 различных обычаев и обрядов новогоднего цикла, существовавших в X в., запечатлено в сочинении Сэй-Сёнагон.
Особенности празднования Нового года в период Камакура (1185–1333) отразились в поэзии Сайгё (1118–1190)[507] и в философских эссе «Записки от скуки» («Цурэдзурэгуса») Кэнко-хоси (1283–1350)[508].
Для изучения обычаев и обрядов предновогоднего и новогоднего циклов, характерных в XVII в. для горожан и представителей других сословий Японии периода Токугава (1603–1868), важнейшим источником являются новеллы Ихара Сайкаку (1642–1693)[509]. Ихара Сайкаку открыл новый этап в развитии японской литературы. Он вывел на страницы своих произведений рядовых горожан, сельских жителей, монахов и купцов со всеми их заботами, бедами, страстями. Уроженец Осаки, он много путешествовал по стране, собирал предания, легенды, описывал нравы и обычаи разных областей Японии, ставшие той канвой, на которой он ткал свои узоры. Нравы, обычаи и обряды Японии XVII в. ярко и выпукло встают со страниц произведений Ихара Сайкаку — своеобразной энциклопедии жизни тогдашнего японского общества.
Сказанное в полной мере относится и к календарным праздникам. В новеллах Ихара Сайкаку события нередко развертываются вокруг новогоднего праздника. Обычаи разных мест, торжества, заботы и беды должников, приготовление новогодних угощений, красочные картины предновогодних базаров, развлечения праздничных дней, другие традиции — все это передано Ихара Сайкаку удивительно жизненно, красочно и метко.
В японской классической литературе XIX–XX вв. обращение к обычаям и обрядам новогоднего праздника очень часто сопряжено с философско-эстетическими и гражданскими раздумьями писателей о судьбах традиционной японской культуры и ее своеобразии, о природе Японии. В этих размышлениях, выраженных в старинном жанре дневниковых записей, новогодний праздник представляется уже как символ традиционной японской культуры, как выражение национальной специфики и самосознания (см., например[510]).
Среди огромного множества произведений литературы на русском и западноевропейских языках, написанных людьми, посещавшими Японию в XIX–XX вв., для данной темы наибольший интерес представляют сочинения, в которых имеются свидетельства о праздновании японцами Нового года. Здесь, наверное, необходимо упомянуть сочинение французского дипломата Эме Гюмбера «Живописная Япония»