Рядом дружно захихикали Дима и Митя. Похоже, они увидели то же, что и он.
– Вы теперь будете типа парочкой? – в лоб спросил Дима, гримасничая и переглядываясь со своим неразлучным приятелем Митей.
Миша неопределённо пожал плечами. Раньше он, правда, как-то особенно не задумывался о том, нравится ли ему Катя. Но теперь, кажется, приходилось принимать осознанное, взвешенное, взрослое решение. Цветов, что ли, ей подарить? Возле их корпуса как раз росли какие-то на клумбе, можно нарвать, думал Миша. Или не стоит всё же? Грохотовы, наверное, засмеют, а уж про Дёму Квасникова и говорить нечего…
В задумчивости Миша перелистнул страницу. Второй заполнившей анкету оказалась, как ни странно, Эля Мухтиярова. На большинство вопросов она отвечала подробно и обстоятельно. Например, на двадцатый вопрос, «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», Эля ответила: «Я собираюсь поступить в кадетское училище, закончить его с красным дипломом, потом пойду учиться в юридическом, а работать буду полицейским, как папа». А вот на тот самый пятнадцатый вопрос Эля ответила коротко: «Глупости!» К слову, Катя на двадцатый вопрос ответила, что «ещё не решила до конца – быть знаменитой актрисой или супермоделью».
На третьей странице вместо имени и фамилии девочки, заполнившей анкету, красовался замысловатый вензель. Взгляд снова поневоле скользнул на пятнадцатую строчку, однако и здесь не оказалось никакого имени. Вместо него посередине строки были старательно вписаны две большие буквы: «Д. Д.»
– Дэ Дээ, – задумчиво протянул Миша, прокручивая в голове фамилии всех товарищей по отряду. – Это же… – Он обернулся к Диме Доброхотову. Тот насупился и покраснел, как помидор, а Митя, давясь от смеха, дружески подтолкнул его в плечо.
– Да это пошутил кто-то, вон, даже имени нет, – угрюмо предположил Дима.
– Ну так они же и сказали – можно под псевдонимом, – резонно заметил Арам, подходя поближе и заглядывая в анкету. – Можно провести графологическую экспертизу… ну то есть почерки сличить. Попросить всех девчат что-нибудь написать, ну, расписаться…
– Чепуха, – проворчал Теша, выбираясь из-под кровати. – Дай-ка мне…
Он протянул лапку к тетрадке, без всяких сомнений взял её и поднёс к самому носу. «Он же читать не умеет», – вспомнил Миша. Впрочем, Теша, похоже, и не собирался ничего читать. Он поводил носом над страницей, затем ещё провёл по ней пухленькой лапкой, после чего уверенно сообщил:
– Гасанова.
– Вот дура! – досадливо прицокнул языком Доброхотов и поморщился. А его неразлучный друг Митя Гроссман неожиданно резко развернулся и отвесил приятелю подзатыльник.
– Ты чего?! – Дима обалдело смотрел на закадычного друга. Похоже, он так изумился, что даже не обиделся.
– А ничего, – Митя отвернулся, – нечего обзываться.
Потом он отошёл к своей кровати и зашелестел страницами какого-то журнала, делая вид, что его совершенно не интересуют все эти глупости с девчоночьей анкетой.
Миша и Дима Доброхотов синхронно пожали плечами в недоумении.
В столовую Миша и Катя Величко шли рядом. Взять девочку за руку Миша так и не решился, идею с цветами с ближайшей клумбы тоже решил пока отложить до лучших времён. Впрочем, Катя и без того выглядела совершенно довольной и сияла, как новенькая монетка. Она без умолку рассказывала что-то про свою школу, о том, как она пела на каких-то соревнованиях, и о том, какой планшет ей подарили родители на прошлый день рождения. Миша оживился было на словах о планшете, однако сразу за ним последовало длинное повествование о других подарках, и мальчик постепенно практически перестал слушать. «Странные они всё-таки – девчонки, – думал он. – Хотя вот Люба из соседней квартиры, например, нормальный человек. И Тоха тоже».
В столовой Катя тоже села рядом с Мишей. При этом Арам переглянулся с Тохой, которая притормозила на пути к столу своего отряда. Тоха посмотрела на Арама насмешливо, а он в ответ приподнял брови и негромко произнёс:
– Теряем человека.
Тоха, продолжая усмехаться, только пожала плечами. С Мишей она всё ещё не разговаривала.
– Слушай, – Миша склонился к Араму, – вот если бы ты увидел на одной тумбочке блюдце с крошками, а на другой – серёжки с красными камушками… И ты бы знал, что одна тумбочка Тромбона, а вторая Ксюшина. Ты бы определил, которая из них чья?
– Разумеется, – усмехнулся Арам, казалось, вовсе не удивившись вопросу. – Элементарно. Тромбон вечно всех пытается накормить, значит, блюдце Ксюшино… а серёжки Тромбона, само собой. У Ксюши даже уши не проколоты.
Миша в ужасе уставился на стол, за которым обедали вожатые. Ушей Ксюши отсюда видно не было, но он уже понимал, что произошло нечто непоправимое.
После обеда ребятам предстоял «музыкальный час», о чём их с самого утра предупредила Ксюша. Ничего хорошего от этого мероприятия они не ожидали, поскольку все помнили, что художественным руководителем в «Солнышке» была всё та же Клавдия Аркадьевна – Тромбон. Эта удивительная дама отличалась монументальной фигурой, огромным ростом, а также совершенно не вязавшейся с остальным обликом причёской – взъерошенным «ёжиком» волос, выкрашенных в два цвета – чёрный и красный. Наряды она предпочитала носить исключительно броских и сочных цветов, а её звучный голос и утробный смех моментально заполняли собой любое помещение. Тромбон была знаменита ещё и тем, что своих подопечных, к которым она относила не только воспитанников, но и вожатых лагеря, она называла исключительно уменьшительно-ласкательными именами и прозвищами. Именно с её лёгкой руки строгий Константин Алексеевич в своё время превратился в Котеньку – надо сказать, этим прозвищем Клавдия Аркадьевна регулярно доводила его до белого каления. Впрочем, в глаза его так называть осмеливалась только она. Ходили слухи, что даже суровую директрису Зою-Нагайну в приватных беседах Тромбон величала «Заинькой».
Сейчас Тромбон восседала за большим пианино, установленным на сцене актового зала. Она старательно ударяла по клавишам, извлекая из несчастного инструмента какие-то болезненные стонущие звуки.
– Проходите, проходите, мои зайчаточки! – обрадованно воскликнула она, заметив, что ребята из отряда «Искателей», открыв дверь в актовый зал, неуверенно топчутся за рядами пустых сейчас зрительских кресел, не решаясь войти. – Я тут как раз настраивала инструмэээнт!
Арам болезненно поморщился, как будто по тарелке провели ножом. Похоже было, что звуки, извлекаемые Тромбоном из несчастного пианино, причиняют ему почти физические страдания.
«Искатели» потянулись по проходу между зрительских кресел к сцене. Ксюша, заглянув в зал и убедившись, что всё в порядке, кивнула Тромбону и исчезла. А вот Константин Алексеевич зашёл следом за ребятами и уселся в одном из кресел в зрительном зале – в первом ряду.
Завидев вожатого, Клавдия Аркадьевна радостно заухала:
– Кстати, в нашем лагере мы находим применение всем талантам без исключения. Вот вы, Котичка, могли бы написать что-нибудь эдакое к родительскому дню…
– Эдакое? – удивился Константин.
– Поэтическое! – радостно пояснила Тромбон и без перехода вновь ударила по клавишам.
– Прррррекрасная Кааааааааа! – запела она трубным голосом на мотив какой-то народной песни. – На-вер-ня-кааааааа!
Константин Алексеевич позеленел и вскочил, сжимая кулаки. Взглядом он сверлил Мишу. Тот, пожав плечами, развёл руки – мол, понятия не имеет, как так вышло, что секретное послание попало не в те руки.
– Впрочем, мы отвлеклись, – Тромбон поднялась из-за пианино. Арам при этом с нескрываемым облегчением вздохнул. Константин Алексеевич медленно сел. – Итак, мои котяточки, сегодня мы с вами будем разучивать за-ме-чательный танец, – торжественно провозгласила Клавдия Аркадьевна, когда все наконец собрались на сцене, выложенной крашеными досками. Сделав эффектную паузу, худрук радостно завершила: – Рич-рач-рум-бим-бум!
Кто-то в рядах «Искателей» захихикал, однако Клавдию Аркадьевну не могли смутить такие мелочи.
– Этот танец мы с вами продемонстрируем на родительском дне, так что стоит постараться – нельзя же ударить в грязь лицом! Итак, сейчас мы с вами все разобьёмся на пары… Нет-нет, погодите, я сама вас расставлю…
Спустя несколько минут неразберихи почти все ребята отряда оказались разбиты в два ряда. Мишу поставили в пару с Катей, а изо всех сил краснеющую Алёну Гасанову – с Димой Доброхотовым. Как Тромбону удалось угадать симпатии девочек, оставалось загадкой. В самом центре сцены в первом ряду она поставила отчаянно и молча упирающегося Арама и беспрекословно выполняющую все её команды Элю Мухтиярову.
В конце концов возникла небольшая заминка: девочек в отряде было ровно на одну больше, чем мальчиков, так что, когда большинство ребят уже стояли парами на своих местах – в два ряда вдоль сцены, – оставались только Серёжа Сёмочкин и близняшки Маша и Даша Куковицкие. Маша и Даша, не сговариваясь, одновременно схватили Серёжу за руки – каждая со своей стороны. Каждая молча и решительно попыталась перетянуть мальчика к себе. Кто-то сдавленно захихикал. Сёмочкин стоял с растерянным видом и с надеждой смотрел на Клавдию Аркадьевну. Чувствовал он себя явно не очень уютно. Сдвинуть его с места, конечно, ни одной из девочек не удалось.
– А с Серёжиком у нас будет танцевать… Машенька! – Тромбон решительно указала на одну из близняшек.
– Это я – Маша! – тут же возмущённо завопила другая. – Она Даша!
– Всё она врёт! – тут же возразила первая девочка и показала сестре язык.
Отпускать Сёмочкина, похоже, ни одна из них не собиралась.
– Ну хорошо, пусть будет Дашенька, – покладисто согласилась Тромбон, и обе девочки тут же хором сообщили:
– Это я!
– …А для Машеньки, – продолжила Тромбон, – у меня будет другое предложение. Мы с четвёртым отрядом будем ставить сценку по мотивам «Красной Шапочки». И на главную роль…
– Я Маша! – разом воскликнули обе близняшки, одновременно выпустили руки Сёмочкина и слаженно сделали шаг вперёд. Даже, кажется, в ногу.