Все эти выгоды, предоставляемые ему судьбой, оказывались для Филиппа-Августа случайностью, которой следовало было воспользоваться. Это и была «доброта и куртуазность, дарованные Богом». Он превратил их в обычай. Удивительно наблюдать за его дипломатией, действующей между Артуром и Иоанном Безземельным, воздействующей па английских баронов и ловко маневрирующей между дипломатией Святого престола. Этот человек действия, этот храбрый рыцарь, ведущий себя героически при Бувине, сумел ловко, то есть со всей силой юридических аргументов, извлечь все выгоды, предоставляемые ему феодальным правом.
Эта всепоглощающая активность, ловкость в использовании благоприятных случаев принесла удивительные результаты. В сорок два года французский король становится хозяином обширного домена, в котором эффективно осуществляется его власть. Как вполне справедливо отметил один из лучших историков этого периода, слова Людовика Святого «во Франции только один король» сказаны под конец правления Филиппа-Августа[53]. И можно добавить, благодаря Филиппу-Августу.
Этот стремительный подъем капетингского королевства, благодаря тяжкому труду великого короля и обстоятельствам, мог быть эфемерным, если бы преемники Филиппа-Августа оказались посредственными или неумелыми государями. Но, кажется, начиная с этого суверена, капетингская семья с его примером перед глазами не смогла больше компрометировать его труды. Впрочем, среди королей-преемников Филиппа было мало посредственных, но есть великие.
Король Людовик VIII за сорок месяцев правления, прерванного преждевременной смертью, выказывает себя достойным продолжателем трудов, предпринятых Филиппом-Августом. Но у него не было физического здоровья его отца. Бесконечная активность, доказательства которой он приводит, активность, увенчавшаяся успехами, связывает его немощное тело. Он умирает в тот момент, когда королевская власть победоносно проникает в Пуату и лангедокский Юг, так долго почти независимые, что только крестовый поход против альбигойцев смог передать их в руки новой феодальной династии.
Именно здесь, возможно, самый критический момент истории династии Капетингов. Наследник Людовика VIII, тот, кто однажды станет Людовиком Святым, еще ребенок. Крупная знать отдает себе отчет, что со временем ее независимость окажется под серьезной угрозой. Случай для действий уникальный, чтобы под предлогом иностранного происхождения королевы-матери и ее пола воспротивиться регентству Бланки Кастильской.
И, однако, это был не первый случай, когда вдова короля выполняла функции регентши, и не первый раз, когда она играла политическую роль. В действительности Филипп-Август был первым Капетингом, не вмешивающим женщину в управление королевством. До него мы видим, что королевы часто вмешиваются в управление королевством. Констанция Арльская не удовольствовалась тем, что сделала тяжкой супружескую жизнь короля Роберта Благочестивого; она возжелала изменить порядок королевского наследования, став главой оппозиции, с которой столкнулся Генрих I; она подталкивала и поддерживала против него его братьев, и, возможно, она несет ответственность за отделение Бургундии, присоединенной Робертом к королевскому домену. Анна Русская, жена Генриха I, после смерти супруга участвовала в регентстве, и только ее второй брак с Раулем де Крепи устранил ее от дел. Известна роль, которую играла Бертрада де Монфор подле Филиппа I, ее влияние, ее враждебность к наследному принцу; ее даже обвиняли в том, что она пыталась его отравить. Аделаида де Мориен, вопреки своему облику, перед которым отступил, как говорят, граф Бодуэн III Эно, оказывала на Людовика VI заметное влияние, приведшее к немилости канцлера Этьена де Гарланда, а также побудив своего супруга участвовать во фламандской авантюре в пользу своего свояка Вильгельма Клитона. Алиенора Аквитанская во время своего замужества с Людовиком VII играла значительную роль, на что жаловался святой Бернар. Мы видим, как третья жена короля, Адель Шампанская, просящая помощи у английского короля против своего сына Филиппа-Августа, когда последний захотел избавиться от опеки над собой своих шампанских дядьев, и позднее смирившаяся, берет на себя регентство во время пребывания Филиппа-Августа в Палестине. Так что с начала династии королевы пользовались заметным влиянием на своих супругов и их политику. Но это несравнимо с ролью, которую собиралась играть Бланка Кастильская.
Её должно и в самом деле считать настоящим французским королем, потому что с 1226 г. и до самой смерти, и 1252 г., она управляла королевством, два раза как регентша, с 1226 по 1234 гг., во время малолетства Людовика Святого, и с 1248 по 1252 гг., во время первого крестового похода Людовика на Восток, и без официального титула, но с не меньшей эффективностью в период между этими двумя регентствами.
Эта суровая и героическая испанка держала в своих руках судьбу династии и королевства при особо сложных обстоятельствах, когда капетингский дом видел, как против нее восстала наиболее опасная коалиция крупных феодалов, против которых она сражалась. И это в момент, когда преданность суверену, столь обычная в прошлом, кажется, начинает исчезать, во всяком случае, у благородных мятежников, потому что — единственный подобный факт в истории династии — они попытались захватить особу молодого короля.
Бланка Кастильская не уклонилась от битвы, ставкой в которой был трон ее сына. Вдохновленная примером своего свекра, она сумела собрать силы, сражаясь с одними, подкупая других, опираясь на церковь и Святой престол, равно как и на городские слои, твердо ставшие на сторону короны.
Она сторонится английского короля, желающего воспользоваться ситуацией, дабы отвоевать свои патримониальные владения, захваченные Филиппом-Августом; она расстраивает коалицию баронов, приводя к покорности наиболее опасных из них — герцога Бретонского Пьера Моклерка, графа Тулузского Раймона VII. Более того, она воспользовалась этой коалицией, чтобы окончательно утвердить королевскую власть на юге королевства, и ловким браком своего сына Альфонса с наследницей графа Тулузского подготовила присоединение этого богатого наследства к королевскому домену.
Из этого кризиса, выпавшего на ее долю, капетингское королевство вышло более сильным. И, когда кризис миновал, Бланка не считала, что может позволить себе отдохнуть. С совершеннолетием сына она продолжает дело укрепления управления королевством, следуя также урокам своего свекра, пытавшегося в своих разговорах давать их внуку. Именно ей, видимо, следует приписать меры по подавлению опасного мятежа Транкавеля в Лангедоке, меры, приведшие к поражению коалиции, распавшейся после битвы при Сенте[54] ее сын действовал только как исполняющее лицо.
И, когда этот сын отбыл в крестовый поход, именно Бланка Кастильская снова приняла, на сей раз официально, управление королевством, оставшимся без своего короля. Она поддерживает в нем порядок, мешает возобновлению враждебных действий со стороны Англии, успешно проводит политику, которая приведет к аннексии Лангедокского Юга, одновременно налаживая снабжение экспедиции своего сына людьми и деньгами; она принимает все необходимые меры, чтобы королевство, государь которого в плену, не пострадало от этого пленения.
Однако ее главная заслуга в глазах потомства заключалась в том, что она была не только матерью, но и воспитательницей Людовика Святого.
Последний является одновременно и самым популярным из наших королей, и сувереном, влияние которого сильнее всего сказалось на развитии французского королевства. Он затмил славу всех своих предшественников, равно как и преемников. После него не говорят больше о Капетингах, о Французском доме, о троне Франции; говорят о роде Людовика Святого, крови Людовика Святого, троне Людовика Святого.
Как же это произошло и каким был человек, оставивший такой неизгладимый след в истории великой страны?
Внешне в молодости это красивый рыцарь, храбрый и ловкий в обращении с оружием, тонкий и стройный, с ангельским лицом, озаряемым «глазами голубя»; в зрелом возрасте это аскет, измученный умерщвлением плоти, которому он предается, но всегда хранящий для тех, кто к нему приближается, незабываемый шарм. Простой в своих манерах, в одежде, жизнерадостный, но способный на жестокий гнев, добрый по существу, но той добротой, которая всегда заботится о справедливости, и в этой справедливости он черпает, когда надо, энергию, необходимую суверену. Покорный сын, возможно чересчур; из-за своей жены, честолюбивой Маргариты Прованской, он был достаточно мудр, чтобы понять величие выполненной его матерью работы и оставить ее управлять так долго, как она этого пожелает. Но из этого сыновнего подчинения не надо заключать ни того, что Людовик IX добровольно переложил на свою мать королевский труд, ни того, что он не желал заниматься им сам.
Совсем напротив, этот суверен, возможно, тот из французских королей, который наиболее сознавал обязанности своего королевского предназначения. Но это предназначение он понимал не как простую возможность возвышаться над людьми или делать их счастливыми, завоевывать королевства или извлекать для себя выгоду. Людовик Святой во всем руководствовался верой.
Эта вера глубока и тверда. Кажется, она не ведает сомнений. Она основывается не на теологических умозаключениях. Спокойная, окрашенная той радостью, которая свойственна лишь хранящим уверенность, вера Людовика Святого наполняет всю его жизнь. Рожденный в ином сословии, он, конечно же, давал бы обеты и облачился бы в монашеское одеяние. Мы знаем, что он об этом подумывал, но его удерживал долг его королевской службы. Он узрел в нем возможность служить вере. По его мнению, долг суверена не только составлять счастье народа в сем мире, но и вести его к спасению.
С другим человеком подобная идея могла бы привести к гибели королевства. Но Людовик Святой не зря слушал слова своего великого деда, Филиппа-Августа, которые он охотно приводил. Он не зря испытал влияние своей матери, благочестивой Бланки Кастильской. Та, которая обращалась к нему со словами, одновременно вос