Рис. 5. Новогодний лубок. Надпись гласит: «Новая весна — большая радость»[103].
Разумеется, многие детали на новогодних лубках представляли собой просто традиционные аллегории. Так, в качестве символов долголетия на картинках обычно фигурировали персик, сосна или аист, обильного потомства — плод граната, богатства — пион. К числу популярных новогодних символов счастья относился дракон, приносивший богатство, и тигр, издавна считавшийся в Китае пожирателем демонов. Куски бумаги с написанными на них иероглифами лун («дракон») и ху («тигр») иногда помещали на дверях домов вместо изображений божественных стражников. Цяньлун (Денежный дракон) часто упоминается в благопожелательных надписях на новогодних картинках. Вестником счастья на Новый год считалась также лошадь или, точнее, баома (драгоценная лошадь), нагруженная сокровищами. В такой же роли выступала и трехлапая жаба, входившая в свиту Бога богатства. Особо следует отметить распространившиеся в XIX в. стилизованные рисунки ножниц европейского образца, как бы перерезавших вредоносных гадов, каковыми в Китае слыли скорпион, сороконожка, змея, ящерица, паук, иногда жаба.
Помимо новогодних картинок из области иконографии и картинок с благопожелательными ребусами существовали и другие разновидности няньхуа: картинки, воспроизводившие сцены из популярных в народе сказок и театральных пьес, картинки пейзажные и бытовые (в частности, сцены сбора урожая, детских игр или одна из самых распространенных — сцена «Разбогатевший на стороне возвращается в родной дом»). Нередки были и картинки с шуточными сюжетами, например, «Учитель-невежда», «Мальчики воруют сливы у старика сторожа» и пр.
Разумеется, резкие перемены в жизни китайцев за последние полвека не могли не отразиться на содержании новогодних лубков. Традиция няньхуа утратила прежний религиозный смысл, а ее старые бытовые аспекты смешались с политическими и национальными ценностями нового Китая.
Рис. 6. Новогодний лубок[104].
Весьма важной деталью новогоднего убранства дома было изображение бога Чжункуя, почитавшегося в народе как защитник от болезней, податель всякого блага и даже помощник при родах. Молва связывала этого бога с именем жившего в VII в. неудачливого и к тому же уродливого претендента на ученое звание, который, в конце концов, от стыда покончил с собой. На том свете Чжункуй взялся защищать людей от злых духов и однажды избавил императора танской династии Сюаньцзуна (VIII в.) от преследований одного докучливого демона. Легенда о добром, но несчастном книжнике не более чем поверхностная попытка ученых людей объяснить популярность божества, давно известного в народе. В действительности имя Чжункуя, по-видимому, фонетически восходит к названию молота из персикового дерева, которым участники экзорсистских шествий древности били злых духов[105]. В эпоху правления династии Сун (X–XIII вв.) Чжункуй был главным персонажем маскарадных процессий, изображавших изгнание нечисти, а его портреты вешали на дверях домов. В XIX в. изображение Чжункуя помещали, как правило, в комнатах. Сюжет картинки был подчинен устойчивой иконографической традиции: грозно размахивая мечом, враг демонов заставлял опуститься летучую мышь — символ счастья. Известно, что в экзорсистских процессиях средневековья Чжункуй фигурировал в паре с некоей «маленькой сестрой». Мнение о связи Чжункуя с персиковым деревом косвенно подтверждает популярная в некоторых районах Китая (особенно на Юго-Западе) разновидность новогодней картинки, на которой изображена девочка, сбивающая на землю летучую мышь веткой цветущего персика.
Рис. 7. Новогодняя аппликация.
а — Ножницы, перерезающие «пять гадов»; б — Чжункуй[106].
Среди новогодних украшений дома почетное место отводилось цветам, в первую очередь пионам, символизировавшим богатство и знатность. Большой популярностью, особенно на юге страны, пользовались нарциссы и орхидеи — символы супружеского согласия. Во всяком случае, обычай требовал в Новый год ставить по обе стороны семейных алтарей вазы с цветами. Многие выставляли целые букеты из пионов, орхидей, веток айвы и корицы, поскольку сочетание их названий, произнесенное вслух, можно было воспринять как фразу с хорошим смыслом: «богатство и знатность яшмовых покоев».
Приобретать цветы следовало живыми с таким расчетом, чтобы они расцвели как раз на Новый год. Поэтому в городах Северного Китая новогодние цветы выращивали в теплицах и продавали на специальных цветочных рынках — практика, имевшая в Китае длительную историю. Уже две тысячи лет назад цветочные теплицы имелись в императорском дворце, а в крупных городах средневекового Китая продажа искусственно выращенных цветов носила массовый характер[107]. На южном побережье Китая, чтобы предотвратить преждевременное цветение праздничных цветов, их нередко ставили в морскую воду[108]. В срезанном виде продавали только колокольчики, ветки некоторых кустарников, а также «счастливых» деревьев — персика и сливы. Эти ветви заблаговременно ставили в вазу, стараясь сделать так, чтобы они тоже зацвели к празднику. Украшали дом и красочными картинками с изображением цветов. Узор или орнамент из стилизованных цветов были важным элементом новогодней благопожелательной символики.
На Новый год в доме устраивали так называемое дерево, с которого трясут деньги. В лохань насыпали горкой вареный рис, обкладывали его фруктами, а поверх клали хурму, в которую вставляли ветку кипариса. К ветке с помощью красных нитей привязывали медные монеты, а в южных районах — кусочки желтой и белой бумаги, напоминавшие жертвенные деньги. «Денежное дерево», очевидно, было призвано обеспечить богатство и благополучие в будущем году. Кроме того, кипарис издревле слыл в Китае символом долголетия и душевного благородства, а слова «ветка кипариса» звучали почти как словосочетание «сто сыновей». Аналогичным образом хурма выражала пожелание «десять сыновей»[109].
Рис. 8. Рисунок-оберег. Чжункуй[110].
В Южном Китае на Новый год повсюду ставили так называемое зерно на десять тысяч лет: в ведерко насыпали рис, поверх клали хурму и апельсины и вставляли в рис кипарисовую ветку. Чжэцзянцы усматривали смысл этого обычая в том, что сочетание слов «кипарис, хурма, большой апельсин» имело фонетическое сходство с фразой «большая удача во всех (букв. „ста“) делах»[111]. В провинции Фуцзянь на горку риса, обложенную всевозможными фруктами, водружали апельсин, а в него вставляли цветок, сверху прикрепляли бумажки с иероглифами чунь («весна»), син, («счастье») или знак, представляющий собой сдвоенный иероглиф си («радость») (популярный в Китае символ супружеского согласия). Эту композицию, носившую название «рис встречи Нового года», ставили на домашних алтарях, а на пятый день Нового года рис и апельсины съедали[112]. Наряду с цветами апельсин в Китае почитался символом изобилия и счастья за красноватый цвет его кожуры, а также благодаря тому обстоятельству, что иероглиф цзю («апельсин») в обыденном начертании состоял из знаков «дерево» и «удача».
Фуцзяньцы ставили апельсин с цветком также на блюдо из трех видов овощей, отваренных в кипятке. Обычно для этой цели использовались целые стебли пуэрарии, шпинат и белая капуста. Готовое блюдо именовалось «овощи встречи Нового года» или «овощи для целого года», т. е. оно символизировало полный достаток в доме в будущем году. Недаром обычай предписывал варить пуэрарию в целом виде, с корнями и листьями. Кроме того, в провинции Фуцзянь у каждой двери в доме ставили один-два стебля сахарного тростника, вырванные из земли с корнем. Сахарный тростник, очевидно, символизировал сладость жизни[113].
Наконец, обязательной принадлежностью новогоднего убранства дома были масляные фонари, нередко с начертанными на них «счастливыми» иероглифами. Обычно фонари помещали рядом с благопожелательными картинками или надписями в комнатах и на стенах домов. Два больших фонаря на специальных треножниках или шестах по ночам освещали двор. Подобно многим другим атрибутам новогодних празднеств, фонари играли двоякую роль: изначально они воплощали благородную силу света, разгонявшего темные силы, со временем же их стали воспринимать в первую очередь как украшение новогодних торжеств.
После того как дом и все, что в нем находилось, было надежно защищено от посягательств нечисти и надлежащим образом украшено, следовало отдать последнюю дань уходящему году. Во многих районах Китая 29-й день последнего месяца был зарезервирован для визитов к родственникам и друзьям, для того чтобы «проститься с годом»; ученикам полагалось посещать своих учителей; замужние дочери должны были навестить своих родителей. Это был день, так сказать, всеобщего прощения и благотворительности, когда следовало помогать нуждающимся; в знак этого дня всеобщего милосердия в Пекине у ворот домов ставили зажженные курительные свечи[114].
На следующий день, с раннего утра, женщины были заняты приготовлением пищи, отнимавшим много времени и сил. Дело не только в том, что к праздничному столу хотелось, конечно, подать разные деликатесы из редких и дорогостоящих продуктов. Обычай требовал заготовить всю еду на праздничный период заранее, поскольку в эти дни запрещалось пользоваться ножом, чтобы не «отрезать» счастье будущего года (ножи и другие острые предметы из кухонных принадлежностей заворачивали в красную бумагу и прятали). К тому же все продовольственные лавки в первые дни Нового года были закрыты. На несколько дней вперед варили даже рис, причем в особенно благочестивых семьях очаг топили не хворостом (считалось, что это грозит дому оскудением), а стеблями травяных растений