Иллюзий-то капитан не питал: теперь, когда его новое лицо стало известно так же, как природное, снова уйти на нелегал уже не получится. А в промзоне этой… будем надеяться, что администрация не подтянет полноценный спецназ, обученный работать в городской и промышленной застройке. Поставят детекторы движения, перекроют ключевые точки, но даже так, в вялом варианте — всё равно додавят.
Старею, что ли, подумал капитан. Не бывает в молодости такой даже не тоски, не отчаяния, а пустой ироничной отстранённости, словно смерть — это вовсе и не конец чему бы то ни было, а всего лишь натужная и неумелая попытка отвлечь от жизни, вроде принудительного просмотра Петросяна в следственном изоляторе.
От такой страшной стылой пустоты ухватишься и за съехавшего с катушек ролевика, как будто и правда — в гнилой подмосковный лес снизойдёт на выручку из светлой дали эльфийский принц, да как сабелькой взмахнёт, да как хвостиком вильнёт…
Капитан машинально разжал ладонь, выпуская вынутую из рюкзака ‘лимонку’. Ребристая граната с приятным тусклым позвякиванием прокатилась по бетону.
— Сударь Немец, — осторожно произнёс Кави, — разве это не опасно? Вы упоминали о том, что подобные предметы повсеместно используются в Вашем мире для устроения ловушек и скрытых заграждений.
— Нет, кольцо-то на месте, — рассеянно ответил капитан, но тут же спохватился, — а вообще да, рванёт — мало не покажется, особенно в помещении.
Он запустил руку в рюкзак, достал ещё одну гранату, — гранат было маловато, — постучал ногтем по тёмно-зелёному ребру.
— На сто метров осколки летят, вот эти.
— Страшное оружие, — подумав, согласился Кави. — Насколько я способен судить, при грамотном его применении становится возможным поражать врага целыми отрядами.
— При грамотном-то любое страшное… А вообще не очень: даже если в толпу — двух, может, трёх зацепит серьёзно, а остальных как повезёт.
— Даже и в помещении?
— Ещё проще. Если времени выбросить нет, то кто-нибудь просто телом накроет.
— Позвольте, сударь Немец, чьим телом?…
Капитан объяснил.
Вот поэтому люди и захватили почти весь континент, подумал принц.
Они живут жалкие тридцать, сорок, много пятьдесят лет, — меньше, чем орки! — но, возможно, именно поэтому так мало ценят непродолжительное своё существование. Даже Маране весьма непросто остановить их, ибо гибель одного лишь подстёгивает остальных, а общая угроза принуждает любого из людей с радостью великой жертвовать собою ради всех; а стоит измениться внешним обстоятельствам, как люди самое большее в следующем поколении вырабатывают в себе черты, навыки и склонности, позволяющие им снова торжествовать над миром.
По крайней мере, так обстояли дела в прежние времена. Теперь же… теперь слишком многое переменилось. Сур весть, удастся ли вернуть течение истории в правильное русло; в том ли дело, что старый Дурта допустил ошибку в ритуале — или же само время противится дерзости их начинаний…
Выжить.
Вернуться. Но сперва — выжить.
— Сударь Немец, — сказал Кави, — полагаю, залогом нашей совместной безопасности послужит и моё умение владеть оружием. Я прошу Вас научить меня приёмам обращения с автоматом, пистолетом и веслом.
— Это СВД, — сказал капитан, — и чёрта с два ты его освоишь. Я и сам-то не снайпер, просто натаскивали.
— Тогда, по меньшей мере, автомат и пистолет?
— Угу. Интересно мне: как ты себе это представляешь? Вот сейчас пальбу подымем, демаскируемся и так далее?
— Вы упоминали о просторных подземных помещениях в этой «промзоне». Уверен, при достаточной мере желания мы сумеем найти подземелье размеров подходящих, чтобы не повредить себе, и удалённости достаточной, чтобы избежать демаскирования.
— Демаскировки, — машинально поправил капитан. — Допустим, найдём. За пять минут ты всё равно не научишься.
— Сколько же времени потребно?
— Вот что, — сказал капитан, скучнея лицом, словно обнаружил себя по-дружески беседующим с кобольдом. — Сейчас мы прикопаем лишние стволы. Потом на точку. Потом поедим. Потом ночлег. Потом — будем думать. Вопросы?
Кави помедлил, но всё же предпочёл ограничиться вопросом наиболее очевидным и потому, вероятно, ожидаемым:
— Сударь Немец, вокруг нас каменные стены. Как Вы намерены «прикапывать» что-либо?
Капитан аккуратно установил на место последний блок серого камня, провёл ладонью по щербатой стене, замазывая и без того еле заметные стыки. Отступил на шаг, полюбовался на более чем непримечательную теперь поверхность.
— Сойдёт, — удовлетворённо сказал он наконец.
— Но наши преследователи используют, вероятно, охотничьих животных? Мне сложно представить себе расу, обходящуюся без подобного усиления собственных так или иначе ограниченных органов восприятия.
— Нет, собаки тут сразу «слепнут», — успокоил принца капитан, — кругом же дрянь всякая, чёрти что. Да и не сунется никто в подвалы: я всё-таки не пописать вышел — спецназ ГРУ. И знаю тут всё… неплохо, скажем так.
Речи сударя человека, — бесспорно, несколько эксцентричные, — доверие вызывали. Было вполне очевидно, что местность знакома ему существенно более близко, нежели понаслышке.
Кави с интересом наблюдал за тем, как Немец запечатывает тайник. Что же — секретное хранилище казалось теперь совершенно скрытым от случайного глаза; да и нацеленный на добычу глаз не вдруг бы разгадал путь к оружию, спрятанному за плитами из «бетона».
Он уже знал, что этот материал является не природным, но искусственным камнем, отливаемым из некоего особого раствора. Подобные смеси не являлись для строителей Варты, — да и сопредельных держав, — чем-то неизвестным, однако подлинный секрет крепости бетонных плит заключался, по-видимому, в арматуре. Толстые, витые, как гуновые верёвки, металлические, — полностью металлические! — прутья придавали подобным конструкциям удивительную прочность и устойчивость.
И долговечность — ежели судить по тому, сколь стойко сохранялись в целости огромные, но содержащиеся в полнейшем небрежении здания «промзоны».
С такой технологией укрепления на новой границе можно было бы возводить многажды более споро, подумал принц, да и дешевле.
Он вернулся было к привычным по прежней, — такой недавней, — жизни мыслям: о скудных возможностях нищей государственной казны, о бесконечных потребностях непонятной вялотекущей войны…
— Не спать, — произнёс над ухом насмешливый голос сударя человека.
— Да нет, как раз на ночёвку у нас времени полно. Первый сон твой, разбужу через три часа.
— Не удобнее ли нам было бы расположиться наверху? — протянул ролевик, с большим сомнением прикасаясь пальцами к низкому перекрытию технического этажа. — Либо, напротив, внизу, в подвале?
Немец ухмыльнулся про себя: к сталинским домам привык, а, «принц»? Хотя нет: у них же сейчас принято по «элитным» новостройкам отсиживаться. Или в загородных домах. Кто его сейчас вспомнит-то, былой престиж.
Ты просто слишком старый, капитан. Ты зажился на свете, столько жить нельзя. Нельзя столько всего помнить, знать и уметь, потому что от твоих знаний и умений уважаемым людям становится неуютно, а этого ведь допустить никак нельзя, верно, капитан?
— Удобнее, — сказал он. — А внизу — спокойнее. Именно поэтому мы будем ночевать здесь.
— Отчего же, — кивнул парень, словно почувствовав насмешку, — я понимаю. Предсказуемости помыслов и поступков следует избегать. Разумеется, это верно лишь по отношению к противостоянию с врагом; союзническое же поведение, напротив, предполагает…
— Философ, три часа у тебя.
Самым удивительным оказалось даже не то, что Кави храпел — мало ли. Это-то как раз от возраста не шибко зависит, просто с годами накапливаются жир и болезни.
Ролевик, во-первых, отрубился сразу — просто лёг и заснул, как и не было этого бесконечного кровавого «вчера». Во-вторых, он храпел, и храпел всерьёз, по-взрослому. Без истерики, негромко, зато с басовитым начальственным надрывом.
Обычно от худощавого парня лет двадцати можно ожидать чего? Тихого умильного посапывания или, допустим, какого-нибудь высокохудожественного свиста — но уж всяко не подобной основательности.
Насмотрелся ведь капитан на таких вот пацанов. Растёт мальчишка в какой-нибудь депрессивной дыре, отец алкашит от безысходности, — а чаще и вовсе нет отца, — мать вечно издёрганная и по полгода без зарплаты. Всё серое кругом. Чем ярче красят — тем серее.
На срочку приходит — соплёй перешибёшь. А с той стороны — духи. Сытые, конечно, с чего б им голодать. ГРУшников посытнее, не то что срочников. Там-то всё просто: убиваешь — получаешь деньги. Работа, дело такое.
И вот на щеглах этих худосочных — обламываются духи. А до того — фрицы обломались, лягушатники, монголы… Чёрт его знает, откуда что берётся.
Дубина, так её. Народной войны. Так её.
Он отложил автомат: дальше чистить — только портить.
АК-105. Оружие экспортное, по нашим меркам дорогое. Было ясно, что эти вэвэшники — кого надо вэвэшники. Какая-то шишка волосатая мальчиков кормит и экипирует. Сейчас-то много частных полицаев… или получастных, а если и казённые — тоже, понятно, все у кого-то на прикорме. А значит, взялись за него пусть пока и не шибко грамотно, однако всерьёз.
И дурака этого, — «принца» вислоухого, — в живых точно б не оставили. По всему выходит, правильно капитан его за собой потащил. Но на душе всё равно свербело: одно дело самому на тот свет изготовиться, совсем другое — принять ответственность за кого-то ещё.
Немец вздохнул.
Оставалось надеяться, что удастся проплясать тут достаточно долго для того, чтобы юный партизан скис и сам попросился на выход, к мамочке. День, от силы два. Вполне реально продержаться: в этой промзоне капитан провёл, считай, полгода. Побег, Астрахань, Улан-Удэ, потом снова Москва… да, как раз. Тут ещё прежние закладки все целы наверняка.
Два своих схрона капитан проверял при Кави; ещё один — втихаря. Всё было на месте: оружие, медикаменты…