Маркс послал первый том Чарлзу Дарвину, но тот дочитал его только до 104-й страницы и так и не добрался до ссылок на свои книги. Много позже Дарвин ответит Марксу в том смысле, что его смущает слишком откровенный атеизм «Капитала».
В старости Маркс приобрел не только всемирную славу, но и некоторую респектабельность. Им интересовалась королевская семья. Близкие друзья и ученики Маркса в последние годы его жизни создали социалистические организации в большинстве стран Западной Европы.
После «Капитала» автор планировал всерьез взяться за литературную критику (написать книгу о Бальзаке) и математическую логику, но умер от болезни легких в 1883 году, завещав Энгельсу привести в порядок и опубликовать оставшиеся тома – двадцать три тетради черновиков.
Дочь Маркса Элеонора после смерти отца занималась распространением его идей. Ей активно помогал в этом известный теоретик искусства и художник-прерафаэлит Уильям Моррис, хотя он и признавался, что не понимает всех экономических тонкостей учения.
В 1893 году в Британии возникнет Независимая рабочая партия с отчетливо марксистской программой. Эта организация станет одним из источников лейбористской традиции в британской политике.
«Капитал» перевернет мир в голове начинающего писателя Бернарда Шоу. А вот другой британский писатель-социалист Герберт Уэллс, склонявшийся к «розовому» реформизму, сочтет марксистский анализ вульгарным, а обещание всемирной пролетарской революции – варварским соблазном.
Маркс поставил своей целью рационализацию самого понятия справедливости, толкуемого как истина в действии. Он хотел сделать неравенство предметом точного доказательного знания. Знания, на пути которого стоит товарный фетишизм, ведь фетиш и есть в первую очередь отказ от полного знания, поощряемый системой. По Марксу, вся история познания может быть описана как постепенное разоблачение фетишизма вещей. Фетишизм – это гносеологический корень всех идеалистических иллюзий.
На определенном уровне развития производительных сил и отношений неизбежно возникает категориальный аппарат освобождения трудящихся, потому что вся прежняя политическая конструкция больше не соответствует новым производительным силам.
Капитализмом не заканчивается наша история, и настало время определить, что такое справедливость на языке формул; освободить труд от его стоимостной формы в республике свободных работников; привести форму присвоения в соответствие со способом производства.
В «Капитале» окончательное завершение получила эксцентричная теория Маркса, которая изменит цивилизацию за полтора века сильнее, чем христианство изменило мир за две тысячи лет.
Изначально Маркс планировал шесть томов, но в итоге остановился на четырехтомной структуре «Капитала». Второй (1885) и третий (1894) тома были составлены и опубликованы Энгельсом по оставшимся после смерти автора черновикам. Эту работу продолжил теоретик немецкой социал-демократии Карл Каутский, который опубликовал четвертый том в 1905-м.
В первом томе дан генетический анализ системы капитализма. Второй главным образом посвящен схемам воспроизводства капитализма как системы баланса и роста. Отношения между средствами производства и предметами потребления объясняются здесь прежде всего в качестве философской проблемы.
В третьем томе Маркс проследил тенденции к изменению динамики нормы прибыли, предложил свою теорию финансовых кризисов, дал прогноз развития банковской системы и рассмотрел разницу между специфически классовыми и нейтральными функциями государства. Впрочем, этот том как раз и обрывается на главе, в которой автор должен был дать окончательное определение классов.
Текст четвертого тома, в котором Маркс критикует основные идеи известных ему экономических теорий, попутно описывая исторические условия и классовую ангажированность самих этих теорий, не всегда включают в канон, считая, что в этом томе наиболее велико редакторское искажение первоначального замысла.
Советский исследователь Виктор Вазюлин, рассматривавший «Капитал» как пример развития и преодоления гегелевской логики, обнаружил, что вся книга целиком построена как малый виток спирали (представление товара, стоимости и денег) внутри большого витка (представление капитала как такового в его самостоятельном бытии).
Кроме прочего, Маркс видел текст своей книги художественным, хотя и признавал собственный стиль «тяжелым», «деревянным» и «подпорченным проблемами с печенью».
По Марксу, не отчужденный труд будущего, счастливая работа свободных людей доступна нам в классовом обществе только в художественном творчестве. Именно поэтому настоящее искусство сохраняет столь высокую степень независимости от породивших его классовых обстоятельств и продолжает волновать нас, даже когда от этих обстоятельств мало что осталось.
Но с рыночной точки зрения, если вы написали книгу, сочинили песню или сняли фильм, вы пока еще ничего не создали. Создали же вы что-то, только когда подписали контракт и продали то, что у вас получилось. Любое произведение в капиталистической вселенной, во-первых, является товаром и, лишь во-вторых, несет в себе еще какое-то сообщение. На этом основан сегодняшний феномен копирайта и интеллектуальной собственности.
Литературные вдохновители Маркса достаточно очевидны. Когда он сожалеет о нестерпимой судьбе рабочих, мы отчетливо слышим голос Чарлза Диккенса (есть и прямые отсылки к «Оливеру Твисту»). Эти страницы пропитаны сентиментальной социальностью. Ирония Маркса отсылает нас прямо к Лоренсу Стерну, его политическая сатира явно напоминает о Джонатане Свифте, а драматический оптимизм его логики заставляет ощутить шекспировский пафос.
Стилистически «Капитал» очень неоднороден и прерывист. Маркс легко переходит от приемов фарса к мрачному юмору готической новеллы.
Есть в книге и античный слой. Цитируются и упоминаются Гомер, Софокл, Платон, Фукидид, Ксенофонт, Вергилий, Ювенал и Гораций.
Церковь была для Маркса важнейшим идеологическим аппаратом правящего класса, а религия – необходимым способом амортизации социальных противоречий, поэтому в «Капитале» так много антиклерикального юмора. Возникновение капитала на рынке сравнивается с единством и неслиянностью Троицы в христианском догмате, а первоначальная аккумуляция капитала – с грехопадением Адама и Евы. Стоимостное бытие холста проявляется в его подобии сюртуку, как овечья натура христианина – в уподоблении себя агнцу Божию. Десятина, которую крестьянин должен уплатить попу, есть нечто более отчетливое, чем благословение попа. Отношение буржуазных экономистов к феодальному прошлому, по Марксу, аналогично отношению христианских теологов к языческим верованиям.
Немало в «Капитале» и обычного мистицизма на уровне метафор: бестелесные призраки; вервольфы и вампиры капитала, обреченные пить живую кровь рабочего труда; мертвые, вцепившиеся в живых; фурии частного интереса; черная магия рынка, окружающая продукты труда, и прочая готическая образность.
В этом гностическом описании капитал объявлен злым и слепым демиургом, творцом и хозяином товарного мира, а рабочая сила – порабощенной энергией, плененным светом, который однажды выйдет из-под контроля и откроет двери в новый мир под новыми небесами.
Тропы нужны для описания иррациональной системы отношений. Это литературные приемы, без которых невозможно схватить важнейшие парадоксы капиталистической цивилизации, ее обреченную вывернутость, если, конечно, смотреть из условного бесклассового будущего.
Но и сами деньги становятся неточной метафорой затраченных часов проданного труда. Без этой метафоры можно будет обойтись в исцеленном от вывиха бесклассовом обществе, где больше не останется причин для ложного сознания и товарного фетишизма ушедших веков.
После выхода «Капитала» марксистский стиль мышления стал основой для дендизма бедных – тех, кто не взят в долю.
Большевистский экономист Владимир Базаров попытался добавить к «Капиталу» собственную гипотезу: торговый капитал есть «нематериальное производство», которое тоже может создавать прибавочную стоимость. Его поддержал в этом ученик Василия Ключевского и марксистский историк Михаил Покровский.
Советский экономист и один из стратегов нэпа Николай Кондратьев пробовал совместить свою ставшую впоследствии всемирно известной теорию длинных волн с более короткими циклами Маркса, составлявшими примерно 6–8 лет.
В советском интеллектуальном ландшафте 1960-х ярким исключением из многих правил стал Эвальд Ильенков, прочитавший «Капитал» прежде всего как философский текст. Стоимость была осмыслена философом как сущность товара и как реальная общественная форма продукта, который производится в качестве товара. Стоимость превращается из предиката в субъект, и на этом основана «действительная мистика товарной формы». В самой стоимости, понятой по-марксистски, заключены те противоречия, которые проявляют себя в кризисах перепроизводства, вопиющем неравенстве, классовом контрасте и революционных потрясениях. «Капитал» для Ильенкова – важнейший шанс понимания действительности в ее саморазвитии и ценнейший пример движения от абстрактного к конкретному.
Идеальное, по Ильенкову, – это объективная возможность, скрытая внутри вещей, которая может реализоваться только с помощью разумной человеческой деятельности. Самым наглядным примером идеального является стоимость товара, всегда отличная и от продукта, и от денег, уплаченных за него. Идеальное – это область понятий, а человек – это способ осуществления понятий. Марксу удалось понять капитал как форму функционирования средств производства, стоимостную форму организации и развития производительных сил; понять капитализм как господство абстрактного труда над конкретным.
Рудольф Гильфердинг, изучая новые приемы стабилизации системы, которые откладывают ее финал и «снятие», написал собственное продолжение «Капитала» («Финансовый капитал»), ставшее важнейшим текстом венской школы марксизма.