Барак бросил на меня проницательный взгляд:
— Ты слишком легко решаешь, что замечаешь безумие в людях. Это потому, что ты уделяешь слишком много времени Эллен Феттиплейс. Ты уже ответил на ее последнее письмо?
Я нетерпеливо махнул рукой:
— Не надо снова заводить эту тему. Ответил, и завтра снова посещу Бедлам.
— Пусть она и жительница Бедлама, но тебя она водит, как рыболов рыбу на леске. — Джек посмотрел на меня серьезными глазами. — И ты знаешь почему.
Я решил сменить тему:
— Только что выходил погулять. На полях Линкольнс-инн сегодня был военный смотр. Офицер грозился сдать в копейщики тех, кто не упражнялся в стрельбе из лука.
Барак ответил с пренебрежением:
— Им прекрасно известно, что постоянно стрельбой занимаются только те, кто любит это занятие, какие бы законы ни издавал король. Стрельба — тяжелая работа, и в ней следует регулярно практиковаться, чтобы достичь каких-то успехов. — Он снова серьезно посмотрел на меня. — Не следует настаивать на исполнении слишком непопулярных законов. Лорд Кромвель[8] понимал это и знал, где следует остановиться.
— Но они настаивают на своем. Никогда не видел ничего похожего. Вот вчера на моих глазах констебли прочесывали улицу, отлавливая бродяг и нищих, чтобы по приказу короля отдать их в гребцы на галеасы[9]. А слышал самую последнюю новость: французы высадились в Шотландии, и шотландцы уже готовятся выступить против нас?
— Действительно самую последнюю, — насмешливым тоном повторил Барак. — И кто, по-твоему, распространяет эти истории о грозящем нам вторжении французов и скоттов? Чиновники самого короля, вот кто. Должно быть, для того, чтобы народ снова не возмутился, как в тридцать шестом году[10]. Против налогов и порчи монеты. Вот, погляди сюда. — Он запустил руку в кошелек, достал небольшую серебряную монетку и звякнул ею об стол. Я подобрал денежку, и на меня глянуло упитанное, щекастое лицо короля.
— Один из новых шиллингов, тестон[11], — проговорил Барак.
— Такого я еще не видел.
— Тамасин вчера ходила с мамашей Маррис за покупками в Чипсайд. Таких там много. Смотри, какая тусклая! В серебро добавили столько меди, что за такую монету дают товара только на восемь пенсов. Цены на хлеб и мясо взлетели под самую крышу. А хлеба еще и не хватает, после всех этих реквизиций в пользу армии. — Карие глаза Барака гневно блеснули. — A куда ушло лишнее серебро? На оплату кредитов германских банкиров, ссудивших королю деньги.
— Ты и в самом деле считаешь, что никакого вторжения французского флота не будет?
— Будет, не будет… Не знаю, — вздохнул мой собеседник, а потом, после короткой паузы, проговорил: — По-моему, меня хотят забрать в армию.
— Как так?! — выпрямился я.
— В прошлую пятницу констебль с каким-то солдатом обходил все дома в околотке, переписывая всех мужчин подходящего возраста. Я сказал им, что женат и что мы ждем ребенка. Солдат сказал, что на вид я вполне годен для службы. Я махнул на него рукой и велел проваливать отсюда. Беда в том, что вчера он приходил снова, и Тамасин видела его. Выглянув в окно, она не стала пускать его в дом.
Я вздохнул:
— Чрезмерная самоуверенность тебя однажды погубит.
— Так и Тамасин говорит. Однако они не берут женатых мужчин с детьми. По крайней мере, не всех.
— Дело представляется мне серьезным. Я думаю, что попытка вторжения состоится… иначе зачем набирать все эти тысячи солдат? Будь осторожен.
Барак явно возмутился:
— Ничего подобного не случилось бы, если бы король в прошлом году не вторгся во Францию! Сорок тысяч солдат переплыли на другой берег Канала, и с каким итогом? Они бежали, поджав хвосты, если не считать бедолаг, осажденных в Булони. Все считают, что нам надо сократить расходы, оставить Булонь и помириться, однако король этого не хочет. Кто угодно, только не наш Гарри!
— Я знаю это и согласен с тобой.
— Помнишь, как прошлой осенью вернувшиеся из Англии солдаты, в лохмотьях, больные, лежали вдоль всех дорог, ведущих к городу? — Лицо Джека посуровело. — Но со мной такого не будет.
Я посмотрел на него. Бывали у нас и такие времена, когда Барак мог воспринять войну как приключение. Но не сейчас.
— И как выглядел этот солдат? — поинтересовался я.
— Рослый детина твоих лет, при черной бороде и в мундире лондонского городского ополчения. С виду послуживший в армии.
— Он командовал и сегодняшним смотром. На мой взгляд, профессиональный солдат. Я бы не стал с ним шутить.
— Ну, если он отбирает новобранцев, то можно надеяться, что на меня уже ему времени не хватит.
— Надеюсь на это. Но если он вернется, тебе придется обратиться ко мне.
— Спасибо, — негромким голосом поблагодарил Барак.
Я протянул руку к письму, остававшемуся на уголке стола:
— В свой черед, мне хотелось бы узнать твое мнение об этом послании.
Я передал ему письмо.
— Это не очередное послание от Эллен? — уточнил мой собеседник.
— Посмотри-ка на печать. Тебе уже приходилось ее видеть.
Он поднял на меня глаза:
— Печать королевы. Это от мастера Уорнера? Новое дело?
— Прочти. — Я сделал паузу. — Оно тревожит меня.
Барак развернул письмо и вслух прочитал:
«Я приветствовала бы ваш частный совет по личному делу. Приглашаю вас посетить меня здесь, в Хэмптон-корте, завтра в три часа пополудни».
— Оно подписано…
— Знаю. Екатерина, королева, а не адвокат Уорнер.
Барак прочитал записку еще раз:
— Она короткая. Но королева говорит о личном деле… ни малейшего намека на политические обстоятельства.
— Однако у нее, должно быть, имеется серьезная причина для беспокойства, заставляющая писать собственноручно. Не могу не вспомнить, как в прошлом году королева отправила Уорнера защищать интересы обвиненного в ереси родственника ее служанки.
— Королева Екатерина обещала, что не станет вмешивать тебя в подобные дела. A она из тех, кто умеет выполнять свои обещания.
Я кивнул. Больше двух лет назад, когда королева Екатерина Парр еще была леди Латимер, я спас ее жизнь. Она обещала стать моей покровительницей и никогда не привлекать меня к делам, имеющим политическую подоплеку.
— И давно ли ты видел ее в последний раз? — спросил Джек.
— Еще весной. Она дала мне аудиенцию в Уайтхолле, чтобы поблагодарить за распутывание того сложного дела, касающегося ее владений в Мидленде[12]. Потом, в прошлом месяце, она прислала мне свой молитвенник. Помнишь, я показывал тебе? «Молитвы и размышления».
Мой собеседник скривился:
— Мрачная штуковина.
Я печально улыбнулся:
— Не спорю. Я не понимал, насколько ею овладела печаль. Королева вложила в книгу записку, где выражала надежду, что она обратит мои мысли к Богу.
— Она не станет подвергать тебя риску. Очередное разбирательство, связанное с землей, вот увидишь.
Я благодарно улыбнулся. Изнанку политической жизни Барак знал с самых юных дней, и я ценил его утешение.
— От королевы к Эллен Феттиплейс за один день! — пошутил он. — Тебе придется потрудиться.
— Да. — Я взял у него письмо и, вспоминая свой последний визит в Хэмптон-корт, ощутил, как страх перед новым посещением стискивает мой желудок.
Глава 2
Закончив чтение последнего резюме уже поздним вечером, я присыпал собственные заметки песком. Барак и Скелли уже разошлись по домам, и я направился по Чэнсери-лейн в сторону своего дома.
Стоял идеальный летний вечер. Два дня назад был Иванов день, однако обыкновенные по такому поводу костры и празднества существенно сократили по велению короля. В городе установили комендантский час: ночью по улицам ходили дополнительные патрули, чтобы французские агенты не могли устраивать поджогов.
Оказавшись возле дома, я подумал о том, что больше не испытываю здесь радостного подъема, который ощущал при жизни Джоан — его, скорее, сменило некое раздражение. Я отпер дверь. Дочь моего эконома, Джозефина Колдайрон, стояла в прихожей на тростниковой подстилке, скрестив на груди руки, с отсутствующим и слегка озабоченным выражением на круглом лице.
— Добрый вечер, Джозефина, — проговорил я. Она присела, наклонив голову. Прядка немытых светлых волос выбивалась на лоб из-под ее белого платка.
Отодвинув ее в сторону, она полным беспокойства голосом произнесла:
— Простите, сэр.
Я знал, что она боится меня, поэтому продолжил самым мягким тоном, каким только мог:
— Как обстоит дело с обедом?
Колдайрон посмотрела на меня виноватыми глазами:
— Я даже не начинала еще готовить, сэр. Мне нужно, чтобы мальчишки помогли почистить овощи.
— А где Саймон и Тимоти?
Джозефина заметно встревожилась:
— Э… они с отцом, сэр. Сейчас схожу за ними, и начнем.
И она заторопилась на кухню быстрой и мелкой походкой взволнованной мыши. Я же отправился в гостиную.
В кресле, лицом к окну, сидел мой старый друг и частый гость Гай Мальтон. Повернувшись на звук моих шагов, он изобразил на лице слабую улыбку. В качестве врача Гай обладал кое-каким общественным положением, что, однако, не помешало банде юных прохвостов как-то ночью, два месяца назад, в поисках французских шпионов вломиться в его дом возле Старой Баржи, разорвать в клочки медицинские заметки, которые он делал в течение всей своей жизни, и разгромить оборудование. Мальтона не было дома, иначе его, наверно, убили бы. По происхождению он был испанцем, и его всегда воспринимали как иностранца — смуглолицего и говорившего с непривычным акцентом. Я забрал его к себе, но с тех пор он погрузился в глубокую меланхолию, тревожившую меня.
Я опустил сумку на пол:
— Как дела, Гай?