– Будьте вы все прокляты!
Убийца нанес очередной удар и оттеснил меня назад. Сверху падали крупные капли дождя и стекали по лицу. Я страшно боялся зацепиться за корень или ветку и упасть. Надо маневрировать и уворачиваться, дожидаясь момента, когда противник, не справившись с инерцией тяжелой булавы, потеряет равновесие. Но враг был силен, он хорошо контролировал удары и наносил их с необычайной быстротой. Огромная фигура в ярости надвигалась на меня, легко выкручивая ужасной булавой восьмерки и круги.
Ему ничего не стоило убить меня прямо здесь, под слепящими струями дождя; сила и умение были на его стороне. Однако у меня нашлось что противопоставить этому.
Как я уже говорил, моя способность ощущать чувства других была почти проклятием. Но иногда этот дар мог помочь, как может помочь любое тайное оружие. Даже сейчас я чувствовал пульсирующие красноватые отблески боли в раненой руке врага, знал каждое его движение, предугадывал каждый взмах булавы.
Не то чтобы я мог читать мысли, нет. Но когда убийца хотел напугать меня, нанеся быстрый удар в сторону моей вооруженной руки, то я ощутил опасность, прежде чем увидел движение – в пальцах закололо. Желание вышибить мне глаза отозвалось в них слепящей болью. Враг кружился вокруг все быстрее и быстрее, пытаясь достать меня булавой, но я все время оказывался чуть-чуть проворнее. Мы словно были скованы рука к руке, взгляд к взгляду, танцуя вместе танец смерти в ослепительно сверкавшем вихре стали.
Убийца нанес мощный удар, целя в лицо, булава со свистом рассекла воздух. Случайно ступив ногой на мокрый корень, он пошатнулся и открылся. Но я не смог использовать эту ошибку и застыл так же, как в битве у Красной горы. Враг немедленно восстановил равновесие и ударил булавой мне в грудь. Это был слабый удар, пришедший на излете, однако его силы оказалось достаточно – в ребрах что-то хрустнуло, отзываясь болью. Я отпрыгнул назад, с трудом удерживаясь от того, чтобы с воплем не упасть на землю.
– Вэль, на помощь! – вдруг закричал Мэрэм откуда-то из гущи папоротника.
Улучив момент, я посмотрел в ту сторону и увидел, как он, рыча и ругаясь, старается подняться. Лишь потом я осознал, что крик о помощи никогда не покидал его губ. Он пронзительно звучал в сознании моего друга. И в моем.
– Вэль, Вэль!
Жажда убийства бушевала в сердце врага, словно хищный черный вихрь. Ему не терпелось разбрызгать мои мозги по ближайшим кустам. Я знал, что если позволю безумцу добиться своего, то он прикончит Мэрэма, а потом заляжет в кустах, поджидая Азару.
– Нет! Никогда!
Убийца снова напал на меня. Как раз в это время к дождю прибавился еще и град – мелкие кусочки льда отлетали от железного навершия булавы. Я поскользнулся и едва не упал в ту жидкую грязь, в которую превратился размокший лесной ковер под ногами. Противник немедленно воспользовался моей неловкостью – нанес удар, просвистевший опасно близко от лица. Несмотря на обжигающие струи дождя, я ясно чувствовал запах пота. Враг все время рычал и изрыгал проклятия, призывая смерть на мою голову.
Нужно было собрать все силы и покончить с ним прямо сейчас, пока я снова не поскользнулся. Но как найти в себе эту решимость? Он ужасный, звероподобный, злой – и все же человек. Может, этого убийцу любит какая-нибудь женщина, может, у него есть дети. Да и сам он разве не такое же дитя Единого, как и все мы? Где-то глубоко внутри его существа горит божественная искра бессмертия. Кто я такой, чтобы убить? Кто я такой, чтобы заглянуть в тускнеющие глаза и похитить остаток света?
Порой такое чувство называют упоением битвы. Женщины не хотят ничего об этом знать, мужчины предпочитают забывать. Драться с подобным себе в темном лесу – отвратительное, грязное, мерзкое занятие… но в нем есть и дикая красота. Острее всего чувствуешь вкус к жизни, сражаясь за нее. Ты рожден для боя, всегда говорил отец.
Когда враг в очередной раз размахнулся драконьей булавой, во мне вскипела дикая жажда победы. Всем телом, каждой клеточкой я ощущал пульсирующий животворный поток крови, биение сердца, чудо дыхания.
– Азару, – прошептал я.
Какая-то часть меня понимала, что это ощущение – на самом деле всего лишь любовь к жизни. И любовь к близким, прекрасным людям, таким, как мой брат и Мэрэм. Чудная сила наполнила мое сознание подобно свету солнца, не встречая никаких преград. Я ощутил в себе великую мощь.
Мэрэм кричал от боли в раненой голове. Убийца глянул в ту сторону, и его пульс участился в предвкушении легкой добычи.
Что-то сломалось внутри меня. Теперь уже мое сердце наполнилось внезапной яростью, той, что я опасался больше, чем всего остального. Тайным знанием, что любовь и ненависть, жизнь и смерть – суть одно. В то время как булава вновь просвистела мимо, настало время атаковать. Подступив к врагу так близко, что ощущался жар исходящего паром огромного тела, я блокировал руку с булавой, заставив его зарычать от ярости. Страх… о, он имеет свой собственный запах… Мой нож вошел в уязвимую точку чуть выше прочных мышц живота. Клинок был направлен снизу вверх и пронзил сердце.
– Мэрэм! – закричал я. – Азару!
Боль от смерти противника превосходила все, что мне довелось когда-либо испытать. Слепящая молния ударила в глаза, пронзила позвоночник, что-то вроде булавы размером с дерево сокрушило грудь. Убийца упал, корчась в конвульсиях и царапая намокшую землю, а я свалился рядом, кашляя и задыхаясь. Струя крови хлынула из его раны. Но из меня, казалось, вытекал целый океан.
– Вэль, ты ранен? – послышался голос Мэрэма, доносившийся откуда-то извне, подобно грому. Друг склонился надо мной и осторожно потряс за плечо. – Вставай, ты его убил.
Но мой враг был еще жив. Лежа с ним лицом к лицу, даже сквозь струи падающего дождя я ощутил его ускользавшее дыхание. Свет вырвался из глаз умиравшего. И только потом пришла темнота.
– Давай, Вэль. Позволь помочь тебе.
Но я не мог двигаться и лишь смутно слышал ворчание и кряхтение Мэрэма, в то время как он оттаскивал меня от мертвого тела. Его испуганное лицо словно бы застилал туман. Цвета потускнели, кровь, сочившаяся из раненой головы, казалась не красной, а темно-серой. Все, все выцветало, мрачнело. Ужасающий холод, гнездившийся в сердце, распространялся по телу. Это было хуже, чем попасть в метель в горном ущелье, хуже, чем тонуть в ледяных водах озера Уэска. Космический холод, всепроникающий, пустой, равнодушный холод, таящийся в безвременье ночи и пустоте смерти. Ничто не могло от него защитить.
К тому времени, когда Азару наконец вернулся, я был ни жив ни мертв. Брат, должно быть, побежал со всех ног, когда увидел, что я лежу вот так, рядом с телом убийцы, распростертый на лесной земле. Тяжело дыша, Азару опустился на колени и сильными чуткими пальцами прощупал жилку на моем горле.
– Тот скрылся. У них стояли лошади наготове. Что произошло?
Мэрэм быстро рассказал, как меня парализовало из-за стрелы, пробившей дублет. В его голосе зазвучала гордость при упоминании о том, как он напал на второго убийцу.
– О, лорд Азару, вы должны были меня видеть! Воин валари не мог бы сражаться лучше! Я, можно сказать, спас Вэлю жизнь.
– Спасибо, – сухо ответил брат. – Похоже, что Вэль спас жизнь тебе.
Потом он перевел взгляд на меня и встревоженно улыбнулся.
– Вэль, что с тобой? Почему ты не можешь двигаться?
– Холодно, – прошептал я, глядя в потемневшие глаза. – Так холодно…
Меня подняли и перенесли под огромный вяз. Расстелив свой плащ, Мэрэм помог Азару устроить меня поудобнее. Потом брат сбегал в лес и принес наши луки, а также ту стрелу, что ранила меня.
– Плохо. – При частых вспышках молний он внимательно изучал окрестные заросли. – Тут могут быть еще враги.
– Нет, – прошептал я. Чуять смерть – значит чуять и жизнь. То полное злобы и ненависти присутствие, что преследовало меня в лесах весь день, наконец ушло. Дождь смыл все следы. – Никого больше нет.
Азару посмотрел на стрелу.
– Они чуть меня не убили. Стрела задела мне волосы.
Его длинные черные волосы спускались до плеч. Я не мог выговорить ни слова, только тихо задыхался от боли.
– Давай снимем с тебя рубашку.
Я знал, что это одно из его непоколебимых правил – обрабатывать раны как можно быстрее.
Брат осторожно стащил с меня дублет и рубашку. Наверное, было холодно, ветер ронял секущие капли дождя на мою обнаженную кожу. Однако все, что я чувствовал, – это холод, идущий из глубин, медленно уводивший меня к смерти.
Азару дотронулся до здорового кровоподтека, который оставила на моей груди булава, быстро и осторожно ощупал ребра.
– Тебе повезло – кажется, ничего не сломано.
– А это? – спросил Мэрэм, указывая на след от стрелы на боку.
– Просто царапина. – Он смочил чистый клочок ткани бренди из фляжки и приложил к ране.
Я скосил глаза на пострадавший бок. Назвать эту рану царапиной и то было серьезным преувеличением. Всего лишь поверхностный след и капельки крови в том месте, где наконечник пробил кожу. Вот только яд проникал все глубже.
– Холодно, везде холодно…
Азару внимательно изучал стрелу. Оперенная вороньими перьями, она имела отточенный наконечник, такой же, как и у обычных охотничьих стрел. Однако острие было выпачкано каким-то синеватым веществом.
В темных глазах брата вспыхнул гнев.
– Меня пытались убить отравленной стрелой!
Закрыв глаза от холода и боли, я лежал молча. Гордая уверенность в том, что именно он был целью покушения, казалась мне сомнительной. Эта стрела предназначалась другому.
– Думаешь, ишканы? – спросил Мэрэм.
Азару указал на мертвое тело.
– Это не ишкан.
– Его могли нанять.
– Могли, – согласился Азару.
– О нет, – пробормотал я. – Нет, нет, нет.
Только не ишканы, они никогда не опустятся до того, чтобы применять яд. Или опустятся?
Азару с великими предосторожностями обернул стрелу порванной рубашкой, желая уберечь от дождя. Потом прикрыл меня своим плащом.