линга, в которые якобы вселялись демоны. Эти фигурки выбрасывали в последние дни 12-го месяца. У многих народов обряды изгнания нечисти принимали массовый характер, нередко этим занимались ходившие по домам ряженые.
Очистительные функции новогодних обрядов у китайцев, корейцев, японцев были тесно связаны с многочисленными оградительными обрядами, призванными защитить в наступающем году от болезней (обычно упоминаются оспа и холера). Так, от заболеваний оспой и лихорадкой призваны были оградить, по мнению корейцев, обряды поклонения Чхоёну — сыну Дракона Восточного моря, победителю Духа оспы (лихорадки).
В новогодней обрядности изучаемых народов прослеживаются также обряды, связанные с искупительной функцией. Наиболее ярко последняя выявляется у тибетцев, например, в обряде изгнания лугона.
Очистительные, оградительные и искупительные функции новогодних обрядов и обычаев китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев усиливаются представлением о том, что рубеж перехода от одного года к другому — это особенное, сакральное время. Это период «разрыва» временного потока, время открытого противостояния добрых и злых духов и божеств, тот миг, когда живущие соприкасаются с миром потусторонним, с миром предков, с невидимой, но важной сферой, откуда наряду с добрым, покровительствующим, ограждающим началом идет и начало темное, стремящееся навредить, внести сумятицу, сотворить зло. Своеобразная и вечная диалектика — неразрывная связь добра и зла.
Несомненно, эти представления уходят в глубокую древность и, возможно, одним из своих истоков имеют представления о неразрывности поколений, а также древние обряды, когда умерших хоронили прямо в жилищах или около них. Сознание связи с ушедшими сочеталось с чувством страха перед ними. Следующим этапом было представление о наличии у умерших нескольких душ; некоторые из них приносили живущим зло[880]. В Тибете и Монголии существовало мнение, что злокозненной является душа, обитающая в костях и остающаяся на месте погребения[881]. Эти древние воззрения со временем были адаптированы и частично преобразованы религиозными и философско-этическими системами (буддизмом, ламаизмом, конфуцианством).
Поэтому благостный приход предков в новогоднюю ночь (у ряда народов Восточной Азии освященный конфуцианским культом предков) был неразрывно связан с приходом темных сил, как бы другой ипостасью представителей потустороннего мира. По мнению К.М. Герасимовой, у ламаистов «закрепились представления о какой-то главной перерождающейся или перевоплощающейся душе, а представления о костяной („могильной“) душе и душе, превращающейся в злого духа, слились в понятие злого духа покойника»[882].
Именно поэтому обряды, восходящие к культу предков в календарной обрядности многих народов, в том числе и изучаемых в данной монографии, связаны с обрядами подавления темных сил, с обрядами противостояния им. Назовем условно функцию таких обрядов функцией противостояния или защитительной.
Вредящим, темным силам в новогоднюю ночь противостоит грохот хлопушек (у китайцев и тибетцев). Возможно также, что понимание особого значения новогодней ночи как времени, когда надо быть особенно бдительным, породило, например, у корейцев и японцев обычай не спать в эти часы. В исторической ретроспективе обряды, имевшие своей целью приветствия и жертвоприношения добрым божествам и духам, покровительствующим предкам, постепенно отделились как в семантическом значении, так и во временном плане от обрядов, призванных противостоять темным силам, злокозненной стороне потустороннего мира, ушедших предков.
Так, у корейцев и японцев злые духи особенно опасны в ночь с первого на второй день Нового года. Поэтому у корейцев существовал обычай ложиться спать в эту ночь как можно раньше, плотно закрывать двери дома и убирать с порога всю обувь. У японцев известна традиция в ночь с 1-го на 2-й день года класть под подушку картинку с изображением Семи богов счастья. При этом «стремились» увидеть «счастливый», вещий сон. В основе этого обычая те же представления о приходе темных сил, так как картинка не только дарила «счастливый» сон, но и отгоняла злых духов. В Юго-Западном Китае днем «прихода» демонов, воплощавших губительные для человека силы, считался 5-й день, а в Центральном Китае — 7-й.
Можно предположить, что к защитительной функции обрядов, призванных противостоять губительным силам, восходят и устрашающие маски, которые используют во время ряда новогодних развлечений и представлений. Страшные маски и костюмы, в которых непременным атрибутом являются изображения черепов и скелетов, например, в представлениях новогоднего тибетского Чама, возможно, призваны показать другую ипостась пришедших предков, а также защитить от их смертоносного воздействия. В этом представлении, в символическом танце, который исполняют ламы в масках докшитов — гневных защитников веры, происходит подавление злых духов, темного начала.
Возможно, первоначально в новогодних танцах, выступлениях ряженых, в устрашающих масках и маскарадах изображались как сами темные силы, так и начало, им противостоящее, их побеждающее. Представляется очень интересным мнение Г.М. Герасимовой о том, что в ламаистских мистериях докшитского Чама (Цама), в том числе и новогоднего, более четко выявляются истоки рождественского ряженья, карнавальных маскарадов, присущих многим народам, в том числе и европейским, где, однако, они «претерпели многоступенчатую трансформацию и потеряли свой первоначальный смысл»[883].
Очевидно, с этими же представлениями о близости и борьбе добра и зла, о соприкосновении мира здешнего и потустороннего, о жизни и смерти, о борьбе животворящих и губительных начал, особенно четко проявлявшихся, по мнению изучаемых нами народов, в сакральный период новогоднего праздника, связаны многие обычаи и обряды. Например, у тибетцев в первый день Нового года по домам ходил ряженый монлипа, лицо которого было выкрашено наполовину в белый, а наполовину в черный цвет. В городах Южного Китая в середине 1-го месяца устраивались праздничные шествия, главными персонажами которых были Белое непостоянство (Байучан) и Черное непостоянство (Хэйучан).
Наконец, эти же представления лежат в основе ритуальных противоборств в многочисленных играх-сражениях (камнями, факелами), состязаниях, бегах. Наиболее полно эти ритуальные противоборства представлены у корейцев, китайцев и тибетцев. У японцев их следы можно заметить в обычае устраивать во время зимнего солнцестояния или в первые дни Нового года состязания в сумо. Правда, в наши дни это характерно только для отдельных районов Японии и даже для отдельных храмов.
Для сравнения можно вспомнить мотив терзания оленя или копя грифонами, столь характерный для древнего искусства скифов, который многие исследователи трактуют как выражение ритуального противоборства на стыке старого и нового годов.
Надо упомянуть еще об одной функции обрядов и обычаев новогоднего праздника китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев, о функции, пожалуй более, чем все остальные, связанной именно с этим праздником.
Мы имеем в виду обряды и обычаи, восходящие к инициальной магии, поэтому, наверное, и функцию этих обрядов и обычаев следует именовать «инициальной». Инициальная магия, или магия «первого дня», известна многим народам мира. В новогодней обрядности китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев она занимает одно из центральных мест. Можно предположить, что к магии «первого дня» восходит бытующая у многих народов Восточной, Центральной и Юго-Восточной Азии традиция прибавлять возраст человеку с Нового года, считать новогодний праздник всеобщим днем рождения.
Традиция эта живет и в наши дни. И, только зная о ней, можно в полной мере понять поэтический образ, метафору, встречающуюся в одном из стихотворений известного современного монгольского поэта Бэгзийна Явухулана. Поэт воспевает красоту своей родной Монголии, ее горы, степи, пустыни. Чувства гордости и счастья наполняют его душу, и поэт рад тому, что он живет в такой прекрасной стране,
Где все четыре времени в году
Одновременно мне считают годы
У японцев бытует обычай в первые дни Нового года собираться людям (из числа родственников, хороших знакомых), которые родились под одним знаком зодиака. Среди тибетцев сохраняются обычаи, имеющие своей целью отвести неприятность наступления «несчастливого» возраста (по представлениям тибетцев, это годы, кончающиеся на цифру «девять», а также восемьдесят первый год).
Среди обрядов и обычаев с инициальной функцией у изучаемых нами народов можно выделить по крайней мере, три хронологических пласта, имея при этом в виду, что в исторической ретроспективе их было значительно больше. Наиболее архаическими были обряды и обычаи, приходившиеся действительно на первый день Нового года. Таковы обычай «первого выхода» из дома, так называемая небесная прогулка у китайцев; обычай «первого шага» при выходе из юрты утром у монголов; обычай первого гостя у корейцев. У китайцев, японцев, тибетцев бытует обряд зачерпывания утром «молодой воды», которой приписывалось магическое значение. Широко распространены обычай магии «первого слова» и связанные с ним многочисленные табу на плохие, неблагозвучные и тем более на бранные слова.
Два других пласта обычаев и обрядов инициальной магии восходят к несколько более поздним, хотя также довольно древним историческим пластам. Это обычаи и обряды с инициальной функцией, которые приходятся на последующие после первого дня Нового года дни. У корейцев, например, это целый праздничный цикл — первый день мыши, первый день быка, первый день зайца, первый день дракона, первый день змеи, первый день свиньи — цикл, восходящий к традиционной шестидесятиричной системе летосчисления. В каждый