– «Набериус», сэр. Он занимается анализом долгосрочных перспектив. Опираясь на цифры, предсказывает все, от биржевых котировок до погоды и урожая. И довольно успешен в этом.
– Личный Нострадамус Канцелярии?
– Можно выразиться и так, сэр.
Техник с удовлетворением посмотрел на плоды своего труда. Терминал был собран и выглядел безукоризненно. В отличие от техника, Герти вид этого металлического алтаря ничуть не порадовал. К «Лихтбрингту» он при первой их встрече проникся искренней антипатией. И даже теперь, после всего того, что он узнал о возможностях машины, ощущение это не прошло, лишь окрепло.
Сложная, хитрая и самоуверенная машина, держащая остров в стальной хватке механических пальцев. Быть может, ей удалось задурить голову служащим Канцелярии и даже Шарперу. Быть может, все настолько поверили в мощь логического титана, что отдали в его ведение едва ли не весь город. Возможно, Герти был единственным человеком на всем острове, который доподлинно знал: машины тоже ошибаются. Даже такие грандиозные, как «Лихтбрингт».
Страстно захотелось, приложившись к рифленому медному боку ботинком, заставить самодовольный сверкающий от смазки аппарат издать жалобный стон вроде того, что издает потревоженная урна. Герти с трудом сдержал этот неуместный порыв. Во-первых, невидимый паровой демон «Лихтбрингта», совершающий сорок математических операций в секунду, едва ли будет посрамлен подобным ударом, которого, вероятнее всего, попросту не заметит. Во-вторых, Герти подозревал, что металл окажется прочнее бренной человеческой плоти и из схватки, чего доброго, может выйти победителем.
Герти смел со стола груду испорченных мемокарт и швырнул их в корзину для бумаг. На душе сразу сделалось легче.
– Бог из машины, – проворчал он, разглядывая испещренные, будто источенные термитами, листы картона. – Подумать только! Я, конечно, всецело за торжество технического прогресса и всегда был уверен, что Британия находится в его авангарде, но это… Это уже чересчур, как мне кажется. Отдавать целый город во власть машины!.. А что, если в один прекрасный день у вашего «Лихтбрингта» в голове заржавеют шестеренки? Или он перепутает цифры? Последствия могут быть катастрофические!
Его тирада ничуть не впечатлила техника, собиравшего в саквояж свои инструменты, маленькие и блестящие, как у часовых дел мастера.
– В том-то и дело, мистер Уизерс. «Лихтбрингт» не ошибается. Не ошибся ни разу за все восемь лет, что работает.
Герти разозлился. Вера канцелярских клерков во всемогущество их механического владыки отдавала фанатизмом. Удивительно, как легко слепой фанатизм сплетается с самим техническим прогрессом…
– Все на свете ошибаются! Даже императоры и судьи! Даже божества!
– «Лихтбрингт» не ошибается, сэр, – сухо сказал техник, отряхивая брюки. – У него есть три специальных логических контура, которые постоянно проверяют правильность обрабатываемой информации. Всякая неточность или несоответствие мгновенно устраняются. Это машинная логика. Она не позволит существовать в системе неверным значениям. Это гораздо более сложное, рациональное и надежное устройство, чем человеческий рассудок.
– А я вам говорю, что он может ошибаться! Что он уже ошибся!
– Доброго вам дня, сэр.
Техник, подхватив свой саквояж с инструментами, развернулся к двери.
– Стойте!
– Да?
Техник замер у выхода. Бесстрастный, спокойный, с холодным, как у всех здешних клерков, взглядом, он выглядел так, словно натянул человеческую кожу заодно со строгим черным костюмом и еще не полностью в ней обвыкся. Не человек. Просто еще одна крыса из канцелярской стаи. Его, полковника Уизерса, коллега. А скоро, быть может, и близкий родственник. Член его стаи.
– Если… кхм… Если у меня есть жалоба на работу «Лихтбрингта», к кому я могу обратиться?
Техник помедлил с ответом лишь самую малость.
– На вашем месте я бы обратился ко второму заместителю, мистеру Беллигейлу. Он большой специалист по «Лихтбрингту». Когда-то он помогал профессору Нейману его монтировать и настраивать.
Ничего более не говоря, техник исчез за дверью, оставив Герти наедине со своими мыслями. Мысли его сейчас были подобны забракованным мемокартам, над которыми на славу потрудился компостер. Множество отверстий, и все бесполезны.
Терминал ехидно блестел медью на своем обычном месте. Сейчас он казался Герти уродливым, как старая гаргулья на парапете.
Без сомнения, «Лихтбрингт» издевается над ним. Сначала насильно напялил на него чужую личину, теперь откровенно насмехается, подсовывая какую-то ерунду вместо нужного ему дела.
– Шкаф с болтами! – Герти в приступе злости схватил с полки том с инструкциями по составлению машинных команд и занес его над ни в чем не повинным терминалом, намереваясь обрушить на рифленый корпус. – Проклятая жестянка! Смеешься ты надо мной, что ли?
Терминал вдруг выпустил две шипящие струи пара, вынудив Герти отскочить в сторону. Шипение было саркастическим и откровенно презрительным. «Слабак ты, Уинтерблоссом, – слышалось в нем. – Не твоему умишке состязаться с самой сложной машиной на свете!»
Герти швырнул книгу следом за мемокартами в корзину для бумаг и заходил по кабинету взад-вперед.
Ему кровь из носу надо было раздобыть дело Бангорской Гиены. И незамедлительно, пока крысы Шарпера, преследующие его, не впились своими крохотными острыми зубами ему в пятки. На миг Герти даже показалось, что он слышит за спиной шуршание множества мягких лапок. Игра воображения, конечно, – в кабинете полковника Уизерса, как и прежде, никого больше не было. Кроме самого Герти в нем находился лишь машинный терминал, но уж он, конечно, подобных звуков производить не мог. Герти вздохнул, вертя в руках бесполезную мемокарту с запросом.
Ему надо обратиться к мистеру Беллигейлу.
При одной лишь мысли об этом по спине прошел неприятный, как от сквозняка, холодок. Герти совершенно не выносил общества второго заместителя, взгляда его бесцветных, равнодушных и в то же время пронизывающих глаз. Его глухого, как у всех служащих Канцелярии, похоронного костюма. И всего прочего, что относилось к мистеру Беллигейлу. Из всех крыс Канцелярии мистер Беллигейл, пожалуй, был наиболее пугающей и зловещей. Хладнокровный мертвец в неизменном черном костюме, обладающий способностью особенным образом улыбаться. Как улыбается задумчиво гробовщик, вперившись взглядом в фигуру, уже готовую примерить его товар.
Только не мистер Беллигейл!
Герти стиснул зубы. А что еще остается, позвольте спросить? Ему нужны материалы дела Уинтерблоссома. Его собственного дела. Все оригиналы хранятся в архиве могущественного и упрямого «Лихтбрингта». Если он хочет уничтожить или подменить часть из них, остается лишь заставить проклятую машину выполнить его волю. А значит, ему нужен мистер Беллигейл.
Не в силах принять решение, Герти положил руку на телефонный аппарат. Быть может, есть и другой путь, которого он пока не видит… Надо все хорошенько обдумать. Наверняка есть способ все провернуть, не общаясь с мистером Беллигейлом. Должен быть. Думай, Уинтерблоссом, думай, старое ты пугало, безмозглая жестянка…
Звонок телефона раздался столь внезапно, что Герти от неожиданности едва не сорвал аппарат со стены. Вот до чего нервозность доводит, мистер Уинтерблоссом… Потребовалось несколько секунд, чтоб перевести дыхание, улыбнуться самому себе и снять эбонитовый наушник немного подрагивающей рукой.
– Полковник Уизерс, – произнес он в микрофон твердым, хорошо поставленным голосом. – Слушаю.
Некоторое время трубка молчала, потрескивая. А потом чей-то голос, глухой и равнодушный, произнес:
– Господин полковник, вас немедленно просит зайти к нему второй заместитель секретаря Канцелярии, мистер Беллигейл.
Не слушая ответа, голос пропал, как обрубленный. В трубке осталась лишь шуршащая колючая тишина, которая внезапно показалась Герти самым противным звуком на свете.
Осторожно повесив трубку на прежнее место, Герти попытался улыбнуться вновь. Но другой Гилберт Уинтерблоссом, отражавшийся в полированном черном эбоните, лишь беспомощно дернул губами, как подсеченная рыба.
Мистер Беллигейл, второй заместитель секретаря Канцелярии, писал.
Как у всех пишущих, особенно по делам службы, лицо у него было строгим и сосредоточенным. Но Герти знал, что даже в тот миг, когда господин второй заместитель оторвется от своей работы, лицо его ничуть не переменится. У господина второго заместителя имелось лишь одно выражение лица на все случаи жизни, как и костюм, столь строгий и черный, что он выглядел неуместным в любом окружении, кроме кладбищенского. Стальное перо в руке господина второго заместителя скрипело тревожно и громко, напоминая царапанье насекомого, запертого в спичечном коробке.
– Обождите, – сказал господин второй заместитель, не поднимая головы.
Герти принялся ждать.
Ожидание в этом кабинете само по себе могло сойти за пытку. Возможно, из-за того, что сам кабинет чрезвычайно мало походил на помещение, предназначенное для человеческого существа, – скорее на футляр для сложного механизма. Тесное пространство и голые стены скверно действовали на нервы, а обстановка казалась столь пустой и выхолощенной, будто ее создавал не человек, а существо иного биологического вида, попытавшееся смоделировать обычное человеческое убранство, но не обладающее ни знанием предмета, ни фантазией.
Все здесь было безлико, строго и аккуратно, как никогда не бывает в обычном кабинете. Ни клочка бумаги на столе, ни единой лежащей отдельно скрепки. Здесь не было даже пыли. Герти готов был поклясться, что всякая пылинка, зародившаяся здесь или занесенная извне случайным посетителем, разлагалась на атомы прежде, чем достигала пола. Атмосфера стерильной сухости была такова, что даже вода в тяжелом графине не воспринималась как жидкость, годящаяся для утоления жажды, – скорее как прозрачный стерильный раствор неизвестного вещества.