Пространное предуведомление
Жанр, в котором я пишу, некогда вызвал недоумение на одном из интернет-форумов: то ли песни чукчи, то ли торопливые репортажи… Следует признать, что я не литератор. Не сочиняю, когда пишу. Или, во всяком случае, стараюсь не сочинять.
Чтобы откреститься от сомнительного многознайства и не заниматься наукообразным разглагольствованием, я прибегаю к нефильтрованной бытовой речи, сбивчиво повествуя о моих путешествиях во времени и в пространстве.
Начать записывать эти «песни чукчи» меня побудил историк культуры Денис Иоффе, а собрать их в книгу порекомендовал замечательный ленинградско-петербуржский поэт Аркадий Драгомощенко.
В одной из мировых религий традиционное предание непременно включает так называемую цепочку передачи, то есть описание того, в какой ситуации нечто было рассказано, а также кем и при каких обстоятельствах сообщение передавалось далее. Поэтому и в моей «песне чукчи» много имен (благословен, кто введет в песнь имя!), имен людей, заслуживающих упоминания и признания. Поэтому же много разных обстоятельств. Обстоятельства жизни иногда очень много значат — они дают понять особенности восприятия и могут быть интересны людям, живущих другим, в других местах. Это всего лишь взгляд, не пытающийся избежать упреков в субъективности, именно взгляд, а не мнение. И бывает важно сказать, был ли этот взгляд несколько затуманен, и если был, то чем именно.
Все это в совокупности создает атмосферу, которая не то чтобы противоречива, но просто не может стать аргументом в каких-либо построениях.
Начало
С чего начать? Как человеку, родившемуся на Востоке, мне представляется правильным начать со слова о родителях, о предках.
В моей родословной удается проследить три основные линии: уральскую (крестьянскую), семипалатинскую (купеческую) и казацкую.
Первая — собственно Летовы, отцовская, вторые две — Ерыкаловы и Мартемьяновы, с материнской стороны. Пересечение этих линий произошло в XX веке как следствие революций, великих войн и перемещения огромных масс людей. Встреча родителей в Семипалатинске, на краю советской ойкумены, привела к появлению нас с братом.
Отец мой, Федор Дмитриевич Летов, родился 31 марта 1926 года в деревне Голухино Ординского района Пермской области. Эта деревня, которая когда-то, вероятно, была селом, еще существует на карте, но население в значительной степени ее покинуло. Нефтяная разведка, которая проводилась в этих местах в послевоенные годы, сделала землю непригодной для сельского хозяйства.
Современной дороги до Голухино не было. Отец рассказывал, что проехать туда можно было лишь на лошади да на вездеходе, и ему приходилось брать с собой палку, чтобы отгонять волков по дороге, когда он наезжал в гости к родственникам в послевоенные времена.
Я никогда не был на родине у своего отца, помню, что он привозил мне в детстве уральские самоцветы, найденные где-то поблизости. Неподалеку от Голухино была Кунгурская пещера…
Родословную деревенских жителей проследить труднее, чем городских. По рассказам отца я знаю, что его мать, Евфимия Ивановна Летова, происходила из очень бедной семьи. Деда ее (моего прапрадеда) звали Степан Игнашин. Дочь Степана Игнашина Анну по бедности отдали замуж в 16 лет за Ивана Ивановича Летова. После женитьбы им был подарен сруб под баню с двумя окнами на улицу и окошечком во двор. Домик был так плохо оборудован, что с потолка сыпался мусор. Спали на полатях, и однажды что-то попало в глаз дочери супругов Евфимье Ивановне, после чего глаз воспалился и вытек.
Для одноглазой девушки из бедной семьи замужество в деревне было невозможным. Ребенок у нее появился вне брака, от богомольного зажиточного крестьянина Дмитрия Ивановича Кобелева. До 11 лет сын Евфимьи Ивановны (мой отец) прозывался Ивановичем, а в метрической книге было записано: «Летов Федор, сын девицы». Имя было дано в память о его дяде, известном деревенском гармонисте Федоре Летове, который простудился на какой-то свадьбе и умер от скарлатины в 18-летнем возрасте, за 7 недель до того, как появился на свет мой отец. Рождение моего отца стало утешением для его дедушки с бабушкой, только что потерявших сына, и они его необыкновенно любили и лелеяли, а дед почему-то называл Бобошей.
Когда отцу было около двух лет, его дед умер — выпал из саней и сломал позвоночник. Федор Летов остался на воспитании у мамы и бабушки. В школу пошел восьми лет, и поначалу учеба ему давалась с трудом — не знал буквы. Помочь с образованием было некому, но отец старался — играл роли, пел, читал стихи. У него отмечали хорошую дикцию. В четвертом классе перешел в школу соседнего села Журавлево и жил на съемной квартире. Учился на отлично, с большим интересом и прилежанием. По окончании 7 классов поступил в ремесленное училище, где его избрали секретарем комсомольской организации.
В 1943 году, в 17-летнем возрасте отец пошел на фронт. В учебном полку был аттестован как командир орудия. Служил связистом, был награжден медалью «За отвагу». Перед окончанием войны вступил в партию.
После войны отец продолжал служить в армии еще 30 лет. В 1950 году был переведен на офицерскую должность комсорга школы сержантов зенитно-артиллерийского полка в Ленинск-Кузнецке. Без отрыва от службы сразу же пошел учиться в школу рабочей молодежи, закончил 10 классов, затем — Новосибирское пехотное военное училище, а уже после моего рождения получил диплом Омского педагогического института.
На протяжении ряда лет отец избирался секретарем первичной организации КПСС штаба полка. После окончания службы в армии работал в системе гражданской обороны, преподавал, читал лекции. Входил в состав президиума совета ветеранов района, более 10 лет возглавлял его первичную организацию КПРФ. В июле 1993-го участвовал в работе конгресса Фронта национального спасения в Москве, встречался с Г.А. Зюгановым. Организовывал демонстрации, акции протеста, пикеты, встречи с кандидатами КПРФ, собирал подписи для избирательных кампаний. И по сей день (на 2008 год) отец занимает активную жизненную позицию, продолжает общаться с активистами левых молодежных организаций.
Точное происхождение фамилии Летовых мне пока неизвестно. Есть подозрения, что этимология фамилии не связана непосредственно со словом «лето». По словам отца, в его родной деревне половина жителей носили фамилию Летов, хотя в целом фамилия не часто встречается.
Интересно, что подмосковное село Летово, в свою очередь, раньше называлось Глухово. Очень похоже на название деревни моего отца.
Возможная причина такого сходства раскрывается через топонимы поселений балтоязычных племен. В Егорьевском районе Московской области, а также в пограничных районах Рязанской сохранились названия, которые свидетельствуют о том, что здесь жили литовские поселенцы. Так, на левом берегу реки Цны располагалась волость Литвуня (Литвоня), в состав которой входила деревня Летва (ныне Летово), а один из притоков Цны носил название Литова (ныне Летовка).
В названиях многих селений Калужской области (там есть свое Голухино, а также Гольтяево, Голенки, Голичевка и др.) слышится отголосок еще одного балтского племени — голядь. До ассимиляции с вятичами это племя обитало на территории современных Московской, Смоленской и Калужской областей.
Как могли Летовы из этой зоны попасть в Пермскую область — неизвестно. Известно, что стрельцы по фамилии Летовы, репрессированные Петром, были вынуждены скрываться, и некоторые из них даже бежали в Турцию.
Историю материнского рода я знаю значительно лучше благодаря Александре Александровне Мартемьяновой, единственной моей бабушке, с которой довелось общаться и которая, собственно, и воспитала меня. Бабушка много читала, рассказывала мне подробно о прошлом, восхищалась Домостроем, укладом купеческой жизни. Я чувствую себя до сих пор в большей степени ее внуком, чем сыном своих родителей, так как она занималась мной значительно больше их, и у нас были очень близкие отношения.
Ее отец, купец второй гильдии, умер в 1918 году, не пережив разорения дела, а муж был расстрелян в 1937 году как враг народа. Но, несмотря на репрессии, она смогла сохранить массу документов, фотографий и писем.
В девичестве бабушка носила фамилию Ерыкалова. Правда, в семье фамилию произносили как «Еркалов» — промежуточное «ы» бабушкой проглатывалось и существовало только на письме.
В советское время Ерыкаловы жили в Чимкенте, Семипалатинске, Караганде, Ташкенте и Новосибирске. Моя прабабушка дожила почти до 100 лет. Потомки Ерыкаловых сейчас проживают не только в Казахстане, России и на Украине, но и в Греции, Аргентине, Израиле и Канаде. Моя троюродная тетя Лариса писала мне из Аргентины, что когда в 60-х годах заезжала в Семипалатинск, то в городе еще сохранялась Ерыкаловская улица. По рассказам младшей сестры моей бабушки Нины Александровны, ее отец был очень хорошим человеком, и даже когда были времена раскулачивания, крестьяне встали на их защиту.
Однажды на кинофестивале в Ханты-Мансийске, где я выступал с певицей Саинхо Намчылак, тувинский певец и гитарист Альберт Кувезин из группы «Ят-Ха», хитро посмотрев мне в глаза, заявил: «А ты, Летов, ведь тоже тюрк!» Когда я стал отнекиваться, он поинтересовался фамилиями моих дедушек и через минуту подвел ко мне какого-то тюрколога, который объяснил, что значит по-тюркски фамилия Ерыкалов. По словам тюрколога, «ер» — это «он», а глагол с корнем «кал» означает «оставаться дома». То есть «Ерыкалов» дословно переводится как «он остался дома». А так как у кочевников-тюрков в степях Северного Казахстана домов не было, эта фраза означала, что кочевник перешел к оседлой жизни, то есть крестился, стал русским.
Возможно, что все это так. Например, бабушка рассказывала, что ее отец занимался перепродажей скота, приобретаемого по льготным ценам у кочевников. Не исключено, что это посредничество было обусловлено чувством родства. Кроме того, он никак не мог отрастить бороду, из-за чего очень огорчался.