[16]. Их было пятнадцать человек, считая племянников и прочих родственников, и все они были бедны, как церковные крысы. Энтузиазм Жана произвел сильное впечатление на младших членов этого маленького клана, и ему удалось убедить троих юношей последовать за ним в Трансвааль. Чтобы возместить потерю рабочих рук, Жан вручил главе семьи десять тысяч франков и обещал выплатить столько же после окончания военных действий.
Ему хотелось пополнить свой отряд до дюжины, но по прибытии в мозамбикский[17] порт Лоренсу-Маркиш результат превзошел все ожидания Жана Грандье.
Как человек, привыкший полагаться лишь на себя, он вез с собой на сто тысяч франков оружия, боеприпасов, одежды, обуви, снаряжения и упряжи. Он знал, что всему этому на войне нет цены, но его тревожил вопрос о том, как отнесутся власти этой португальской колонии к выгрузке столь подозрительного багажа. Однако на этот счет у него уже имелся некоторый опыт. Поэтому, едва корабль пришвартовался, Жан преспокойно отправился прямиком домой к начальнику местной таможни.
Португальское правительство скверно оплачивало труд своих служащих. Жалованье поступало редко, а зачастую вовсе не поступало. Чиновникам приходилось выкручиваться самим, и они делали это так ловко, что довольно быстро наживали целые состояния.
Жан Грандье, который все это знал, побеседовал с таможенником всего несколько минут и моментально получил разрешение на выгрузку своей поклажи, в которой, по его словам, не было ничего, кроме «сельскохозяйственных орудий». Правда, обошлось это ему в целых тридцать пять тысяч франков, из которых лишь пять тысяч достались португальскому правительству. «Орудия» были немедленно отправлены по железной дороге в Преторию – столицу Трансвааля.
Неистощимое великодушие и живость характера Жана производили сильное впечатление на всех, кто сталкивался с ним. Его уверенность в себе, сдержанность, чувство собственного достоинства – все выдавало в нем лидера.
И в конце концов в отряд вошли пятнадцать парней, мечтавших о подвигах. Они были представителями разных национальностей, но прекрасно уживались друг с другом, словно члены одной семьи.
На следующий день поезд мчал их в Преторию, а по прибытии Жан Грандье отправился к президенту Крюгеру и был немедленно принят вместе со всеми своими товарищами.
В Трансваале не существовало ни приемных, ни адъютантов, ни секретарей – каждый мог свободно попасть к этому выдающемуся человеку, чья энергия воплощала волю народа, сражавшегося за независимость.
Волонтеров ввели в просторный зал, где у заваленного бумагами стола сидел президент, чье лицо с недавних пор стало известно всему миру. Выразительное, с крупными чертами и массивным подбородком, оно было обрамлено густой бородой, а слегка прищуренные глаза, казалось, пронизывали собеседника насквозь. Вся внушительная фигура Пауля Крюгера была полна скрытой силы, а в его неторопливых движениях сквозила непреклонная воля.
Да, этот человек производил величественное впечатление, и этому не мешали нескладно скроенная одежда, старая трубка в углу рта и вышедший из моды шелковый цилиндр, без которого он нигде не появлялся.
Президент неторопливо обернулся к Жану Грандье, легким кивком ответил на его приветствие и спросил через переводчика:
– Кто вы и что вам угодно?
– Француз, желающий драться с врагами вашей страны, – последовал краткий ответ.
– А эти молодые люди?
– Завербованные мною добровольцы. Их обмундирование, вооружение и содержание я беру на свой счет.
– Вы настолько богаты?
– Да. Больше того – я рассчитываю собрать до сотни волонтеров, сформировать из них роту разведчиков и предоставить ее в ваше распоряжение.
– Кто же будет командовать ими?
– Я. Под началом одного из ваших генералов.
– Но ведь все они – сущие молокососы.
– Молокососы? Неплохое название: отряд Молокососов. Уверяю вас – вы еще не раз его услышите!
– Сколько же вам лет?
– Шестнадцать.
– Гм… не так уж много.
– В шестнадцать, если не ошибаюсь, вы подстрелили вашего первого льва?
– Верно! – усмехнулся Крюгер.
– И разве не в юности человек полон беззаветной преданности, жажды самопожертвования и презрения к смерти!
– Неплохо сказано, мой мальчик! Ну что ж – превратите ваших Молокососов в настоящих солдат. Бог свидетель – я верю вам.
– Благодарю, господин президент!
Старик поднялся во весь рост и пожал капитану Молокососов руку:
– Уверен, что этот маленький француз способен на большие дела.
Дядюшка Пауль оказался неплохим пророком.
Уже на следующий день пятнадцать Молокососов шагали по улицам Претории в полном боевом снаряжении, с винтовками Маузера[18] за плечами, патронташами на поясных ремнях и в широкополых фетровых шляпах. А еще через пятнадцать часов у них были пони, на которых Молокососы гарцевали живописной кавалькадой[19].
Юный капитан не собирался играть в игрушки: он отлично знал, что нет лучшей рекламы для привлечения волонтеров, чем появление на улицах маленького, но отлично вооруженного отряда.
И действительно – добровольцы стекались к нему со всех сторон. Не прошло и недели, как Жан Грандье завербовал сотню Молокососов, причем самому младшему из них было четырнадцать, а старшему – семнадцать лет. А поскольку все это пестрое воинство изъяснялось на невообразимой смеси языков, пришлось искать переводчика, который знал бы одновременно английский, французский, голландский и португальский.
И он нашелся – это был тридцатилетний бородатый бур, которого мальчишки прозвали Папашей. А на седьмой день эскадрон Молокососов парадным маршем прошел перед резиденцией президента. Дядюшка Пауль приветствовал юных храбрецов с растроганной улыбкой.
Глава 4
Как раз в ту пору боевые действия разворачивались под осажденным бурами Ледисмитом – в городе держал оборону сильный британский гарнизон. Кольцо окружения почти сомкнулось. Сюда-то, в распоряжение генерала Вильжуэна, и был доставлен по железной дороге интернациональный эскадрон Жана Грандье.
Первые же боевые действия, в которых довелось принять участие молодым людям, развеяли немало романтических иллюзий. Ведь всякий доброволец мечтает о подвигах, а в армию идет для того, чтобы сражаться. И тут выясняется: сражения на войне – редкость. Война – это нескончаемые марши и маневры, караульная служба в любую погоду, бессонные ночи, переутомление, недоедание и прочие лишения, приказы, противоречащие один другому, неразбериха и бессмысленные потери – словом, множество вещей, ничего общего не имеющих с героизмом.
А в этой войне была и другая малоприятная сторона. Известно, что в мирное время буры – гостеприимный и радушный народ. Но странное дело: во время войны с англичанами эти же самые буры холодно, почти с недоверием встречали иностранных добровольцев, стекавшихся в Южную Африку со всех концов света. Они, видите ли, никого не звали на помощь, и замешательство, с каким они принимали самопожертвование добровольцев, граничило с неблагодарностью.
С этим явлением столкнулись и Молокососы. Бурский генерал принял их отряд равнодушно и не нашел ничего лучшего, как использовать юнцов для конвоирования обозов. Черт побери, неужели они проехали тысячи километров для того, чтобы тащиться за скрипучими повозками с провиантом?
Дни шли за днями, не принося никаких изменений, если не считать земляные работы, на которые их иногда посылали. А уж хуже этого вообще нельзя было ничего придумать. Но была в этом и положительная сторона – бойцы эскадрона все теснее сходились друг с другом, они начали, хоть еще и очень смутно, понимать друг друга. Благодаря массе свободного времени, молодые буры – а их было большинство среди Молокососов – занялись дрессировкой пони и вскоре превратили их чуть ли не в цирковых животных.
Но в тот самый момент, когда сорванцы уже совсем было пали духом, внезапно была замечена кавалерийская разведка англичан.
– Враг! Враг! Нас обходят справа!..
– Они отрежут нас!..
Все кричали одновременно, причем на разных языках. Молокососы ждали приказа, но приказа не было, и тогда Фанфан, парижский зевака по натуре, не в силах совладать с любопытством, вскочил на пони и помчался вперед.
За ним последовал второй Молокосос, затем еще четверо, и в конце концов весь эскадрон сорвался с места. Юные безумцы пустили своих лошадок в карьер, думая только об одном – наконец-то они столкнутся с англичанами лицом к лицу.
Сорвиголова даже не пытался остановить своих парней. Он бешено пришпорил коня, вырвался вперед и голосом, покрывшим гиканье и свист, скомандовал:
– Вперед!
Эта безумная, но исполненная отчаянной решимости и неистового мужества атака была поистине великолепна.
Английские кавалеристы не из тех, кого легко захватить врасплох. Обнажив сабли, они ринулись на скачущий врассыпную эскадрон. Еще миг – и произойдет кровавое столкновение, а сорванцы, вопреки законам кавалерийского боя, даже не перестроились!
Но тут Жан, сохранивший остатки хладнокровия, использовал последнее средство. Он бросил поводья, мгновенно прицелился, выстрелил и закричал во всю глотку:
– Огонь!.. Целься ниже!..
Папаша, скакавший рядом, повторил этот приказ по-голландски. Началась ожесточенная пальба. Магазины маузеров были полны, и каждый Молокосос успел выстрелить как минимум трижды.
Лошади англичан начали валиться одна на другую, давя всадников. Невообразимый хаос охватил разведывательный отряд, и контратака захлебнулась. Больше того: пони Молокососов, не чувствуя поводьев, на всем скаку врезались в английский эскадрон, пронеслись сквозь его ряды и рванулись дальше. Позади осталось жуткое месиво из убитых и раненых людей и лошадей, а воздух огласился проклятиями, стонами и предсмертным хрипом.