Когда паренек проходил мимо засольного сарая, era окликнул грубый оклик:
- Эй ты, соловей!
Паренек оглянулся и, увидев грузного седобрового артельщика, небрежным жестом скинул кепку:
- Наше вам с кисточкой!
Артельщик подозрительно осмотрел парня с ног до головы.
- Ты чего тут шляешься, или давно тебе бока не ломали?
Вместо ответа парень вытащил из-под полы мешок.
- Соли не требуется?
- Ворованная? - взвешивая на руке мешок, спросил артельщик.
- В овраге нашел, - нагло ухмыльнулся парень.
- Чего за нее хочешь?
- Жрать хочу. Надоело на казенной квартире, от гнилых бураков пузо болит. Может, в рыбаки меня примете?
- Документ имеется?
- А как же! Вот мой документ! - Парень вытянул из кармана рукоятку кинжала.
- Хороша штука камбалу потрошить! - Артельщик движением руки показал: прячь, мол, свой «документ», и, глядя на рыбаков, с уханьем вытаскивающих на берег шаланду, тихо спросил: - Из тюрьмы убег? Откудова?
- С Николаева, - так же тихо произнес парень.
- Звать как?
- Остапчук Семен.
- А по-настоящему?
- Семен Остапчук…
- Покажь руки.
Парень вытянул потрескавшиеся мозолистые ладони.
С того дня он остался у рыбаков. Артельщик Тургаенко назвал его своим заблудшим, седьмая вода на киселе, родичем, и никто из рыбаков не расспрашивал новенького, откуда от прибыл и чем до сей поры занимался.
На вторые сутки его взяли в море, будто невзначай столкнули за борт и с любопытством глядели, ловок ли плавать при свежей волне.
Отфыркиваясь, он выбрался из воды и с усмешкой сказал:
- Люблю купаться!…
Тургаенко где-то выправил парню форменное удостоверение с печатью губернской милиции и всеми положенными подписями.
Однажды в пятибалльный шторм малая шаланда вышла в море и вернулась под утро с тяжелыми ящиками. Ящики спрятали в погреб под засольным сараем. Наутро их погрузили на телеги, прикрыли сверху рыбой и увезли в город.
«Ловкачи!» - изумился парень. Это был Николай Ивакин, помощник уполномоченного Губчека Макара Репьева. Он тщетно прикидывал, как бы хоть на часок выбраться в город. Однако артельщик ни на шаг не отпускал его от себя.
- Погулять бы, - оказал раз Николай.
- Не рыпайся, или в Губчека захотел?! - прикрикнул Тургаенко. - Где гулянка - там водка, где водка - там селедка, где селедка - там хвост. Проследят чижи, и всем нам карачун!…
4
Кабачок Печесского - две тесные сводчатые комнаты, соединенные аркой, - был переполнен.
Висевшая под аркой нелепая, похожая на бочонок люстра ярко освещала обшарпанные, потрескавшиеся зеленые стены с разводами сырости, какими-то бурыми пятнами и следами брызг и десятка два столиков, за которыми сидели безработные матросы, кочегары, лица неопределенных профессий, накрашенные женщины.
Табачный дым плотной серой пеленой висел под низкими, потерявшими цвет сводами.
Посетители, разомлевшие от вина и спертого воздуха, галдели, смеялись, переругивались.
Других свободных мест не оказалось, и Андрею пришлось расположиться у самого оркестра. Над ухом громыхал барабан, свистела флейта, стонала скрипка.
За соседним столиком два каких-то ловкача убеждали торговца купить по дешевке партию румынской виноградной водки и американской муки.
- А то бери пять ящиков шоколада. Тоже дешево отдадим.
Андрей оглядел их.
«Явные спекулянты, милицию надо бы сюда…» Оркестр играл старые, надоевшие всем вальсы. Время от времени кто-нибудь из посетителей подходил к эстраде и, бросая в раскрытый рояль несколько бумажных миллионов, заказывал:
- «Счастливый рейс»!
Музыканты тотчас обрывали мелодию вальса и начинали играть модное танго «Счастливый рейс».
Ермаков сознавал, что ему не место в кабаке, но тоска завладела им. Он пил вино, закусывая ракушками, пил и не хмелел. Вот уже целую неделю он ищет работу - и все безрезультатно.
«Как они посмели предложить мне заведовать складом?» Андрей чертыхнулся. Нет, он никогда не согласится! Закрыл глаза и представил, как наяву, эсминец «Пронзительный»: могучий корпус, гордые мачты, склоненные к юту трубы, грозные пушки и торпедные аппараты, заостренный изгиб форштевня.
Вот это действительно был красавец!
Вспомнился последний переход из оккупированного немцами Севастополя в Новороссийск, залитый солнцем внешний рейд. На фалах кораблей взвились сигнальные флаги: «Погибаем, но не сдаемся!» Потрясая воздух, раздался грохот взрыва на эсминце «Фидониси». Это был сигнал для всех остальных…
Андрей с силой стукнул стаканом, расплескав вино.
- Окосел морячок! - ухмыльнулись за соседним столиком.
Но Ермаков не слышал окружающих. Он вновь переживал трагедию родной эскадры. Он видел себя на командирском мостике «Пронзительного», видел взметнувшийся над «Фидониси» столб огня и бурого дыма, матросов, молча скинувших бескозырки.
Один за другим взрывались грозные корабли. Волны пошли по рейду при полном штиле.
Ермаков скомандовал: «Открыть кингстоны!»
Содрогаясь от сотен тонн хлынувшей в трюм воды, корабль стал оседать на нос.
Андрей взял из своей каюты барометр и, держа в руке красный кормовой флаг, последним спустился в шлюпку.
Шлюпка быстро удалялась от тонущего корабля. Моряки не спускали с него глаз.
«Пронзительный» встал вертикально и, словно салютуя пером руля, скрылся под волной…
- О чем грустим? - послышался рядом чей-то голос.
На край стола легли сухие длинные пальцы, украшенные массивными кольцами.
Андрей, словно очнувшись, медленно поднял голову и встретился с зеленовато-серыми, не то смеющимися, не то настороженными глазами.
Изрытое оспой продолговатое лицо, бритая голова с огромным желтым лбом. Так ведь это же сосед по теплушке, тот самый, что сбежал от чекистов! И он здесь, в Одессе, в самом центре города, в двадцати минутах ходьбы от Губчека! И разодет, словно на бал: коричневый пиджак, рыжие галифе, высокие, со шнурками до колен, модные тупоносые ботинки «Вера».
Пожалев о том, что забрел в этот кабак, Андрей хотел было ответить бандиту грубостью, но тут же подумал, что может быть, удастся его задержать. Но как это сделать? Как? Раздумывая над этим, он деланно улыбнулся:
- А, попутчик!… Садись, садись!…
Рябой сел, с усмешкой кивнул в сторону оркестра:
- Позиция на виду, зато дырка рядом (рядом находилась дверь, должно быть, на кухню). Эй, Спильчевский! - окликнул он проходившего мимо официанта. - Большой графинчик и… - Рябой скосил глаза на скромную закуску Ермакова, - два салата из кур, икорки…
- Для меня не надо, я поужинал, - запротестовал Андрей.
Но Рябой, будто не расслышав, продолжал:
- Пару отбивных и полдюжины пивка. Запишешь на мой счет.
- Слушаюсь! - угодливо склонился официант.
- Ну как, капитан Ермаков, жизнь? Отделался легким испугом? На станции не замели? - снова обратился Рябой к Андрею. - Я гляжу тогда, этот чиж прямо на тебя нацелился. Счастье его - не на меня первого налетел. Пришлось бы нажать на мышцы.
Рябой усмехнулся, обнажив золотые зубы, и переставил кувшин с хризантемами, загораживая свое лицо от входной двери.
- Где бросил якорь? - уже серьезно спросил он.
- Плаваю… на бочке в лимане.
- Отцовский хлеб жуешь?
- Приходится, - односложно ответил Ермаков.
- Симу Пулемета не видал еще? Довоевался боцман до Дворника. - Губы Рябого искривились.
Официант принес водку, закуску и пиво. Рябой наполнил стопки.
- За братство оскорбленных и униженных! А ты не грусти! «Прости, грусть, прощай, не тронь старых ран…» Ну, шутки в сторону! Есть деловой разговор. Плавать хочешь? Эсминец, правда, мы тебе предложить не можем, - морскому офицеру миноносец бы, конечно, полагался, но у нас найдется для тебя подходящая морская работа. Чистое дело, не хлопотно и верный барыш.
Так вот оно что: ему предлагают вступить в бандитскую шайку. Хорошо же, он им покажет! Желая оттянуть время, Андрей уклончиво ответил:
- Откуда вам известно, что я командовал миноносцем?
- У нас, милый, своя «чека».
- А кто это «вы»?
- Так сразу тебе и сказать? Я - Лимончик, слыхал? Мы работаем на богатую фирму. Остальное не суть важно.
Ермаков не мот скрыть изумления. Так вот каков знаменитый главарь одесских бандитов! И он безбоязненно сидит в ресторане, на виду у всей публики и даже имеет у официанта свой счет!…
Довольный произведенным эффектом, Лимончик, наполнил по второй стопке.
- За успех нашего дела!… Что ж ты не ешь?… Ну, то-то!
Андрей густо намазал на хлеб масла и откусил чуть не пол-ломтя, обдумывая, как лучше выпытать у Лимончика его адрес.
Яшка внезапно оборвал разговор и устремил взгляд на дверь.
«Не хватало, чтобы нагрянула облава и меня накрыли с ним заодно! Потом поди доказывай, что ты хотел его задержать!… - подумал Андрей. Он повернулся вполоборота и, к великой досаде, увидел спускающегося по лестнице Серафима Ковальчука. - Только бы он не увидел нас!»
Но боцман уже заметил приятеля и направился прямо к нему.
Яшка пододвинул свободный стул и указал на него боцману:
- Прошу, наша фирма не щадит затрат!
- Садись, Сима! - сказал и Ермаков, протягивая руку.
- Для кого Сима, а для кого… - Ковальчук оттолкнул руку Ермакова. - За сколько мильонов шпане продался?
Боцман, видимо, успел где-то изрядно выпить - щеки его раскраснелись, растрепанный чуб опустился на самые брови.
- Эх, Андрей, Андрей, зря мы звали тебя Альбатросом, продажная твоя душа!…
Ермаков вскочил. Глаза его сузились, чернью бром сошлись. Схватив боцмана обеими руками за борта расстегнутого бушлата, он с силой тряхнул его и прошептал:
- Придержи язык, после поговорим.
Однако Ковальчук не внял совету друга и отстранил Ермакова. Со стороны казалось, что Сима Пулемет сделал самое легкое движение рукой, но Андрей прямо-таки рухнул на стул.