Удобное оружие сочинили финны, подумал капитан. Так вот захватил подсумок или вещмешок красноармейца, высыпал из них патроны и пополнил боезапас. Удобное для обеих сторон. Захватил ранец или рюкзак финна и все то же самое. Взаимообмен[27].
Быстро расстреляв два двадцатипатронных магазина, капитан вставил новый и отложил пулемет. Вытащил из заранее развязанного и положенного рядом вещмешка ракетницу.
Стих пулеметный треск, забивавший прочие звуки. Слух некоторое время отходил, отдыхал от него, отказываясь воспринимать что-либо еще. Впрочем, капитан и так уже видел в своем секторе обстрела поднимающиеся там и сям снеговые облака. Их происхождение он мог с легкостью объяснить всем желающим. Минные разрывы. Заработал гладкоствольный миномет итальянского производства, подбрасывающий в воздух немецкие осколочные мины, заряжаемый русским старшиной Зотовым. Тот самый миномет, из которого расстреливали нашу колонну, остановленную подрывом моста. Операция «Бумеранг». «Я возвращаю ваш портрет».
Пулемет Лахти-Салоранта
Ракетница была уже заряжена. Капитан поднял ее над головой и надавил на спусковой крючок. Сигнальный пистолет дернулся в руке, когда из толстого ствола с сильной отдачей и шипением вышибло так называемую звездку с воспламенительным составом. Звездка должна превратиться в звезду уже на подъеме и яркой, видимой и за семь километров вспышкой добраться до своего звездного девяностометрового пика. Какого цвета выйдет рукотворная комета? Верхний пыж сигнального патрона был окрашен в красный цвет. По здравому разумению, и гореть должно красным. Впрочем, полюбоваться на звезды в утреннем небе капитан еще успеет. Пока же Шепелев, опустив голову с нахлобученной на резину с хоботом ушанкой («вот уж идиотский вид, хорошо, начальство меня не видит»), быстро перезаряжал ракетницу: нажал на стопор, «переломил» ствол, вставил в него следующий сигнальный патрон. Для разнообразия и большего впечатления капитан подобрал для второго выстрела патрон с зеленой окантовкой. И послал второй сигнал, предназначенный, как и первый, исключительно финнам. Взгляд на небо. Первая, красная звезда, тускнея, скатывалась вниз, вторая еще взбиралась по воздушной горке, разгораясь изумрудным огнем.
А теперь начинается самое интересное, сообщил сам себе Шепелев. Он сунул ракетницу за поясной ремень, стянул горловину вещмешка, забросил — «тяжелый, гад» — на спину и под прикрытием холма понесся, широко размахивая пустыми руками, на новую позицию. Он слышал разрывы, слышал их и слева и справа, с ними перекликались пулеметные трели. Отлично, отлично. Капитан спустился к основанию холма, просочился сквозь стайку осин и опустился на снег на краю небольшой полянки. Еще раз взглянул на небо. Там полыхала желтая звезда. Ответ с другой стороны леса. Ответ товарища Ильинского. У него была вторая ракетница. Обе перекочевали в арсенал их отряда из шюцкоровских запасов. Одну нашли на хуторе в трофейном ранце, другую извлекли из лесных ящиков. И обе предстояло употребить не по прямому назначению.
Пока в небе догорала над минно-гранатными разрывами, сотрясающими лес, еще одна недолговечная звезда, не могущая не вселить тревогу (ведь что это такое как не сигнал одного подразделения другому, мол, мы начинаем наступление боевыми порядками по всему фронту, начинайте одновременно с нами, или что-либо еще в том же духе, чем грознее предположение — тем лучше), капитан вытащил из вещмешка пятикилограммовый ящик с отбитым на нем белой краской трафаретом «16 Stuck Eihandgranaten 39»[28].
Отстегнул защелку, откинул крышку. В 16 гнездах-клетках покоились 16 обещанных трафаретом гранат, в специальном отделении ящика лежали шестнадцать трубок, и поверх них — латунная гильза. Что это за хреновины такие, доходили общим отрядным умом. Этим же умом, вертя, крутя, пробуя приладить и споря, обнаружили связь между ящиком, сигнальным 26-милиметровым пистолетом системы Вальтер и отъемным прикладом. Оказалось, хитрую штуку выдумала немчура и продала, а, может, подарила финнам. Но вот испытать приспособление не могли. Оглашать лесную тишину в окрестностях хутора старика Ярви выглядело, по меньшей мере, неосторожным. Испытывать предстояло командиру и в условиях боя.
«Не хорошо получится, — думал командир, присоединив приклад и вложив в пистолетный ствол латунную гильзу с двумя отверстиями в центре, — если это хозяйство рванет в руке. Не хотелось бы». Под такие мысли он ввинтил трубку в гранату, выдернул из трубки шплинт, мешающий вставить трубку в ствол. Ввел трубку в ствол. Граната продолжило дульный срез яйцевидным наростом. Командир поднял собранное устройство, приставил приклад к плечу. Ну, бог не выдаст, свинья не съест…
Жох тащил на себе килограммов тридцать: за ремнем, в карманах, в вещмешке, в подсумках. Но груз становился все легче и легче. Через каждые десять-двадцать метров. После того, как Жох останавливался, втыкал в снег лыжную палку, освобождая правую руку, вытаскивал из-за пояса финскую гранату, вынимал фарфоровое кольцо из гнезда деревянной рукоятки, брал это кольцо с прикрепленным к нему вытяжным шнуром в левую руку и резким движением правой выдергивал шнур. Швырнув гранату не глядя, лишь бы подальше от себя и поближе к финнам, бросался на снег, стараясь вдобавок укрыться и за деревом, дожидался разрыва, вскакивал и бежал дальше. Закончив с финскими, он перешел на немецкие гранаты.
Вооружение финнов — и то, что обнаружено было у них при себе, и найдено в лесном схроне — представляло собой полный некоммунистический интернационал. Представлена была вся Европа. Особенное пестроцветье наблюдалось на гранатном фронте: германские М-24 и М-39, итальянские SRGM и OTO, польские Z-23, родные советские РГД-33 и финские, слизанные с немецких. Финны готовились к войне, не столько наращивая свои военно-промышленные мощности, сколько закупая оружие — кто что продаст. Плюс советские новейшие Ф-1, но они уж из собственных запасов, очень было бы обидно обнаружить их у финнов. В результате Жох сам себе напомнил сейчас чемодан иностранного туриста, которые приезжали в страну Советов в годы нэпа, с кучей наклеек из разных стран. Интересные чемоданы, кстати, были, потрошить их — одно удовольствие, давно забытое, правда, последние годы иностранцами не баловали.
Осколки пролетали и над головой вора. С шумом падал с потревоженных ветвей снег. Стена из гранатных взрывов вырастала параллельно курсу, которого придерживался Жох. Какие-то гранаты не взрывались. Только наши Ф-1 безотказно срабатывали при любом падении. Следовал взрыв или нет, Леонид поднимался и бежал на лыжах дальше.
Имелась у бега и цель. Вот она за кустами. Жох вломился в кусты, лег — «ух, отдохну». Глубоко втянул в себя воздух носом. Нет, пока газ не донесло до его владений. Может, и вообще обойдется и не придется напяливать резиновый душильник. Подтянул к себе «ручник» Дегтярева и насадил дисковый магазин.
Черт знает что творилось в лесу. Газовая атака, пулеметный обстрел, минометы, гранаты, ракетницы — кто усомнится, что ведется подготовка к пехотной атаке. Нельзя ни в коем случае усомниться. Бежать надо отсюда, товарищи финны, драпать, мать вашу так. И Жох засадил в лесную чащу первую очередь.
Лыжник Ильинский стянул резиновую маску. Ничего страшного — щекочет в глазах, першит в горле. Не происходит с ним ничего из того, о чем рассказывал инструктор Осоавиахима, стуча тупым концом карандаша по картинам, прикрепленным к коричневой школьной доске, изображающим воздействие ОВ. Ильинский закашлялся. Это тоже терпимо. Можно было, наверное, и не надевать защиту. Поторопился он. И вот… Все из-за противогаза. Из-за запотевших стекол, через которые он почти ничего не видел. Да, да он забыл протереть, сам виноват. А ведь мог, оказывается, снять намордник. Или действие рассеивающегося газа ослабло совсем недавно? Теперь все равно. Ильинский опустил голову. Три рваные черные дыры появились на белой куртке: две на груди, третья чуть ниже. Он почувствовал, как под всеми фуфайками, гимнастерками и бельем течет по телу теплая жидкость. И это не пот… Его поймали очередью, подобравшись чуть ли не вплотную.
Ильинский дотянулся до подсумка с гранатами, подтащил к себе и перевернулся на спину. Положил подсумок на живот, стянул правую перчатку и отбросил в сторону. Запустил в подсумок руку, нащупал «лимонку». Достал, выдернул чеку. Прижимая спусковой рычаг, вернул руку с гранатой в брезентовое вместилище. Дождется он или нет? Или раньше ладонь сама разожмется. «Не о том надо думать, Ильинский. Вспомни лучше, как выиграл первенство города на «пятнашке». Ведь обошел самого Гуревича».
Голоса? Значит, их несколько. Великолепно. «А ведь умирать не страшно, — попытался он убедить самого себя. — Я думал, будет совсем невмоготу». Рядом затрещало. Две очереди вспарывали тело красноармейца.
Умирающему, разжавшему пальцы на гранате Ильинскому стало смешно. Ну зачем же так стараться, он и сам… Вместе с вами полетим или покатимся… Продержаться бы еще чуть… Давай же, давай, хочу услышать. Взрывайся же ты! Наконец все поглотил оглушительный разрыв…
…Леву определили находиться диаметрально противоположно лагерю финнов, вдали от деревни и прилегающей к ней вплотную местности, у дороги, связывающей поселение с внешним миром. Врученное ему оружие на поверку оказалось даже мощнее, чем прикидывали, сопоставляя с ему подобными нашим.
Старшина, объясняя, как пользоваться, употреблял специальные слова как «мортирка», «чашечка», «шейка». Что есть «чашечка» и «шейка» сержант госбезопасности Коган не усвоил. Лева даже позабыл, относится ли слово «мортирка» ко всему тому приспособлению, что он надел на дульную часть ствола немецкого карабина и укрепил его, завернув зажим, или только к утолщению, в которое вставляется граната. Главное, он понимает, как работает фашистский гранатомет. Что ж ту