Я пошла на кухню и взяла пять коробок.
Хлеба тоже надо. Только немного, а то мама утром догадается… Два яблока можно, огурец, помидоры… Ещё коробка спичек войдёт…
Портфель уже был набит, как будто завтра шесть уроков.
Я легла спать и только собралась думать о побеге, как сразу уснула.
2
Утром папа ушёл рано, я с ним как следует и не попрощалась. Ничего — напишу письмо. А маму я поцеловала.
— Почему в брюках? — спросила мама.
— Сегодня в лес идём. По географии, — ответила я.
— После школы не задерживайся, — сказала мама.
Она каждый раз так говорит.
Школу я обошла за целый квартал и по Театральной вышла к парку.
Вот и ресторан «Лето». Вадим и Ахмат сидят за столиком под большим зонтом.
— Мы думали, не придёшь, — сказал Вадим.
— Ну да ещё, — сказала я.
— Два шницеля и сто бутылок пива, — сказал Ахмат.
Ресторан был закрыт, официантки ещё не приходили.
— Пойдём пешком, — сказал Вадим. — Денег мало. У меня тридцать копеек.
— У меня ничего, — сказала я.
Ахмат показал пальцами «ноль».
— Неважно, — сказал Вадим. — В крайнем случае продам рубашку… Здесь недалеко: километров шесть. А там только бы до колхоза добраться.
— Десять, — сказал Ахмат.
— Спорим — семь, — сказал Вадим.
— Сосчитать можно, — сказала я. — По шагам.
— Давайте, — сказал Вадим и встал со стула.
Мы двинулись по липовой аллее. Молча. Потому что каждый считал.
— Сто, — сказал Вадим и остановился.
— Сто двадцать, — сказала я.
— Сто десять, — сказал Ахмат.
— Так ничего не выйдет, — сказала я. — Шаги разные. Пусть кто-нибудь один считает.
— Я, — сказал Ахмат и сразу пошёл.
— Я хлеба взяла, — сказала я.
— Правильно, — сказал Вадим. — А спички?
— Наверно, уже звонок был, — сказала я. — Староста отвечает, кого нет…
— Восемьдесят семь, — сказал Ахмат. — Вы будете разговаривать, а я считать? Умные какие…
Когда подошли к Долинску, стало совсем тепло; мы сняли куртки.
— Посидим? — сказала я.
Долинск — это курорт около Нальчика, поэтому там везде скамейки.
— Нельзя, — сказал Вадим. — Может быть погоня.
— Кто будет гнаться? — спросил Ахмат.
— Кто? Милиция, конечно.
— И Райка, — сказала я. — А мы от них — рраз — в кусты!
— Надо быстрей до заповедника добраться, — сказал Вадим. — Эх, была бы попутная машина!
Машины не было. Были только попутные ишаки с тележками. Но мы шли в два раза быстрей, чем они. Сначала я немного устала, а потом ничего.
— Сходим под трубу? — сказал вдруг Ахмат.
— А милиция? — спросила я.
— Там никого нет. А вода, знаете, полезная! Тёплая-тёплая.
Мы свернули налево под гору и в лесок и скоро увидели трубу. Она стояла в земле, как буква «Г», и из неё текла вода.
— От всех болезней помогает, — сказал Ахмат. — Даже от гриппа. Здесь бассейн будет.
Вокруг трубы было маленькое озеро. Мелкое, по колено. Мы сняли туфли и вошли в тёплую воду. Ребята подставили голову под струю и начали брызгаться, а я отошла. Мне вдруг захотелось в школу, но я ничего не сказала.
— Теперь недалеко, — сказал Вадим, когда вышли на дорогу. — Два километра. А там только до колхоза добраться.
— Четыре, — сказал Ахмат.
Они опять заспорили, а мне очень хотелось есть, но я молчала.
— Попутная! — закричал Вадим и замахал руками, но машина не остановилась.
— Ну и хорошо, — сказал Вадим. — А то ещё начали бы спрашивать: куда, зачем?
…Вот он, наконец, заповедник! Дорога кончилась, вернее, сделала петлю и повернула обратно. Справа подымался склон — на нём трава, кусты и почти сразу лес. Совсем близко. А слева стояла буровая вышка с насосом — он похож на руку, которая всё время сгибается в локте. Рядом с вышкой было несколько зданий.
— Что я говорил? Смотрите! — сказал Ахмат.
Мы поднялись немного по склону и подошли к недостроенному каменному дому. У него были только стены и дырки для окон.
— Тихо! — сказал Вадим и оглянулся. — Никто не видит? Тогда полезли.
Мы забрались в дом через окно и плюхнулись на пол, вернее, на траву. Тут было почему-то много мух. Они сидели на стенках ровными рядами, как птицы на проводах.
— Поедим? — сказала я.
Хлеб у меня в портфеле совсем высох за ночь. Ещё были помидоры, а у Ахмата кусок хичи́на — такой балкарский пирог с мясом.
— Здо́рово, — сказала я. — Наверно, пятый урок кончился? Интересно, что Райка думает?
— Пошли в лес, наломаем веток. Спать-то здесь будем? — сказал Вадим.
— Лучше в лесу, — сказала я.
— Там кабаны бегают, — сказал Ахмат. — Это ведь заповедник. Их почти не стреляют. И другие звери.
— Тигры, — сказала я.
— Не смейся. Мне дед рассказывал. Кабан, может, пострашней тигра. Неважно, что свинья. Клыки у него больше, чем твоя ладонь… И другие звери есть: медведь с белым горлом, енот…
Мы заходили всё дальше в лес. Уже не слышно стука насоса на буровой вышке — только наши шаги да хруст веток. А может, это не наши шаги?
— Ой! — вскрикнула я, потому что в кустах что-то мелькнуло.
— Наверно, лань, — сказал Ахмат. — Или ещё кто-нибудь.
— Кабан? — спросила я.
— Кто его знает.
— Плохо, что у нас одежда не зелёная, — сказал Вадим. — Как у разведчиков. Никто бы в лесу не нашёл… Ну ничего. Вот до колхоза доберёмся…
— У меня зелёное платье есть, — сказала я. — С короткими рукавами.
— Было да сплыло, — сказал Вадим. — Разведём костёр?
— Картошки, жалко, не взяли. Испекли бы, — сказала я.
Мне опять захотелось есть.
— Завтра нароем, — сказал Ахмат.
Мы натаскали сухих сучьев и зажгли костёр. Я уже не боялась кабана, потому что знала — дикие звери к огню не подойдут!
— Давайте что-нибудь рассказывать, — сказала я. — Чур, первая.
Я рассказала про то, как жила-была королева леса, по имени Джуна. И однажды она рассердилась на нимфу…
— Кто это такая? — спросил Ахмат.
— Ну… её подчинённая, — сказала я. — Очень рассердилась. И знаете, что сделала? Так, чтоб этой нимфы на свете не стало. Ни тела, ни головы — ничего. Один голос. И то даже говорить не разрешила, а только отвечать.
Я вскочила, отбежала на край поляны и крикнула:
— Вадим!
«И-им…» — услышали мы.
— Эхо! — сказал Ахмат.
— Ага. Эту нимфу звали Эхо, — сказала я. — Теперь твоя очередь.
— Я знаю про собаку, — сказал Ахмат. — Рассказать? Как шёл чабан осенью с гор. Вёл отару овец. Ну, и видит: нет его лучшей собаки. Он стал звать: «Дозор, Дозор!» А Дозор не идёт. Чабан подумал: значит, умирать пошёл — старый уже был пёс… И дальше спускается с отарой. На привале смотрит, нет бурки. Искал — не нашёл. Ну ладно, думает, другая есть, а эту уже много лет носил… Пробыл он зиму дома, ранней весной опять отару гонит. На те же луга. И вдруг видит — Дозор! Худой, одни кости торчат. Лежит на земле, а кругом всё разрыто: видно, коренья искал. И рядом — старая бурка. Которую чабан забыл. Подходит к нему чабан, хотел погладить, а Дозор зубы оскалил и встал. Сам шатается, но идёт к лесу. Так и ушёл…
— Обиделся, значит, — сказал Вадим. — Ну и правильно.
— Ой, собаки такие верные, — сказала я. — У нашей соседки была овчарка…
— Овчарка — потому что овец охраняет, — сказал Ахмат.
— Ага. Когда соседка уехала, она отдала Пальму другим, на Пушкинскую улицу. А Пальма месяц ничего не ела. Честное слово. С горя. Так и умерла. Я даже заплакала, как узнала…
Потом Вадим спросил нас, что такое зоология. Никто не догадался. Это знаете что? «Триста лет один грек изучал ящериц». Понятно? Сокращённо — «зоология».
Мы много рассказывали, пока горел костёр. А потом он потух, и стало сразу как-то скучно. И очень хотелось есть.
— Надо ночлег приготовлять. Скоро стемнеет, — сказал Вадим. — Не здесь ведь оставаться?
— Нет, — сказала я. — Пошли скорей.
В лесу быстро темнело, но когда мы вышли из него, оказалось, не так страшно. Часов, наверно, семь, не больше.
На опушке мы наломали веток, нарвали травы. Руки у меня стали мокрые — уже выпала роса.
— Сена не сообразили поискать, — сказал Вадим.
Зато веток было очень много. Мы уложили их внутри, под стенкой дома, сверху настелили травы. Получилось мягко. Пока возились с травой и ветками, стало совсем темно. Луны не было. Мы уселись на свою постель, в темноте вынули из портфелей остатки хлеба и помидоров.
— Даже соль не взяли, — сказала я. — Туристы.
— Мы не туристы, — сказал Вадим. — Вот до колхоза доберёмся…
— А пока, значит, без соли надо есть, да? — спросила я.
И вдруг вспомнила про папу и маму и что прогуляла школу… Нас уже давно ищут. Мама, наверно, звонила к Ирке и заходила к Наташиной маме, и к Зоиной, а папа не лежит на диване с газетой, а тоже пошёл куда-нибудь… Может, в милицию?
Я поглядела в окно — туда, где город, но его как будто никогда и не было — никаких огней, ничего. Только внизу на буровой вышке горело несколько тусклых лампочек.
— Завтра надо о еде подумать, — сказал Вадим. — И за сеном пойдём.
«Зачем за сеном? — подумала я. — Ах да, ведь завтра опять ночевать. А что же целый день делать?..»
— Хорошо бы, собака была, — сказал Ахмат.
…Мама сейчас пришла, наверно, и говорит папе, что просто не знает… «Света совсем от рук отбилась. Что хочет, то и делает. А ты только смотришь…»
— Собаку нельзя, — сказал Вадим. — Начнёт лаять и нас выдаст.
«Интересно, моя кровать так и будет не застелена? Всю ночь? А утром что мама подумает?..»
— Наоборот, предупредит, если кто подойдёт, — сказал Ахмат.
Вадим засмеялся.
— Знаете, — сказал он, — как наш сосед говорит? «Кошка хороша тем, что не лает». У него пять кошек. Смешно, правда?
— Ага, — сказала я. — Что-то холодно.
— Возьми мою куртку, — сказал Вадим.
— Не надо.
Но он снял куртку и сунул мне.
— Если б костёр зажечь… — сказал Ахмат.