ь не ведает о событиях, происходящих во дворце; наверняка о его сегодняшнем поступке уже доложили самые разные люди: те, что следят за ним, те, что следят за близнецами, и лично лорд-канцлер. Раз Шахин знает, то король — тем более. Тогда перед Дарвишем встает дилемма — оставаться ли ему как можно дальше от трона, уповая на старую поговорку: с глаз долой — из сердца вон — и тем самым откладывая конфликт, или уже сейчас начать пробираться сквозь толпу, чтобы, когда его призовут, пришлось не так далеко идти под взглядами двора.
Дарвиш обменял пустой кубок на полный и решился на последнее; он вовсе не прочь поговорить, но предпочитает иметь больше выбора при обсуждении этой темы.
— Ваше высочество, — послышался низкий, гортанный голос. Голова принца повернулась сама собой.
— Леди Харита?
Дама протянула пухлую, с ямочками руку. Дарвиш взял ее и провел губами по тыльной стороне. У нее был вкус редкой пряности, от которой его пульс участился.
Глаза, сверкающие как аметисты на солнце, посмотрели на него с откровенным желанием, затем красивые веки, покрашенные фиолетовыми тенями, скромно опустились.
— Я надеюсь, сегодня вечером вы в добром здравии, ваше высочество.
— Еще каком добром, — пробормотал Дарвиш, глядя, как полупрозрачный шелк вздымается и опадает на ее груди.
Он любовался этой дамой издали с тех пор, как она появилась при дворе, сопровождаемая старым и весьма заботливым мужем. Вблизи леди Харита оказалась совершенно неотразимой, с глубокими изгибами, в которых мог бы потеряться любовник. Дарвиш улыбнулся ей, но ничего больше, ибо даже принц не наставляет рога первому лорду военного флота. Но сейчас Дама, кажется, предлагает сама.
— Я слышала, ваше высочество интересуется старинным оружием. У моего мужа есть уникальный меч. Он в моих покоях, если вы захотите посмотреть его после приема.
Хорошая идея пока еще вызывала некоторые сомнения.
— А ваш муж?
Кончик ее языка коснулся пухлой губы.
— Мой муж в море, ваше высочество.
«И когда Девять опустят рай на твои колени, неуместно простому смертному говорить, что это плохая идея».
— Почту за честь, леди Харита. В ваших покоях, — он снова поцеловал тыльную сторону ее руки, потом повернул и нежно прижался губами к ладони, — после приема.
Когда дама пошла прочь, шелк свободных штанов на один жаркий миг обтянул ее округлые ягодицы. Дарвиш залпом допил вино, оставшееся во втором кубке, и потянулся за третьим. И только тогда он вспомнил.
Вор. После приема он должен вернуться к своему искалеченному вору. «Зачем?» Дарвиш постучал ногтями по рельефной чаше кубка. «Он без сознания, он даже не узнает, что ты там. А леди Харита уж точно узнает». В животе заурчало, и принц направился к круглым столикам с горками лакомств. «И потом — с ним Карида». Выбирая пирожное, он стряхнул воспоминание о серебристо-серых глазах. «Я ему не нужен».
Вечер уже перешел в ночь, когда Дарвиш ощутил наконец легкое прикосновение к локтю и услышал шепот: «Ваше высочество» — что означало вызов от трона. Он дочитал непристойный стишок, который только что сочинил для юной дамы с прозрачными глазами, покрасневшей от такого внимания, пока ее друзья истерически хохотали. Потом театрально поклонился на их рукоплескания, махая красными шелковыми рукавами, а выпрямившись, получил поцелуй в награду. Затем повернулся — бестревожно, как будто его сердце не забилось больно под ребрами, — к пажу.
Паж наклонила голову. Благопристойно сплетя пальцы на бледно-серой тунике, она стояла в положенных двух шагах от него — достаточно близко для конфиденциальности, достаточно далеко для движения.
— Господин желает видеть вас, ваше высочество.
Он отвесил насмешливый поклон.
Паж повернулась и с непоколебимым спокойствием пошла вперед, зная: что бы принц ни чувствовал, как бы ни вел себя, он последует за ней.
Трон был высечен много-много лет назад из огромной глыбы обсидиана, и при подходе к нему Дарвиш старался удерживать взгляд на черном блестящем камне, а не на человеке, сидящем на нем. Этот трон должен был символизировать власть над вулканом, и он действительно потрясал людей, которые видели его впервые. Дарвиш однажды даже сидел на нем. Он был тогда очень юн, к тому же бит за это, но хорошо запомнил, насколько холоден и тверд этот трон, и еще тогда отринул всякое желание когда-либо снова сидеть на нем.
«Но мне ни за что не убедить в этом нашего осторожнейшего лорд-канцлера…»
Лорд-канцлер стоял слева от трона, засунув пухлые руки в широкие рукава своей зеленой мантии. От его круглого лица исходила безмятежность. Но Дарвиш знал, безмятежное лицо — самое опасное. Безмятежное лицо означает, что мнение лорд-канцлера уже составлено, и только деяние Одной Внизу способно изменить его.
Справа от трона, слегка опираясь одной рукой на камень, а другую заложив за спину, стоял Шахин, старший принц и наследник, Свет своего отца. На его лице абсолютно ничего не изменилось с их недавней встречи.
«Я слишком мало выпил. Я думал, что достаточно, но я ошибся». Поблизости от трона не было ни столиков с угощениями, ни слуг, поэтому Дарвиш выхватил почти полный кубок из руки пожилого лорда, чем страшно его удивил, и выпил залпом. Вино было приторно-сладким, не то легкое, горное, которое он предпочитал. «Увы, принцам выбирать не приходится. И что угодно лучше, чем никакого вина вообще». Возвращая кубок, он подмигнул лорду.
И вот уже ничто не стояло между ним и троном. Даже паж куда-то исчезла.
Сердце неистово колотилось, но Дарвиш продолжал идти вперед, впиваясь глазами в плитки пола. Увидев отблеск золота — внешнего края королевского герба, который обозначал фактическую границу трона, — он опустился на одно колено и на секунду положил голову на другое колено. Как член королевской семьи, Дарвиш мог не ждать королевского позволения встать, но расчет времени вещь деликатная: слишком короткое время — и его обвинят в непочтительности, слишком долгое — и его обвинят в сарказме. Любое из обвинений бывало обычно верным. Часто верными оказывались сразу оба. Но сегодня ночью по некой причине Дарвиш чувствовал себя усталым — ни больше, ни меньше, — поэтому остался в преклоненной позе чуть долее, и пусть они понимают это как хотят.
Вставая, принц слегка покачнулся, вино из последнего кубка тошнотворно болталось в желудке, но голос его был тверд, когда он произносил ритуальные слова:
— Ты просил меня прийти, возвышеннейший?
Дарвиш уже не помнил, когда последний раз называл этого человека отцом глаза в глаза. Традиция требовала, чтобы он держал глаза опущенными, пока король не заговорит. Но Дарвиш не держал. Он никогда не держал.
Глаза короля были такими же обсидианово-черными, как его трон, и излучали ровно столько же тепла, когда король посмотрел на своего третьего сына.
— Сегодня после полудня ты забрал кое-что из Камеры Четвертого, — сказал он без предисловий и эмоций. — Почему?
— Не кое-что, возвышеннейший. Кое-кого.
Длинные пальцы шевельнулись на широком черном подлокотнике.
— Не заставляй меня повторять вопрос.
«Как будто я мог бы заставить», — подумал Дарвиш и едва удержал пьяный язык, чтобы не высказать это вслух. Глубоко вдохнув, он приготовился поведать историю, которую сочинил за вечер, пока пил и флиртовал, но вместо этого вымолвил:
— Мне не понравилось то, что с ним делали.
— Ему делали только то, возвышеннейший, что всегда делают в Камере Четвертого, — торопливо вставил лорд-канцлер.
— Мне не понравилось, что делали с ним, — упрямо повторил Дарвиш.
— Он твой любовник? — В этом вопросе не слышалось ни любопытства, ни беспокойства: Он прозвучал лишь потому, что был неизбежен.
— Нет, возвышеннейший, просто вор, который упал из ночи на мой балкон.
— Тогда почему ты забрал его из Камеры Четвертого? Просто потому, что мог? — Лорд-канцлер вызывающе наклонился немного вперед.
«Он хочет, чтобы я сказал „да“, — понял Дарвиш, — дабы они могли прийти и забрать моего вора. Просто потому, что могут». А из размытых воспоминаний о прошлой ночи возникло лицо пленника, как раз после того, как он открыл свои изумительные серебристо-серые глаза.
Дарвиш поднял голову и посмотрел королю прямо в лицо. И медленно сказал, претворяя свои чувства в слова:
— Было уже так много боли… Я не мог позволить им добавить еще…
— Значит, ты взял на себя смелость, — а тон спросил «Да кто ты такой?» — остановить ее?
— Да, возвышеннейший.
Это был его первый откровенный разговор с отцом за многие годы, и Дарвиш видел, что на короля он не произвел впечатления. «Чего ты хочешь от меня?» — хотел спросить принц. Но не спросил. Он знал ответ. Ничего.
— Позволь ему оставить этого вора, отец.
— Что? — словно эхо повторил король мысль Дарвиша. Он повернулся и в замешательстве уставился на старшего сына.
Всего на мгновение Дарвиш увидел задумчивый взгляд в глазах Шахина, какого никогда прежде не видел, а затем он сменился презрением, слишком хорошо ему знакомым.
— Если не что-нибудь другое, то, может, это научит его отвечать за свои поступки.
— Но, мой принц, — запротестовал лорд-канцлер. — Вор. Свободный. Во дворце. Чужеземный вор.
Он сделал ударение на слове чужеземный, и король сдвинул брови. Как и было задумано — Дарвиш не сомневался в этом.
— Ну и что? — Ястребиный взгляд Шахина пригвоздил пожилого лорда. — Как будто за ним не будут постоянно следить.
Дарвишу почудилось, будто он услышал еще одно значение в словах брата. Будто под этим «за ним» Шахин имел в виду не вора, а самого Дарвиша. Но вино помешало ему разобраться.
— Я обдумал этот вопрос.
Ритуальные слова вмиг вернули Дарвиша к насущной теме.
— Вор должен был умереть, если б ты не спас его. Следовательно, у него нет жизни, кроме той, что ты ему дашь. Если, — тон сказал: «Когда», — он тебе надоест, он умрет.
— Так легко распорядиться жизнью, возвышеннейший?
Даже приглушенное жужжание двора, казалось, затихло после этих слов. Король вновь сдвинул брови. Дарвиш хотел найти слова, чтобы сгладить дерзость, но те, что пришли ему в голову, только ухудшили бы дело.