– Ага! – Рубур торжествующе извлек из горы грязной посуды характерного вида бутылочку, к которой тонкой выбеленной веревкой была привязана мягкая упругая соска. Из чего эта соска сделана, Тася так и не поняла, но в том, что это такое, сомнений не было. – Значит, ему нужно молоко!
– Отлично! – Тася потерла руки. – Густав, поищи ледник – наверняка утреннее молоко должно быть там. А мы пока помоем посуду!
– Как посуду мыть, так они умеют, – буркнул кузен. – А как сапог…
Тася только плечами пожала. Как раз заклинание для мытья посуды она и пыталась применить к сапогу. Кто же знал, что горячая вода окажется такой фатальной ошибкой!
Густав ушел за многообещающую дверцу в углу кухни, а Тася и Рубур, переглянувшись, приступили к уборке. Работать вдвоем у них всегда получалось лучше всего. Девушка отлично помнила все изученное в академии, а орк умел и любил импровизировать. Рассудительная Тася вечно все по многу раз перемеряла и перестраховывалась, Рубур же, напротив, бухал наугад по принципу “больше – не меньше”. Она сдерживала его безумные порывы, а он останавливал ее в стремлении все бесконечно улучшать. В этом дуэте Тася была мозгом и здравым рассудком, а Рубур – творческим началом и источником силы. “Вас бы, адепты, смешать да поделить – какие бытовики бы были!” – не раз говорили преподаватели. А Тася только пожимала плечами. И зачем их смешивать, да еще и делить? Им и вместе отлично работается!
К возвращению Густава по кухне летали тряпки, начищая все поверхности вокруг. В тазах поднимались шапки мыльной пены, щеточки натирали тарелки и чашки, а после маленький вихрь уносил их на полки, расставляя рядами.
– Это мы сами придумали! – с гордостью сообщила Тася. – Сушка и доставка одновременно. То есть это Рубур придумал, у него смерчи отлично получаются…
– Если бы не твой ограничитель, получилось бы у меня только все побить благополучно, – самокритично констатировал орк.
– Ясно, – Густав махнул рукой в сторону дверцы. – Там кладовая. Есть запасы овощей, муки, круп, солений, сыры, копчености всякие, колбасы… в общем, с голоду не пропадем.
– А молоко? – оживилась Тася, и кузен приподнял добытую крынку.
– С ледника!
– Отлично! Сможешь разогреть? Ой, нет, я лучше сама…
Девушка представила, как может разогреть Густав… примерно так же, как Рубур сапоги чистил, пожалуй. Боевики, они все такие.
Очень скоро малыш, которого Рубур, колдуя, ловко перебрасывал из руки в руку, был усажен на высокий стул и осчастливлен бутылочкой, полной чуть теплого жирного молока. Тася с умилением наблюдала, как ребенок поднес соску ко рту, задумчиво почмокал… а потом решительно схватился за нее ручкой, оторвал вместе с веревочкой и швырнул в сторону. А потом запрокинул голову, широко распахнул рот – и опрокинул туда бутылочку. С веселым бульком молоко влилось в младенца в мгновение ока.
– Подавится же! – вполошилась Тася, однако малыш давиться и не думал. Отшвырнув опустевшую бутылочку, он облизнулся и обвел каким-то оценивающим взглядом обступивших его адептов.
“Няньки” сделали синхронный шаг назад.
– По-моему, он не наелся, – озвучила общую мысль Тася.
– И лучше бы найти ему что-нибудь еще… поскорее! – нервно поддакнул Густав. Рубур только согласно наклонил голову.
– Я думаю… думаю, он и правда уже большой. Наверное, его уже докармливают, – предположила Тася. От тетушкиных подруг, у которых были уже внуки, она слышала мельком о “прикорме”, который когда-то там вводят в рацион младенцев… правда, понятия не имела, на что этот “прикорм” похож и когда именно его вводят.
– Каша, – лаконично произнес орк, и Тася обрадованно улыбнулась. Ну конечно! Что еще может быть полезнее и правильнее! Крупы есть в кладовой, молоко еще осталось, а уж сварить кашу – плевое дело для настоящего бытовика и вдобавок племянницы тетушки Гортензии, которая славилась своими кулинарными умениями!
– Точно! – подхватившись, девушка принялась деловито разыскивать в посудных ящиках все необходимое. – Развлеките его пока как-нибудь… я быстро!
Кашу можно и без всякой магии прекрасно приготовить. Ну разве что кастрюльку нагреть чарами, а то плита здесь непривычная, кто ее знает, как там растапливать… для малыша, пожалуй, стоит разварить получше. Обязательно кусочек масла! И остудить слегка, разумеется, не дай боги, ошпарится…
А когда она наконец обернулась, готовая угощать, за ее спиной никого не было. Ни парней, ни ребенка.
– Эй! – испуганно вскрикнула девушка, уже воображая, что ребенок Хрюксов снова ползет по крыше. – Вы где?!
– Здесь кто-то прошел, – сообщил Рубур, появляясь из ведущей в коридор двери. – Сходил проверить, но он успел скрыться. Густав оставался…
– А… а где он сейчас?!
В этот момент хлопнула дверь, ведущая из кухни прямиком на улицу, и появился Густав.
– Я только проверил черный ход. Похоже, к этой двери доставляют товары зеленщик и молочник. Надо будет поутру проверить. А куда вы дели ребенка?
– Что?!
Все трое уставились друг на друга. В глазах каждого проносились самые ужасающие картины.
И в наступившей мертвой тишине вдруг отчетливо стали слышны чавкающие звуки.
К кладовой рванули все вместе, и даже замешкались в двери из-за этого. Впрочем, ввалившись почти разом, все трое так же одновременно замерли столбами.
В полутемной прохладной кладовой вдоль стен были расставлены мешки с мукой и крупами. Высились лари с овощами. На длинных деревянных полках тускло отблескивали стеклянными боками банки с соленьями. Белели круги сыра. У дальней стены угадывался здоровенный холодильный ларь. Под потолком на крюках были развешаны копченые окорока и закрученные баранками кольца колбас.
Тася зажмурилась и осторожно приоткрыла один глаз. Увы, картинка ничуть не изменилась.
На самом большом колбасном кольце, вцепившись разом ручками и ножками, висел – или, точнее даже, полз все выше – ребенок Хрюксов. И сочно чавкал, по-бульдожьи перебирая своими тремя зубами.
8
Тася устало сидела на ступеньках крыльца, подперев ладонью щеку, и печально наблюдала, как Чарли с радостным хохотом ползает по клумбе, время от времени выкорчевывая из нее нарцисс-другой и тут же отбрасывая в сторону. Цветов было жалко. Но себя еще жальче.
Именем Чарли ребенка Хрюксов окрестила сама Тася – надо же было его как-то называть! На самом деле, как зовут малыша, никто не знал. Соседи попросту звали его “это чудовище”. А никого из прислуги за три дня так и не удалось отловить – эти люди оказались еще неуловимее ребенка.
А ведь они были, точно были!
И старый камердинер, появлявшийся в самый первый день.
И какая-то женщина, время от времени пугливо шуршавшая юбками по коридорам. Может, кухарка, а может, и горничная. Угадать оказалось невозможно, потому что следов деятельности той или другой обнаружить тоже не удавалось. Готовили адепты самостоятельно, да и справляться с пылью им никто не спешил помочь.
Может быть, был и кто-то еще – но этот кто-то совершенно не горел желанием сводить знакомство с временными няньками.
Сам малыш охотно отзывался на “Чарли”, “Пора обедать”, “Иди сюда, кровопийца”, “Где этот мелкий монстр” и даже на “Я его убью, пустите”. Правда, по настроению мог с радостным гуканьем выползти навстречу – причем из самых неожиданных мест! – или со зловещим хохотом умчаться на четвереньках в вовсе неизведанные дали.
Густав все предлагал снова спеленать малыша потуже (“Мы хотя бы будем точно знать, где он находится!”), но Тася была категорически против.
“Ребенку просто скучно!” – объявила она и принялась – поначалу с энтузиазмом, а потом со все возрастающим отчаянием – искать, что может увлечь и заинтересовать малыша Чарли.
Сказок он не слушал – скорее всего, пока просто не понимал. Игрушки только швырял в разные стороны. И вообще, кажется, единственное, что его интересовало, – это где бы поесть и как бы что-нибудь разрушить. Ну и довести попутно нянек до белого каления.
К слову, любимой игрушкой Чарли стал тот самый найденный на чердаке молоток. Жестокие няньки ежедневно бессовестно отнимали у малыша такую замечательную игрушку и прятали в самых разных местах, казалось бы, совершенно для ребенка недосягаемых.
Увы, слово “недосягаемо” могло бы относиться к какому-нибудь другому ребенку. Вдобавок Чарли то ли умел видеть сквозь стены, то ли чуял любимый молоток каким-то особым чутьем – однако он неизменно вновь и вновь находил его.
За ажурным забором, опираясь на изящную трость, прошла мимо соседка – средних лет дама в пышном, будто снятом с огромного чайника, платье и шляпке, которая размерами совсем чуть-чуть не дотягивала до еще одного такого же чайника.
– Доброе утро, госпожа Малюза! – как могла приветливо, крикнула Тася.
Соседка в ответ окинула девушку неодобрительным взглядом, фыркнула, заметила Чарли и ускорила шаг.
Тася вздохнула. Все в этом городе какие-то необщительные и неприветливые. Странные. Будто хорошим манерам никого не учили вовсе. Надо будет познакомиться хотя бы с тем несчастным художником, что тоже здесь застрял – ему, наверное, еще тяжелее приходится, он-то, в отличие от адептов, и вовсе один.
Во всем надо искать положительные стороны! Зато здесь, в отличие от Ильсарры, сейчас лето. Цветочки вон цветут… цвели. Разве что в шерстяном платье с накрахмаленным передником жарковато. Но госпоже Малюзе в ее груде юбок, небось, и того жарче – а ведь она не жалуется!
Хорошо хоть, зеленщик, мясник и молочник исправно доставляют свои товары по утрам и оставляют их на крыльце черного хода. Правда, как выяснилось, выбегать на то крыльцо надо очень быстро, чтобы успеть все забрать, опередив соседскую кошку.
Кошку госпожи Малюзы, очаровательное нежно-сиреневое пушистое создание по кличке Фифи, крынки молочника не интересовали. О нет, она приходила точно к часу прибытия мясника, и стоило буквально на минуту зазеваться – и приходилось объявлять постный день или пробавляться колбасами. Колбасы, впрочем, как и окорока, на поверку все до единой оказались слегка подгрызены, и вовсе не мышами. Если присмотреться, на любой можно было заметить характерные трехзубые отпечатки. Тася вздыхала и готовила для малыша паштеты, пюре и полезные каши.