Не следует требовать от этих анналистов взглядов или исследований по общей истории королевства. Нельзя даже быть уверенным, что они представляли себе душевное состояние своих заурядных современников. Надо думать, что некоторые члены благородного класса, а также купцы смотрели на мир более широко и имели более общее представление о событиях. К несчастью, эти взгляды и представления не были записаны.
Так история Капетингов становится мозаикой из сведений, заимствованных из местных монастырских анналов, сведений, которыми современный историк пользуется или нет по своему усмотрению и которые он часто не в состоянии проверить, а посему ему приходится оставлять белый лист.
Например, мы находим в истории Людовика VI Сугерия рассказ о сражениях на востоке между войсками короля Франции и короля Англии, сражений, окончившихся, естественно, победой французов. Но в то же время нормандские хронисты, рассказывая о тех же сражениях, приписывают победу своему герцогу, королю английскому. Это неважно, если у нас есть другие сведения, позволяющие отделить этих авторов от официальных сообщений. Не противоречат ли сами себе эти свидетельства? Но для неизвестного периода у нас — лишь свидетельства этих хронистов. Так что почти невозможно узнать, кто одолел короля или его великого нормандского вассала. Все, что можно сказать, так это то, что они сражались друг против друга. Но не всегда с большой уверенностью.
Ибо история этих первых веков капетингской династии представляется в хрониках лишь как длинная вереница сражений или приблизительно так. Добрых монахов, составляющих свои мемории, кажется, особенно интересовали военные операции. Следует ли полагать, что Франция в эту эпоху — только широкое поле битвы? Позволительно в этом усомниться. В течение всего этого времени Франция жила, трудилась, думала, но хроники об этом почти ничего не говорят. Их авторы видят лишь сражающихся между собой, осаждающих замки рыцарей, и все без сколько-нибудь определенного повода.
С началом XIII в. происходят изменения. Король начинает быть действительно королем Франции, и историография отражает это изменение. Теперь мы имеем путеводную нить, чтобы провести нас через события, показать их возможно не так, как их видели современники, а так, как хотел, чтобы мы их видели, покровитель аббатства Сен-Дени французский король; это — Большие Французские хроники Сен-Дени.
История того, что называют Большими Французскими хрониками Сен-Дени[5], еще содержит много неясного. Несомненно, что французская редакция, выполненная в 1274 г. монахом Приматом по приказу короля Филиппа Смелого и оригинальный экземпляр которой и в наши дни можно видеть в библиотеке Святой Женевьевы в Париже, не представляет собой произведение, составленное исключительно в конце этого XIII столетия; в действительности она — перевод работы, предпринятой задолго до этой даты и продолжаемой в королевском аббатстве в течение всего XIII в. Но следует ли принимать традицию, заложенную аббатом Сугерием, современником Людовика VI, основателем официальной истории династии? Это вполне допустимо, начиная с правления Филиппа-Августа и начала этого труда, даже если для восстановления его истоков использовались более древние элементы; и мы, несомненно, приблизимся к правде.
Что вызывает интерес в этих анналах, так это то, что личность короля Франции выходит в них на передний план, а его действия переданы достаточно детально; что это больше не только история аббатства или феодального княжества, в котором королевство появляется лишь между прочим; что действительно впервые пишется история всего королевства.
Однако же эта история — еще творение клириков, преданность которых короне бесспорна, и которое, как и клирики, озабочено представлением суверена в самом благоприятном свете, правда, не забывая о личной точке зрения религиозного порядка, но достаточно легко оборачиваясь агиографией.
Однако рядом с этой официальной историей начинают появляться другие произведения более личного характера, сочинения еще неуклюжие, но в которых с полнотой представлены королевские действия. Таковы «Деяния Филиппа Августа» монаха Сен-Дени Ритора, такова «Филиппида», большая поэма в латинских стихах каноника Санлиса Гийома Бретонца. Все эти произведения, какими интересными они бы ни были, имеют, однако, общий недостаток. Их авторы, все те же клирики, не принадлежат к благородному классу, единственному, который смотрит на суверена как на равного. Они пишут всегда в манере панегирика, и если иногда отваживаются на критику, то последняя остается слишком уважительной, чтобы правдиво осветить характер и личность суверена, о деяниях и поступках которого они рассказывают.
Людовик Святой — первый из Капетингов, жизнь которого была описана человеком, знавшим его не только сувереном, но и другом. Поэтому из всей исторической литературы, посвященной Капетингам их современниками, труд сенешала Шампани Жана де Жуанвиля остается и в наши дни привлекательным чтением.
По правде говоря (и теперь мы это знаем), Жуанвиль первоначально не собирался описывать жизнь Людовика Святого. Шампанский барон, зависящий от графа Шампанского, а не от короля, сенешал Шампани, отбыл на свои средства в крестовый поход 1248 г.
На Кипре он перешел на службу к французскому королю и в течение крестового похода получил от этого государя «денежный фьеф», или, как мы говорим сейчас, пенсион, сделавший из него вассала короля, не переставая быть вассалом графа Шампанского. Возвратившись во Францию в 1254 г., он с тех пор делил свое время между доменом и двором суверена, которому он стал другом, приближенным, но Жуанвиля, однако, не допускали к управлению королевством. В 1272 г., два года спустя после смерти своего царственного друга, сир де Жуанвиль написал рассказ о своих собственных приключениях на Востоке с 1248 по 1254 год, правда, подле Людовика Святого, но с единственной целью — показать сира де Жуанвиля в крестовом походе.
Позднее его сюзерен, графиня Жанна Наваррская, ставшая королевой Франции по браку с внуком Людовика Святого королем Филиппом Красивым, уговорила Жуанвиля приняться за написание воспоминаний, сохраненных им о своем царственном друге, о котором он так охотно рассказывал. Добрый сенешал принялся за работу и только в 1309 г., четыре года спустя после смерти королевы, «Житие Людовика Святого» было преподнесено сыну Жанны Наваррской, принцу Людовику, будущему Людовику X Сварливому.
Чтобы написать это произведение, Жуанвиль использовал свои мемуары. Он предпослал им некое число коротких рассказов и широко заимствовал сведения из французской редакции хроник Сен-Дени Примата. Он присоединил к ним некоторые воспоминания о крестовом походе 1270 г., в котором отказался участвовать, сведения об опросах при канонизации святого короля, где он фигурировал как свидетель, наконец, рассказ о церемонии этой канонизации.
Собственно говоря, Жуанвиль дает нам не историю правления Людовика Святого. Это, прежде всего, портрет этого суверена, но портрет идеализированный. Если мы хотим уяснить различия между этим светским произведением и такими же трудами, написанными клириками, следует сравнить книгу сенешала Шампанского с книгами других биографов короля — Жоффруа де Болье, Гийома Шартрского, Гийома де Сен-Патю. С одной стороны, прекрасная фреска, немного во флорентийской манере, с другой — религиозная картинка.
Отсюда следует, что Людовик Святой является единственным Капетингом, которого мы действительно хорошо знаем. Жуанвиль, часто его посещавший и восхищавшийся, тем не менее не позволил своему восхищению себя ослепить. Он видел добродетели своего героя; он не имел намерения им подражать, ибо его здравомыслие заставляло его почувствовать и отметить последствия, порой пагубные. Но портрет, нарисованный им, настолько восхитительно живой, что, скорее, это портрет человека, нежели суверена. Король и сенешал очень часто болтали вместе, но вряд ли их разговоры были на тему управления; и современный историк, счастливый обрести в засушливой пустыне капетингской историографии свежий оазис книги Жуанвиля, не должен обольщаться миражем и полагать, как очень часто случается, что Жуанвиль знал все мысли короля. О последних надо было бы спросить у Матье Вандомского. К несчастью, этот верный советник до конца сохранил молчание, которое королевские советники полагали целесообразным в интересах Совета.
Сыну Людовика Святого, его внукам и троим правнукам не посчастливилось иметь своего Жуанвиля, так что их образ хранит некую тайну, но история их времени тем не менее берет кое-что из их жизни при чтении хроник.
Что появляется к концу XII в. у хронистов различного достоинства, так это то, что их личность начинает проявляться в их трудах. Некоторые из наиболее живых пишут французскими стихами, часто бесцветными, но слова которых, воспринимаемые прямо, без перевода, вызывают непосредственно в уме видение изображенных сцен. Трое из них, впрочем, талантливые писатели. Автор «Жизни Гийома Марешаля»[6], продолжая излагать нам подвиги своего героя, одного из главных лиц в окружении Генриха II и его сыновей, дает нам ряд ценных сведений и некоторые волнующие картины борьбы Капетингов и их великого англо-анжуйского вассала с 1186 по 1219 гг. Рыцарь из Орлеана Гийом Гиар заканчивает в 1307 г. свою «Ветвь королевских родов», историю Франции с Филиппа-Августа, в которой более 8 тыс. стихов (из 21 тыс., составляющих книгу) посвящены современному автору периоду и заставляют нас пережить, особенно в связи с фландрской кампанией 1304 г., сцены, разворачивавшиеся перед его глазами. Наконец, клирик из королевской канцелярии Жоффруа де Нес донес до нас в своих отрывистых стихах эхо того, о чем говорилось и думалось в Париже во времена короля Филиппа Красивого.
Кроме того, Франция тогда была политическим центром Европы. Каждый уважающий себя хронист должен предоставить сведения о происходящем там. И это также позволяет нам увидеть, как в XIII веке и в начале следующего столетия представала капетингская политика глазам англичан, арагонцев, итальянцев или фламандцев.