Очень жаль, что сейчас рядом с ним нет графа Алексея Андреевича Аракчеева, «преданного без лести» товарища и советчика. Павел вспомнил, как в октябре прошлого года он по пустяковой причине отстранил Аракчеева от должности инспектора артиллерии русской армии и повелел ему покинуть Петербург. Сейчас его старый сослуживец по Гатчине безвылазно сидит в своем имении Грузино и шлет императору письма, в которых уверяет в верности и преданности лично ему, Павлу Петровичу, и всей царственной фамилии.
«Надобно вернуть графа в Петербург, – подумал царь, – не такие уж большие грехи были на нем, чтобы так строго наказывать верного слугу престола. Сегодня же надо послать милостивое письмо Алексею Андреевичу, в котором предложу ему прибыть в столицу».
Павел покосился на сидящего рядом с ним племянника императрицы герцога Евгения Вюртембергского. Этот юноша, которому исполнилось всего тринадцать лет, был уже генерал-майором русской армии. Все эти чины он получил, находясь в своих силезских владениях. Прибыв в январе этого года в Санкт-Петербург, герцог произвел хорошее впечатление на русского монарха, который для начала наградил Евгения крестом ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
Император взял герцога с собой в поездку на пороховой завод, чтобы молодой человек побольше узнал о русской столице и о военном деле. Павлу все больше и больше нравился этот скромный и умный юноша, совсем не похожий на цесаревича Александра и его младшего брата великого князя Константина Павловича.
Император считал своих старших сыновей безнадежно испорченными воспитанием в будуарах их бабки, императрицы Екатерины II. Там молодых людей научили лгать, паясничать и волочиться за придворными дамами. Правда, в отличие от Александра, Константин все же успел понюхать пороха, поучаствовав в Итальянском и Швейцарском походах великого Суворова. А Александр так и остался донжуаном и сибаритом, для которого придворная изнеженная жизнь была дороже интересов государства. Нет, из цесаревича толку не будет, как, впрочем, и из Константина.
Надо будет заняться воспитанием третьего сына – великого князя Николая Павловича. Правда, под воздействием слухов, которые распускали интриганы, в изобилии окружавшие императора, Павел Петрович чуть было не совершил роковую ошибку – он захотел обвинить свою супругу Марию Федоровну в неверности, а сына Николая – признать неродным. Однако нашлись честные и умные слуги престола, которые отговорили императора от столь опрометчивого поступка.
Задумавшись, Павел стал рассеянно смотреть в окно крытого возка. Кортеж императора следовал через Охтинскую слободу – район Санкт-Петербурга, где издавна селился мастеровой народ, работавший на местной судоверфи. Здесь же стояли дома русских и чухонцев, обывателей, занимавшихся сельским хозяйством. Они поставляли жителям столицы овощи и молочные продукты. Больших зданий здесь не было, и Охтинская слобода меньше всего была похожа на городской район.
Возок и двое сопровождавших императора конногвардейцев не спеша двигались по заснеженным улицам слободы, мимо скромных одноэтажных домиков с невысокими заборами. За ними виднелись деревья и сараи, в которых местные жители держали свою скотину.
Павел вдруг заметил пожилую чухонку, медленно бредущую по улице. Она тянула за собой большие санки. Видимо, старушка отправилась за водой к ближайшему колодцу – на санках стояли два пустых деревянных ведра.
«Пустые ведра – это плохая примета, – подумал император. – Только бы она не перешла нам дорогу». Павел был суеверен. Черная кошка, перебежавшая дорогу, или женщина с пустыми ведрами, попавшаяся на пути, могли надолго испортить ему настроение.
Засмотревшись на скачущий по улице возок и нарядных всадников, чухонка поскользнулась и со всего размаха грохнулась на накатанную дорожку. Видимо, она сильно при этом ударилась, потому что не смогла сразу встать и, лежа на спине, беспомощно размахивала руками.
– Ваше императорское величество, – подал голос герцог Вюртембергский, – давайте поможем этой несчастной.
Павел, считавший себя человеком добрым и чувствительным, кивнул и толкнул в спину царского кучера, велев ему остановиться. Император и герцог выбрались из возка и подбежали к старушке. Они помогли ей встать на ноги.
– Спасибо вам, люди добрые, – чухонка заговорила по-русски неожиданно молодым и звонким голосом. – Пусть Господь за вашу доброту спасет вас от всех бед и невзгод.
– Я вижу, что тебя, – тут старушка пристально посмотрела на императора своими голубыми, как небо, глазами, – ждет смертельная опасность. Люди, которых ты считаешь друзьями, собираются тебя убить. А ведь тебя предупреждали, что проживешь ты на белом свете сорок шесть лет, а на сорок седьмом будешь убит…
Павел вздрогнул. Странная старуха говорила то, о чем знали немногие. Именно это – слово в слово – напророчила ему известная петербургская юродивая по имени Ксения, а также странная горбатая нищенка в Москве во время коронации. А монах Авель, предсказавший с точностью до дня смерть его матушки, императрицы Екатерины II, при встрече с ним заявил: «Коротко будет царствие твое. На Софрония Иерусалимского[4] в опочивальне своей будешь задушен злодеями, коих греешь ты на груди своей. Написано бо в Евангелии: „Враги человеку домашние его“… В Страстную субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…»
– Ради всего святого, скажи, можно ли спастись от того, что мне предначертано судьбой? – с мольбой в голосе спросил император. – Я вижу, что тебе открыто будущее…
– Тебе помогут спастись люди не из этого мира, – немного помолчав, произнесла старая чухонка, глядя прямо в глаза Павлу. – Лишь они в силах избавить тебя от смерти. И не только тебя, но и всю Россию, ибо события, которые начнутся вскоре после твоей смерти, будут страшные и кровавые. Прольется море крови, погибнут сотни тысяч людей. На Россию войной пойдет вся Европа, сгорит Москва, осквернены будут народные святыни, поруганию подвергнутся Божьи храмы.
– Скажи мне, ради Христа, скажи – кто они? Что это за люди? – Павел судорожно вцепился в руку старухи. – А самое главное, кто их мне пришлет, Бог или дьявол?
– Люди, которые тебя спасут, – ровным спокойным голосом произнесла чухонка, – посланы будут в наш мир добрыми силами. Но знай – они не святые. Они просто люди, воины, которые видели смерть и лили свою и чужую кровь. Но ведь еще Господь говорил: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».
– Аминь, – сказал император, снял с головы треуголку и перекрестился. – Может быть, ты назовешь день, когда я увижу этих людей? И как я отличу их от прочих?
– Ты их увидишь скоро, очень скоро, – ответила старуха, задумчиво пожевав губами, – и узнаешь ты их сразу, потому что они не похожи на тех, кто живет в нашем мире. И хотя они внешне будут как все люди, придут они из другого мира, где давно уже живут по-иному. Ты должен поверить им, как бы странно они ни говорили и ни поступали. Повторяю – им надо поверить, потому что иначе произойдет все то, о чем я тебе рассказала! А теперь, ступай с Богом и не упусти свой шанс. Другого у тебя не будет…
Старуха, кряхтя, поклонилась Павлу, взяла в руки веревку и, шаркая ногами, потащила свои санки по улице.
– Ваше величество, – юный герцог испуганно посмотрел на застывшее, похожее на белую гипсовую маску лицо императора, – что это была за старуха? Что она вам такого сказала, отчего вы едва стоите на ногах?
– Мой мальчик, – ответил Павел, – ты веришь в то, что есть на свете люди, которым открыто будущее?
– Да, ваше величество, я слышал об этом. У нас в Европе часто рассказывают про тех, кто может заглядывать в грядущее. Кстати, моя тетушка – ваша супруга – рассказала мне, что много лет назад садовник Ламберти в Ораниенбауме предсказал вашей матушке – тогда еще просто великой княгине, – что она станет императрицей, увидит своих детей и внуков и умрет в старости. Это было за шесть лет до происшествия, случившегося 28 июня 1762 года[5]. Вы хотите сказать, что и эта старуха из их числа?
– Она предсказала мне, что я… – тут император спохватился и остановился на полуслове. – Давай сядем в возок, что-то мне вдруг стало холодно, просто зуб на зуб не попадает. Похоже, что подул холодный ветер с Невы. Нам надо побыстрее добраться до порохового завода, чтобы успеть засветло вернуться домой…
Но засветло они вернуться не успели. Император и юный герцог тщательно осмотрели все на Пороховых. Генерал-майор Николай Гебенер, заведовавший заводом, показал им места, где перечищали селитру, которая нужна была для изготовления пороха; мельницы водяные и приводимые в движение лошадьми, на которых огромные каменные и бронзовые жернова перетирали компоненты пороха. Они понаблюдали за тем, как идет строительство каменной плотины – тут император еще раз пожалел, что с ними нет графа Аракчеева – с ним бы все работы шли быстрее. Осмотрели они и готовый порох двух сортов, а также механизмы, приводимые в движение водой, с помощью которых рассверливают стволы чугунных пушек.
Потом император зашел в храм Святого пророка Ильи на Пороховых и долго молился у икон Спаса Нерукотворного и Богородицы. В полной задумчивости император и герцог Вюртембергский уселись в возок и отправились в обратный путь. Чтобы поскорее добраться до Михайловского замка, Павел приказал сократить путь и, перебравшись по льду Невы у Смольного собора, выехать на Шпалерную улицу, по которой они прямиком доедут до Летнего сада. Оттуда же и до новой императорской резиденции рукой подать…
С Охты они выехали, когда уже смеркалось. Вскоре на град Петров опустилась чернильная тьма. Полную луну закрыли облака. На безлюдных улицах было тихо, лишь под полозьями возка поскрипывал снег, позвякивала упряжь, да всхрапывали кони. Неожиданно где-то заунывно, словно по покойнику, завыла собака. Ей ответила другая, потом к ним присоединилась еще одна, и еще…