[222]. Но он был готов на это и в застенках Неаполя ссылался на печальную участь пророков, фактически возвещавших то же, что и он сам. Вот одно из многих его горестных размышлений той поры: «Почему почти всегда мудрецы и пророки обвиняются в восстании и ереси, претерпевают насильственную смерть, чтобы ожить потом посредством культа и религии?»[223] Но выдавать себя за Сына Божьего… Ни в коем случае. Однако отцы-инквизиторы знали, как «шить» дело быстро и крепко. В их распоряжении копились нужные им свидетельства. Франческо Мерлино показал: «После того как Кампанелла был посажен в тюрьму, говорили, что он хотел, чтобы его называли истинным Мессией [il Messia della verità]»[224]. «Джузеппе Раньери говорит, что от кого-то получил записку, что Кампанелла хотел добиться того, чтобы его стали звать “Мессией Бога по истине” [il Messia di Dio della verità], но эту записку он разорвал»[225].
Показания Петроло о богоизбранности Кампанеллы (по словам фра Томмазо, конечно) при желании можно было вполне истолковать как мессианство: Кампанелла говорил, что «Господь избрал его проповедовать истину и устранить злоупотребления, наличествующие в церкви Божией»[226]. Ринальди на допросе в Неаполе 3 февраля дал аналогичное показание, которое вполне могло отправить Кампанеллу на костер: «Фра Томмазо сказал мне, что он намерен открыть седьмую печать, о которой говорит св. Иоанн в Апокалипсисе». Ведь согласно Апокалипсису снимать печати с заветного свитка мог только Агнец Божий, то есть Мессия, Иисус Христос! Заодно упомянем, что Ринальди приписал Кампанелле желание сжечь все латинские книги, недоступные пониманию народа, а оставить только итальянские. Как видим, доблестный рыцарь, столь хвалимый Шеллером-Михайловым, сделал изрядно для того, чтобы ухудшить положение Кампанеллы.
Но мессианства Кампанеллы отцам-инквизиторам показалось мало, параллельно разрабатывалось еще одно, не менее тяжкое обвинение: в желании фра Томмазо стать монархом мира. Легко обработать это обвинение можно было с двух сторон: по Писанию, князь мира сего – диавол (см.: Ин. 12:31); с другой стороны, разве не Бог владеет этим миром и всем прочим как Творец и Вседержитель? Так что фра Томмазо можно было обвинить в желании быть (или стать) и диаволом, и Богом, да еще по духовной линии можно приписать узурпацию – разве не римскому папе, наместнику Бога на земле, подобает мировое господство (парадокс, но именно эту идею постоянно отстаивал Кампанелла!)? При желании можно было преподать это стремление и как узурпацию прав светских властителей, того же «обожаемого» испанского монарха, например, правившего землями в обоих полушариях и стремившегося к дальнейшим захватам.
Сподвижники фра Томмазо чуть ли не в один голос обвиняли его в стремлении стать вселенским монархом. Лауриана высказался о его намерении овладеть Неаполитанским вице-королевством «и далее шаг за шагом другими землями»[227]. Пизано уверял Гальярдо, что «Кампанелла завоюет мир, и вещи мира разделятся между его последователями»[228]. Джованни Томмазо Качча показал, что «фра Томмазо в своей келье сообщил ему о заговоре, и о приготовлениях, и о том, что он намерен стать монархом мира [Monarcha del mondo] и дать новый закон»[229]. Фра Агостино Кавалло, калабрийский провинциал в 1600 году, на допросе 17–18 мая вспомнил старую басню об иудее Аврааме: «В этих местах открыто говорилось, что Авраам… предсказал Кампанелле, что он должен стать монархом мира [Monarcha del mondo]»[230]. Родной брат Кампанеллы, фра Пьетро, разумеется, отрицал опаснейшие обвинения в ереси и самопровозглашенном мессианстве, однако отметил слова брата о своем грядущем величии: «Спрошенный, слышал ли он сам, как Кампанелла звался соучастниками именами пророка, мессии или монарха, ответил: “Мне никогда не доводилось слышать, чтобы его звали мессией или пророком, а что касается ‘монарха’, то однажды, беседуя со мной в присутствии Джованни Грегорио Престиначе в своей комнате, он сказал мне, что все прочие люди, которые из ничего достигли в чем-либо высокого положения или власти, имели лишь три восходящие планеты благоприятными, но что у него их семь и что поэтому он ожидает монархию над миром [aspettava la Monarchia del mondo], как ему еще было сказано неким выдающимся астрологом из немецких земель, когда он находился в инквизиции”»[231].
По сравнению с этими обвинениями показания о нарушении Кампанеллой заповеди монашеского целомудрия кажутся уже чем-то несерьезным. А. Шеллер-Михайлов пишет по этому поводу: «Впоследствии народились многие злостные обвинения, но среди общих благоприятных отзывов (о жизни Кампанеллы в Стило накануне восстания. – Е. С.) судьи могли отыскать лишь одно, ничем не подтвержденное указание на “греховное свидание фра Томмазо с некоей Джулией в его собственной келье”. Сверх того, лучший, верный друг Кампанеллы, фра Пьетро из Стило, показал, что “фра Томмазо имел предосудительную связь с сестрою фра Доменико из Стиньяно, за что тот стал его врагом и грозился даже его убить”. Но этот фра Доменико, друживший с Кампанеллой, стал потом самым опасным свидетелем против него в процессе, и потому можно догадываться, что фра Пьетро говорил вышесказанное с главною целью выставить вражду Доменико к Кампанелле и ослабить тем его показания».
Исследовать сейчас личную жизнь Кампанеллы, если таковая вообще была, не совсем уместно, позже мы вернемся к этому вопросу, когда обратимся к его теории общности жен в «Городе Солнца» и иным сочинениям, в которых затрагивается интимный вопрос. Пока же отметим, что ничего невозможного здесь нет, и речь даже не об обычных персонажах народного фольклора, блудливых монахах, здесь снова прослеживается некая общая тенденция внутриорденского бурления, отраженная в показаниях Джованни Мочениго против Джордано Бруно: «Он говорил мне, что ему очень нравятся женщины, но он не дошел еще до Соломонова числа; что Церковь совершает великий грех, считая грехом то, что так хорошо служит природе. И что он сам находил в этом величайшее удовольствие. Он был весьма предан плоти и, рассуждая об этом, говорил, что удивляется, как это Церковь запрещает то, что так естественно; и что когда он имел дело с женщинами, получал величайшее удовольствие. Говоря это, он шутил и смеялся»[232]. То же подтвердили два соседа Бруно по камере. Опровергнуть полностью эти показания Джордано не смог, ссылаясь на то, что говорил «по легкомыслию» в дурных компаниях. Но это уже другой процесс, а пора вернуться к нашему.
К сожалению, обрисовывая ту сеть обвинений, которой оплетали Кампанеллу инквизиторы, пришлось соединить показания 1599–1601 годов, полученные на процессах в Калабрии и Неаполе, так что теперь следует вновь перейти к хронологическому изложению.
Замысел испанцев оперативно провести следствие на местах провалился, несмотря на то что светский и церковный суды работали параллельно и плодотворно. Именно из-за активного вмешательства светской власти в дела церковной и зверств, творимых испанцами над духовенством, по хлопотам генерала ордена доминиканцев и кардинала Сан-Северино Рим предписал доставить обвиняемых в Неаполь и передать в распоряжение нунция. Одновременно с этим епископу Сквиллаче Томмазо Сирлето Рим поручил расследовать дело о ереси Кампанеллы на его родине, в Стило. Прелат, как и его местные собратья, замешанный в заговоре, тоже постарался на славу, ревностно собирая показания о еретической общине Кампанеллы, щедро украшая их подробностями, касающимися упомянутой ранее единой формы облачений, беспорядочных половых связей общинников, и т. д. и т. п. Воспользовавшись остававшимся временем, Ксарава с подручными (причем особо лютовал фра Корнелио) беспрестанными пытками пытались собрать как можно больше компромата на Кампанеллу перед его отправкой в Неаполь – ослушаться указания Рима по этому поводу вице-король не решился. Людей непрестанно терзали, большей частью на дыбе, тащили, привязав к лошадям, по земле и камням (как Витале), сажали в ямы… Многие давали требуемые показания, некоторые находили мужество отказаться от них, например Петроло. Иные не выдерживали и умирали, многие – и на это есть прямое свидетельство Кампанеллы – вполне успешно откупались: за представителей знати их родня давала испанцам деньги, чтобы тех хотя бы не пытали, некоторым удалось бежать. Ринальди, перенесшего в общей сложности 40 часов пыток, должны были колесовать, по другой версии – предать казни пророка Исайи, то есть зажать между двух досок и распилить заживо. Также вместе с ним в Монтелеоне должны были казнить Витале, Тодеско и Каччью, но вышла какая-то заминка, и их в числе 156 прочих обвиняемых, подозреваемых и просто арестованных как свидетели, в конце октября отконвоировали, под злобные насмешки толпы, забросавшей узников камнями (и это тот самый народ, освобождения которого они хотели добиться!), к подножию горы Вибо Валенция, расположенной у гавани Святой Евфимии, и разместили на четырех галерах дона Толедо.
Как сообщал венецианский резидент в Неаполе: «После полудня 8 ноября 1599 г. в виду Неаполя показались четыре галеры. Навстречу им пошла казенная шлюпка, а к вечеру они вошли в порт, и тогда оказалось, что на передней мачте у каждого судна болтается по человеку (среди них Тодеско. – Е. С.), а двух еще (Каччью и Витале. – Е. С.) расчетвертовали живьем между самими галерами, на устрашение здешнему городскому населению, сбежавшемуся поглазеть на такое ужасное зрелище»