Больше не продолжая, можно, наконец, заявить, что наша документация в том, что касается прямых Капетингов с 987 по 1328 гг., очень неполная и такой пребудет всегда; что крайняя нехватка для первых двух столетий этой истории не должна порождать иллюзию об обилии тех же источников для XIII и начала XIV вв.; что мы никогда не узнаем, опровергает ли утерянный документ выводы, сделанные, впрочем, на законных основаниях по другим сохранившимся документам, так как лишь слепой случай с помощью человеческой небрежности или глупости подготовили материал, по которому пишется история.
Состояние этой документации значительно влияет на сам исторический труд. Для малоизвестных периодов, как мы видели, акты суверенов немногочисленны, а потому тщательно собраны, каталогизированы, подвергнуты критике. Эти исследования служили базой для в целом уважаемых, а часто превосходных работ о капетингских суверенах XI–XII вв[19]. Однако двое из них еще не были предметом монографий. Первый Генрих[20] и Людовик VII[21] еще ждут своего историка. Для XIII и начала XIV вв. положение много менее блестящее. Сами краткие правления Людовика VIII (40 месяцев)[22], Филиппа III Смелого (15 лет)[23], Филиппа V Длинного (6 лет)[24] вызвали общие исследования. Но нет удовлетворительной книги о правлении Людовика Святого[25]. Филипп Красивый был объектом более или менее блестящих набросков[26]. Правления Людовика X и Карла IV представлены только положениями докладов Школы хартий[27], которые их авторы никогда не доводили до конца для публикации.
Несомненно, существует множество отдельных исследований и частных работ[28]. Но мы не знаем хорошо правления, в ходе изучения которого историк, отважившись посвятить своей работе необходимое время — и это время может занять всю жизнь.
Глава IIСуверены и их советники
С 987 по 1328 годы четырнадцать наследников той же семьи, все происходящие по прямой линии от одного и того же предка, Гуго Великого, герцога Франции, наследуют друг другу на французском троне. Именно в это время родилась, сформировалась Франция со своими естественными чертами характера и даже основами французской нации. Прежде чем обрисовывать их действия, чтобы попытаться определить, что им принадлежит в этом создании нашей родины, необходимо набросать облик этих королей, дабы позволить читателю лучше уяснить долю, принадлежащую каждому из них в общем деле. Работа, будучи трудной из-за бедности нашей документации, однако, менее трудна, чем та, которую нам придется затем предпринять: изобразить по мере возможности их советников. Однако работа необходимая. Если правда то, как часто и не без оснований утверждают, что феномены экономического и социального характера играют в истории роль значительную, даже решающую, по словам некоторых, то не менее справедливо и то, что и люди играют свою роль в исторической эволюции страны, особенно в изучаемый нами период, когда территориальное единство еще не создано, а нации еще не осознали своего существования.
О первом из Капетингов, основателе династии, мы не знаем почти ничего. После кропотливого исследования правления Гуго Капета Фердинанд Лот заключил: «Здесь не найдут никакого портрета короля Гуго. Мы ничего не знаем о его облике. Его личность в моральном плане также почти малоизвестна. Так что когда пишут, что oн был благочестивым, врагом роскоши, что он любил монахов и был больше дипломатом, чем воином, то выражают приблизительно то, что вправе сказать. Что же до замены информации фантазией, чтобы нарисовать «блестящий» портрет, то это работа настолько же легкая и забавная, как и детская и тщетная. Мы же хотим нас от нее избавить»[29]. Смиримся же с незнанием того, каким был основатель династии, правившей в течение более трех веков во Франции. Однако позаимствуем у Ф. Лота[30] многозначительное указание, что этот первый капетингский король «стал очень высокой идеей королевского достоинства». И добавим сюда мнение другого историка капетингской эпохи, Ашиля Люшера: «Все указывает на то, что этот великий сеньор, ни облика, ни личной жизни которого мы не знаем, не был посредственностью. Он сумел занять место Каролингов, сохранить захваченное, вести себя свободно и достойно перед лицом папства и Святой Римской империи, без серьезного сопротивления передать корону своему сыну. И не все здесь сделала слепая фортуна»[31].
Роберт Благочестивый знаком нам немного больше благодаря его биографу Эльго. Мы знаем, что он был высокого роста, немного сутулый, немного толстый, с длинным лицом, мягким взглядом и большим — может быть, широким — носом, устами, «сладкими при отдавании поцелуя мира», густой бородой[32].
В моральном плане Роберт предстает перед нами как человек смиренный и мягкий, добродетельный, благочестивый, приветливый, друг бедняков. Мы узнаем, что он, ученик Герберта, был образованным, знал латынь, любил книги и возил их с собой. В общем, если верить его биографу, Роберт был монахом на троне. Естественно, Эльго преувеличивает или, скорее, то, что он нам говорит, относится к концу жизни Роберта, когда, будучи женат на невыносимой женщине, он искал утешения в вере в мире ином, где Констанция Арльская прекратила бы его мучить.
Естественной тенденцией у биографов является резюмирование более или менее четко обозначенных черт облика их персонажа. Но они слишком часто забывают, что их герой — человек, последовательно становящийся юношей, взрослым, зрелым и стариком, если судьба ему дарует такую продолжительную жизнь, которую автор псалмов приписывает среднему человеку. Так, Роберт, родившийся в 970 г., умер в 1031 г., прожив шестьдесят один год. И молодой принц, привлеченный к управлению своим отцом с 987 г., затем единственный король в 37 лет, не был тем же человеком, что и старый король в шестьдесят лет.
Кристиан Пфисте, посвятивший ему исследование, ставшее классическим, признал, что Роберт не был великим человеком «и не заслуживает стоять в одном ряду с выдающимися государями, управлявшими Францией»[33], впрочем, добавляя на следующей странице, что он «занял весьма почетное место в галерее наших французских королей»[34]. Ашиль Люшер, признав, что «во внутреннем управлении своими доменами ему доставало всегда энергии и последовательности», заключает, что «он не был человеком, переходящим от наблюдения к действию. Ему недоставало средств для действия, а еще больше характера и желания действовать. В этих нескольких словах — вся история его правления»[35].
Противоречия между виднейшими историками вовсе не подчеркиваются здесь с хитрыми намерениями. Они лишь доказывают, насколько малоизвестна история этой эпохи, и насколько трудно при слабом свете редких указаний, дошедших до нас и опирающихся исключительно на самих себя, отдать себе точный отчет о политике того или иного суверена, оторванной от длительной эволюции, в которую она включалась.
Скажем только, что Роберт Благочестивый смог до самой смерти продержаться в положении, немного менее неблагоприятном, нем при избрании Гуго Капета. Учитывая обстоятельства, нет повода отрицать заслугу короля Роберта.
С Генрихом I, наследующим своему отцу в 1031 г., мы снова попадаем в потемки. Мы согласны признать его храбрость, но не имеем никаких сведений о его облике или характере[36].
Так что эти трое Капетингов остаются для нас неясными фигурами, действия которых мы не можем определить. И это состояние невозможности, в котором мы пребываем, бедность наших источников, фиксирующих облик этих королей, ведет к тому, что мы приписываем их к личностям менее значительным, чем они были в действительности. Ибо они выполнили трудную и необходимую работу для будущего династии и королевства. Они выстояли; они поддержали принцип монархии и даже идею Французского королевства; и это в то время, когда Франция видела, как на ее территории возникает серия великих и независимых феодальных княжеств и исчезает королевство. Ибо эти княжества хорошо обосновались — с их территорией, много более обширной, чем маленький королевский домен, со своими суверенами, бесконечно более могущественными, чем король Франции. Но королевского домена эти мощные соседи не поглотили; французский король оставался королем и не стал вновь герцогом Франции. Пускай королям помогли обстоятельства, заключающиеся в том, что крупные феодалы не видели опасности, которую представляли Капетинги в будущем, и вместо того, чтобы сплотиться против короля, изматывали друг друга в междоусобных войнах, хотя их интересы диктовали им использовать их против королевства. Но также справедливо и то, что этими обстоятельствами трое первых королей династии сумели воспользоваться. И это немаловажная их заслуга.
Суверен, наследующий им в 1060 г., является представителем династии, которую строже всего судили как ее современники, так и современные историки. Филипп I, толстый человек, которого упрекали в гурманстве, чувственности, алчности и которого папа Григорий VII обличал как тирана, действующего под внушением дьявола, как клятвопреступника и вора, осужден в наши дни за то, что не смог помешать завоеванию Англии нормандцами, союзу герцогства Нормандского с английским королевством, за то, что выказал равнодушие, если не враждебность григорианской реформе