т не понять. Вставляешь гранату в нарезной ствол насадки. Заряжаешь карабин холостым патроном. И палишь.
Первый выстрел Леву ошарашил. Граната улетела метров на двести. Лева следил за ее полетом из-за деревьев, обрамляющих дорогу. Наблюдал, как она взвилась над верхушками и ухнула в неизвестном, невидимом ему месте, подняв снежный столб.
Финский автомат «Суоми»
Самое смешное, что об этом гранатомете Лева ничего не читал. Это он-то, в чью обязанность входило знакомиться с открытыми и закрытыми иностранными источниками, и в первую очередь с источниками германскими. В первую, потому что Германия, а, значит, и армия вермахта интересовали советских чекистов прежде всего. И что из этого следует? Что его нет на вооружении немецкой армии. Нет, карабин-то есть. А вот упоминания о насадке, позволяющей метать 30-милиметровые гранаты, что-то не припомнит. Получается, раньше гранатомет появился в Финляндии? Немцы испытывают его таким образом? И по результатам испытаний думают решить, принимать его на вооружение вермахта или нет?[29]
Лева не вовремя задумался о делах безопасности, которые в лесу большого значения не имели. Задумался, стоя без дела там, откуда стрелял. А командир говорил, сделал выстрел — сразу перемещайся.
Лева вскинул карабин на плечо, взял палки. Болели плечи и спина. Так как они вкалывали вечер и ночь, не вкалывают и грузчики в порту. Как еще хватает сил? Сам от себя не ожидал. Обидно, правда, что всю эту неимоверную тяжесть они волокли всего лишь для нескольких минут беспорядочного и неприцельного обстрела леса. Как сказал командир, стрелять быстро, боеприпасов не жалея, охватить взрывами как можно большую территорию. Кстати, пора еще раз пальнуть из дальнобойного карабина. Лева снял его с плеча.
Почему-то подумалось, что хорошо здесь должно быть летом. Белых грибов, наверное, много, брусники. А потом подумалось о другом. Найденные ими в лесу запасы, почти несомненно, довоенные. Значит, гитлеровцы готовились к несвоей войне. И если фашисты надумали испытывать гранатомет чужими руками в полевых условиях чужой войны, то кто может поклясться, что им не пришло в голову испытать что-то похуже! Для этих зверей, нелюдей, упырей не существует никаких моральных ограничений. Лева люто ненавидел фашистов!
А потом о дерево, возле которого, вновь задумавшись, остановился Лева, чиркнуло. Крошки древесной коры, отбитые выстрелом, полетели на снег. Сержант госбезопасности Коган нырнул под защиту дерева и опустился на снег, горкой охватывающий корень. Ая-яй, какая неудача! Лева ощутил, как по телу бегут мурашки страха. На него вышел финский снайпер. Коган поспешно заряжал гранатомет. Зарядил, выглянул за дерево, ничего не увидел и быстро убрал голову. Поди увидь, когда снайпер в масхалате, в лесах опытный, сейчас обойдет как-нибудь и…
И вдруг неожиданно для себя Лева набрал в легкие воздуха, пока еще не зараженного газом, и прокричал:
— Рашен золдатен, сдавайтесь!..
Устройство работало, и испытавший его командир остался жив. Но гранаты улетали недалеко. Метров на сорок. На столько же можно швырнуть и рукой. Правда, в чистом поле. В лесу так далеко метнуть не всегда получится. Угодишь в дерево. Но сигнальный «Вальтер» из поднятого кверху ствола, выстреливая, поднимал гранату над верхушками сосен, и она, описав дугу, ныряла в снежную чащу.
Шепелев пожалел, что ящик был всего один и в нем было всего шестнадцать штук. Расстреляв пятнадцать гранат, одну оставив, командир помчался обратно к пулемету. Лесные угодья продолжали сотрясать минометные разрывы. Мин они приволокли немало. Мины выплевываются минометом далеко и шарахают будь здоров. А «будь здоров» им сейчас важнее попаданий.
Огибая деревья, взбегая на пригорки и соскальзывая с них, капитан не вертел головой, не смотрел по сторонам. Чтобы всерьез надеяться рассмотреть через противогазные стекляшки чье-либо присутствие за деревьями и сугробами, надо надолго замирать и вглядываться, вглядываться. Лучше, положившись на газовый туман, до сих пор держащийся в лесу, и на минометно-гранатную обработку территории, занять мысли чем-нибудь другим, отвлекающим, и бежать быстрее. Капитан занял мысли рассуждением о том, что немцы, похоже, основательно взялись за разработки индивидуальных средств ближнего боя. Фактики указывают в эту сторону. У нас же упор делается на бронетехнику, авиацию, артиллерию. Вооружением же солдата же не слишком забивают умные головы. А если подумать, то перспективное направление — создание индивидуального гранатомета, стреляющего минами большой разрывной или бронебойной силы. Заградительный огонь из подобного оружия, которым вооружена пехота в окопах, способен остановить даже танковую атаку. Капитан взобрался на холм, где на лапнике лежал пулемет «Лахти» и выключил сторонние, случайные мысли[30].
Подхватив никем не украденный «ручник», покидав в вещмешок коробки магазинов, капитан заскользил по тропе старшины.
А в это время получил пулю в голову и мгновенно умер красноармеец Чекунов. Умер, не зная, нашли ли врага осколки его гранат, разыскал ли врага сплав свинца с сурьмой, которым щедро полил из его рук окрестности финский ручной пулемет. Он также не узнал, что пуля, нашедшая его, была шальная, случайная, дура. Она вышла с последней очередью из ствола пистолета-пулемета «Суоми». Ее выпустил, сползая по стволу сосны и что-то бормоча на саамском языке, приземистый лопарь. Глаза его, по которым прошелся иприт, углями выжигали глазницы под опущенными веками. В бедре и плече сидели минные осколки. Он брел на лыжах вслепую, с трудом дыша выжженными легкими. Рот выплевывал пену, и она замерзала на губах и на подбородке. Он брел, не понимая куда идет, в тщетной надежде выбраться из проклятого места. Брел, а вокруг грохотали взрывы и вжикали пули. Пуля швырнула его на ствол, и он узнал, как уходит из тела жизнь — как вода из мешка оленьей кожи. Он успел поднять оружие и выпустить последнюю очередь. Наугад, лишь для того, чтобы не забирать с собой в тот мир патроны. Одна из пуль разыскала красноармейца Чекунова.
Старшина вложил в ствол новую мину, пригнулся, закрывая уши ладонями и приоткрывая рот. Вздрогнул опорный круг, в который упирался задранный под шестьдесят градусов толстый и гладкий внутри ствол. Визжа стабилизаторами, боеприпас, состоявший из двадцати одного компонента, которые добывались, изготовлялись, выплавлялись, перевозились, вытачивались, собирались в целое и хранились, отправился искать место, где окончит путь.
Боец Иванов, находившийся рядом со старшиной и прикрывавший работу его миномета, расстрелял последний магазин и отбросил оставшийся без боеприпасов «Лахти». Взял в руку с вещмешка пистолет-пулемет «Суоми», закинул мешок на спину. И стал ждать, когда командир отберет себе часть гранат с особой начинкой, таких же, какие у Иванова уже были рассованы по карманам и лежали в подсумке. Вчера вечером среди прочих дел они рвали смешные бумажные банки, освобождая от них маленькие цилиндрики с надписями не по-русски. Впрочем, сержант-еврей в круглых очках, сказал, что читает не только по-немецки, а еще и по-английски. Не, гранаты, выяснилось, американские. Значит, он и по-американски может! Умный, зараза! Командир управился, посмотрел на Иванова, махнул ему рукой, потом хлопнул старшину по спине. «Пора».
Миномет и нерасстрелянные боеприпасы к нему оставили на позиции. Спустились в высотки. Шли по снежной целине до тех пор, пока не выбрались на лыжню, проложенную финскими лыжниками-часовыми, на ту, что должна выводить в лагерь врага. По лыжне продолжали двигаться небыстро. Темп задавал идущий первым, по-фински без лыжных палок командир. Шепелев перебрасывал с одного плеча на другое одиннадцатикилограммовый пулемет, иногда брал его в обе руки. Когда из-за деревьев показался лагерь финнов (приставленные к стволу лыжи, чурбан на снегу перед кострищем), капитан взял оружие наперевес, положил палец на спусковой крючок, готовый к моментальной стрельбе.
Газовый туман рассеялся, вроде бы его выдуло из леса, но ни командир, ни бойцы противогазов пока не сняли. Так в уродливых резиновых масках с гофрированными хоботами и выскочили в финское расположение, поворачиваясь сами и поводя стволами в разные стороны.
Финны жили в палатках. Одна была разворочена прямым минным попаданием, превращена в лоскутья, разлетевшиеся по лагерю. Другая была изрешечена осколками. Мест на пятнадцать палатка. Сколько в них помещалось на самом деле, а также насколько финны неукоснительно соблюдали жесткий график ночевок, караула, отдыхающих и воюющих смен, — это меньше всего интересовало людей в противогазах. Впрочем, один из них решился и стянул резиновый намордник. Старшина Зотов. Он ощутил в воздухе присутствие инородной примеси, так, наверное, должно пахнуть в кабинете химии, хорошо проветренном после показательных опытов. Засвербело в горле, как бывает при ангине, которая вылечена, но еще нет-нет, да и напомнит о себе. Да чуть пощипывает глаза.
— Можно! — крикнул старшина.
Можно так можно. Командир и боец Иванов избавились от противогазов. Дышать стало легче, задышать захотелось полной грудью, но полной грудью побаивались. Глазами, которым вернулся полноценный обзор, они еще раз, внимательно оглядели лагерь.
Еще дымящееся кострище, таганок, котелок над остывающими углями, заготовленные дрова, брошенный рядом топор. Меховая куртка, валяющаяся, как медвежья шкура, у входа в палатку. Рюкзаки, оружие, зеркало, пристроенное к дереву, горсть патронов на утоптанной площадке лагеря, — остатки незатейливого солдатского быта. И — капитан быстро подсчитал — одиннадцать убитых. Никаких противогазов — все указывало на то, что у финнов их просто не было.
Расчет оправдался, иприт застал финнов врасплох и неподготовленными к химической атаке. Вон сколько брошенного оружия и одежды. Видно, вдели ноги в лыжи, сдерживая дыхание, прикрывая рот и глаза какой-нибудь тканью. В панике, кто в чем и с чем на руках оказался, спасались бегством, боясь, что сейчас начнутся предсмертные спазмы. Но эти одиннадцать погибли не от удушающего воздействия, или не только от него одного — на одежде следы осколочных попаданий. У двоих, повалившихся друг на друга чуть поодаль, на лыжне, ведущей куда-то в лес, темнеют на белой ткани черные пулевые входы. Прорвалась сюда чья-то очередь. Моя, скорее всего, подумал Шепелев, я бил с самой высокой точки.